Глава XVII. «СЛОВАМ ВЕДЬ СООТВЕТСТВУЮТ ПОНЯТЬЯ»

После главы о коммунизме я собрался было завести разговор об извращениях учениками сталинской школы научного понимания коммунизма и ведущей к нему дороги. Но вовремя спохватился. Чтобы разговор об извращениях и извращенцах не оказался перегруженным выяснением подоплёки издевательства над наукой и действительностью, поразмыслив, я решил предпослать ему данную главу. Главу справочного характера, где предметом нашего внимания станут метаморфозы марксистской терминологии.

Для начала хочу вам предложить небольшую разминку.

Предположим, уважаемый читатель, мы с вами оказались в Петербурге середины XIX века. У нас выдался свободный денёк, и я зову вас совершить поездку в Павловск. Как вы предпочитаете отправиться в этот прелестный пригород, на самокате или на пароходной тяге?

Вам не нравятся предложенные мной варианты? Вы считаете, что пароход отпадает, потому что путь в Павловск лежит посуху, а самокат, – потому что уж очень утомительно, стоя на одной ноге, отталкиваться от дороги другой?

Действительно, наш современник мог бы так подумать. А вот человек того времени – нет. Дело в том, что в то время самокатом называли велосипед, а пароходом – паровоз (между прочим, Глинка, впечатлённый открытием в 1837 году железной дороги, связавшей Петербург и Павловск, положил на музыку стихотворение Кукольника о поезде, ведомом испускающим «дым столбом» пароходом – получилась песня «Попутная»).

О чём говорит предложенная мною разминка? О том, что по прошествии какого-то времени иная вещь (иное явление), оставаясь неизменной, может сменить, и, конечно, не без причины, своё название. Примеров такого непостоянства можно привести десятки, а, может быть, и сотни. Иногда название чего-либо меняется не единожды.

Вот теперь мы подобрались к марксизму, которому довелось испытать двойной казус смены своих соответствующих ключевым понятиям терминов.

Таких – также ключевых – терминов марксизм знает три. Это – название строя, который с естественно-исторической необходимостью сменяет капитализм и за победу которого борются революционеры-марксисты, это – название революции, представляющей собой переход к такому строю, и, наконец, это – название самих революционеров. Первое название данной триады является заглавным.

В качестве названия будущего строя марксизм с момента своего появления взял термин «коммунизм». Это слово в то время (середина XIX века) звучало более радикально (ибо с ним связывалось установление социального равенства посредством обращения средств производства, а иногда и предметов потребления, в общественную собственность), чем появившееся несколько ранее слово «социализм», за которым скрывалось всего лишь стремление установить такой порядок, который позволил бы поднять благосостояние низшего класса и обеспечить тем самым социальный мир [См.: Г.В. Плеханов. Французский утопический социализм XIX века. Соч., т. XVIII, стр. 86–87.].

Соответственно, за революционным переходом к коммунизму и за приверженцем коммунизма и этой революции закрепились названия «коммунистическая революция» и «коммунист».

Набор этих терминов был в ходу около трёх десятилетий. На такой терминологической основе построены многочисленные, написанные до Парижской Коммуны, работы Маркса, Энгельса, близких им по духу авторов.

Встречались ли вам, читатель, ключевые слова дореволюционного (я имею в виду Коммуну) марксизма? Наверняка встречались, скажем, в «Принципах коммунизма» или «Манифесте Коммунистической партии». А, может быть, вы читали «Немецкую идеологию» и другие не менее серьёзные вещи? Очень рекомендую поднять когда-то прочитанное (или пройденное?). Посмотрите, какую смысловую нагрузку несут слова первой марксистской триады.

Первая триада, отслужив своё, уступила своё место второй. Теперь, после поражения Парижской Коммуны, носителями прежнего смысла стали слова «социализм», «социалистическая революция», «социал-демократ». Почему боевито звучащие термины были заменены более мягкими и, вообще-то говоря, научно неправильными? На то есть несколько причин. Но я укажу лишь на главную.

На поставленный вопрос я отвечу словами Ленина: «…потому что после 1871 г. (год поражения Парижской Коммуны – В.И.) была особая ситуация: требовалась медленная подготовка народных масс, революция не была на очереди» [В.И. Ленин. Петроградская общегородская конференция РСДРП(б). Доклад о текущем моменте и об отношении к Временному правительству 14(27) апреля. Полн. собр. соч., т. 31, стр. 245.].

В другом месте Ленин говорит, что после падения Парижской Коммуны «Маркс и Энгельс сознательно мирились с неверным, оппортунистическим термином: “социал-демократии”», ибо тогда «история поставила на очередь дня: медленную организационно-просветительную работу…» [В.И. Ленин. Задачи пролетариата в нашей революции. Полн. собр. соч., т. 31, стр. 181.].

«Оппортунистическим словом» был помечен и Второй – Социалистический – интернационал, созданный в 1889 году.

Во время первой терминологической метаморфозы марксизм ещё не распространился на Россию. Понятно, что, когда это произошло, первые российские марксисты восприняли и взяли на вооружение вторую триаду, зная, конечно, о существовании первой и о причинах отказа от неё. Первые российские марксисты известны как социал-демократы, а их, созданная в 1898 году партия, – как Российская социал-демократическая рабочая партия.

Российские социал-демократы первого призыва прекрасно понимали смысловую тождественность первой и второй триады. Однако только приобщившуюся к марксизму молодёжь более, чем история и теория, занимала непосредственная революционная деятельность. Видимо, поэтому – во избежание путаницы в молодых головах – Плеханов считал уместным марксово слово «коммунист» сопровождать, в скобках или без оных, разъяснением «по нынешнему – социал-демократ» [См.: Г.В. Плеханов. Комментарий к проекту программы Российской Социал-Демократической Рабочей Партии. Соч., т. XII, стр. 207; его же: Маннгейм. Соч., т. XVI, стр. 230–231.].

«Оппортунистическую» словесную одежду марксизм вынужден был, как выразился Ленин, «терпеть» долгие годы. Возможность сменить её на революционную предоставилась в 1914 году. Более того, с началом первой мировой войны отказ от «социалистической терминологии» для революционных марксистов стал необходимостью. Каким же образом война инициировала «терминологическую революцию»?

Вообще-то, непосредственной причиной второй смены марксистской терминологии явилась не война, а отказ руководителей социалистических партий воюющих стран от интернационализма и переход на позиции «своей», ведущей войну буржуазии. Такая солидарность с буржуазией по сути сделала социалистические партии враждебными друг другу. Социалистический интернационал в одночасье потерпел крах, хотя к этому краху сползавшие к реформизму вожди партий Второго интернационала уже достаточно давно вели дело.

Революционные марксисты не могли не противопоставить себя, в частности и в первую очередь терминологически, бывшим оппортунистическим вождям бывшего Социалистического интернационала. Ленин со всей страстью обличал (1919 г.): «Массы рабочих отвернулись от этих изменников социализма. Во всём мире начался поворот к революционной борьбе. Война показала, что капитализм погиб. Ему на смену идёт новый порядок. Старое слово социализм опозорили изменники социализма» [В.И. Ленин. Речи, записанные на граммофонных пластинках. III, Коммунистический Интернационал. Полн. собр. соч., т. 38, стр. 231.].

Застрельщиком «терминологической революции» стала РСДРП(б). Несомненно, первую скрипку играл здесь Ленин. Он констатировал: «Левые социалисты других стран слишком слабы. Мы должны взять инициативу» [В.И. Ленин. Петроградская общегородская конференция РСДРП(б). Заключительное слово по докладу о текущем моменте 14(27) апреля. Полн. собр. соч., т. 31, стр. 249.].

Если Социалистический интернационал распался, как я выразился, в одночасье, то замена терминов не состоялась так быстро. Она завершилась лишь в 1919 году, двумя годами раньше будучи переведённой в практическую плоскость.

Начиная с весны 1917 года, Ленин переходит в «терминологическое наступление». В одном из набросков к «Письмам из далека» мы читаем: «Название (партии – В.И.) изменить, ибо (α) оно неверно (β) изгажено социал-шовинистами (γ) собьёт с толку народ на выборах, ибо с.-д. = Чхеидзе,  П о т р е с о в  и К^о» [В.И. Ленин. Письма из далека. Полн. собр. соч., т. 31, стр. 59 (см. также его же: Первоначальный набросок Апрельских тезисов. Полн. собр. соч., т. 31, стр. 100; О задачах пролетариата в данной революции. Полн. собр. соч., т. 31, стр. 116; Задачи пролетариата в нашей революции. Полн. собр. соч., т. 31, стр. 179–183).].

Годом позже, на VII Экстренном съезде требование Ленина претворяется в жизнь. Партия, два десятилетия носившая название социал-демократической, теперь именуется коммунистической.

Последняя точка в «терминологической революции» ставится VIII съездом РКП(б) и I конгрессом Третьего, Коммунистического интернационала. В программных документах той и другого своё место занимает новая старая триада – «коммунизм», «коммунистическая революция», «коммунист». «Коммунистический Интернационал… не только в своём названии возвращается к марксизму, но и всем своим идейно-политическим содержанием, всеми своими действиями осуществляет революционное учение Маркса, очищенное от буржуазно-оппортунистических извращений» [Программа и устав ВКП(б). М., 1937, стр. 11.].

Таким образом, марксизм прошёл через три терминологические полосы. За время его существования ему дважды пришлось менять свои ключевые термины. Одна пересменка была обусловлена падением Парижской Коммуны, другая – крахом Социалистического интернационала. Первая датируется 1871-м годом, вторая – 1914-м. Первая представляет собой своего рода «терминологический самотермидор», вторая, как я её уже назвал, – «терминологическую революцию».

Пересменок могло быть и на одну больше. Если рассуждать абстрактно, ведь можно было отказаться от опошленной сталинизмом новой старой триады. Почему абстрактно, т.е. отвлечённо от обстоятельств? Потому что на деле можно было отказаться только в том случае, если бы оказалось возможным ответить на два вопроса: «в пользу чего (какой триады) отказаться?» и «нашлись ли бы в придушенном марксизме способные совершить “терминологическую революцию” силы?». Скорее всего, ответ на первый вопрос вряд ли вообще возможен (слово «социал-демократ» в наше время абсолютно не годится, а «коллективист» звучит слишком неопределённо), а на второй – совершенно невозможен в положительном плане.

Так что нам не остаётся ничего другого, как пользоваться исходными для марксизма ключевыми словами. Полагаю, читатель, что человек, не склонный скакать по верхам, человек, знакомый с основами теории в силах отличить зёрна от плевел, марксистское научное понимание от бредовых представлений эпигонов. Несмотря на то, что эпигоны своровали марксистскую терминологию.

Теперь, уважаемый читатель, давайте-ка ответим на следующий вопрос: зачем мы занимались злоключениями марксистской терминологии? Отвечу: только для того, чтобы, читая произведения Маркса, Энгельса, Плеханова, Ленина, других авторов-марксистов, понимать читаемое, видеть смысл, обозначаемый словами, которые, как мы выяснили, являются, если можно так выразиться, переменной величиной.

Скажем, встретив в тексте конца XIX века словосочетание «социалистическая революция», мы должны припомнить, что в те годы за этим выражением скрывалась мировая коммунистическая революция, а отнюдь не то, что видится паразитирующим на марксизме «мудрецам». «Мудрецам», у которых на «нужное» слово, при отсутствии всякого интереса к его истории и смыслу, выработан бездумный, буквально животный хватательный рефлекс. Вот из этого рефлекса (правда, есть ещё и другие основания) и растут уши «переходного периода от капитализма к социализму», «развитого социализма» и прочих, к сожалению, навязываемых практике, измышлений.

В связи с только что сказанным вот что мне вспоминается.

Как-то студенты попросили меня назвать современные «хорошие книги» о социализме. Но тут прозвенел звонок. Так как следующая пара и у меня, и у группы была в других корпусах, мы спешно покинули аудиторию. Только спускаясь по лестнице, на ходу я успел пообещать удовлетворить просьбу на следующем семинаре, через неделю.

Всю неделю в поисках «хороших книг» я перебирал хранившиеся в моей памяти названия. Тщетно. Поиски в библиотечных каталогах также оказались безрезультатными. На всякий случай я заказал в читальный зал три десятка книг незнакомых мне авторов. И получил, ибо во всём плохом есть что-то хорошее, некоторую порцию науковедческого знания – передо мной предстала во всей своей безбашенной красе новая генерация «мудрецов», усердно «обосновывающих» и «развивающих» всё те же измышления.

Мне, конечно, были известны «хорошие» – талантливые и порядочные – авторы (Семёнов, Поршнев, Пропп, Геодакян…). Но никто из них не писал о социализме.

Всё же кое-что «хорошее» мне удалось припомнить. И не одну, а целых две книги, правда, не о социализме, а о способе – посредством пустого слова – паразитировать на чём угодно, в том числе и на теории общественного развития. Вы ни за что не угадаете, что это за книги. Но через три секунды, по цитате, опознаете одну из них.

Вот несколько стихотворных строк (в переводе Пастернака), которые как нельзя лучше характеризуют наших «теоретических проходимцев».

         «С т у д е н т

                 Да, но словам

Ведь соответствуют понятья.

         М е ф и с т о ф е л ь

Зачем в них углубляться вам?

Совсем ненужное занятье.

Бессодержательную речь

Всегда легко в слова облечь.

Из голых слов, ярясь и споря,

Возводят здания теорий.

Словами вера лишь жива.

Как можно отрицать слова?»

Да, это «Фауст» Гёте. Написанный в конце XVIII – начале XIX века. Безотрадно, но факт: по части словоблудия мир за два столетия нисколько не изменился.

Вы спрашиваете о второй книге? Это – сказки Андерсена. Вы легко найдёте ту, которая актуальна во все времена, когда жульничество переплетается с глупостью. Укажу всё же: перечитайте сказку о наряде голого короля.

А вот зарисовка на интересующую нас тему из нашего времени.

Недавно я приобрёл новый радиоприёмник. Сижу, кручу ручку и вдруг слышу что-то о Ленине, о коммунизме. О, думаю, моя проблематика. И прибавляю громкость. Что вы думаете? Два великовозрастных балбеса (это не оскорбление, а констатация – сами себя они называют чуваками и раздолбаями) измываются над Лениным: «Он, недоразвитый такой, сказал, что коммунизм есть Советская власть плюс электрификация всей страны. Советская власть есть (чувакам невдомёк, что Советская власть и вывеска Советской власти – разные вещи), электрификация есть, а коммунизма нет. Ха-ха-ха».

Ленин действительно составил такую формулу. Только вот что он, прекрасно знавший, что при полном коммунизме не будет никакой власти, подразумевал в данном случае под коммунизмом? Чтобы ответить на этот вопрос, надо немного потрудиться. Надо, вооружившись справочным томом, посмотреть, что Ленин говорил (и, конечно, думал) об электрификации. Двух томов из пятидесяти пяти для уяснения смысла слова «коммунизм» из ленинской формулы будет достаточно.

Что же выясняется? Оказывается, Ленин, говоря о роли и значении электрификации, имел в виду не полный коммунизм, не его низшую фазу, а всего лишь «преобразования, вырывающие корни возвращения к капитализму» [См., например: В.И. Ленин. VIII Всероссийский съезд Советов. Доклад Всероссийского Центрального Исполнительного Комитета и Совета Народных Комиссаров о внешней и внутренней политике 22 декабря. Полн. собр. соч., т. 42, стр. 160.]. Вот и весь сказ.

Что касается раздолбаев, пригревшихся на радио, которое я не собираюсь рекламировать, им позволительно щеголять своей серостью. А вот остепенённым раздолбаям, подсунувшим Хрущёву формулу «Коммунизм есть Советская власть плюс электрификация всей страны плюс химизация народного хозяйства», желательно было бы разобраться в ленинском понимании связанного с электрификацией «коммунизма». Только не знаю, удалось ли бы это. Вернее, знаю, что не удалось бы. Не буду возвращаться к уже говоренному вопросу о сочетании тупости и угодничества.

Я сказал, что для того, чтобы понять оказавшуюся в поле нашего внимания ленинскую формулу, надо немного потрудиться. Потрудиться придётся при определении смысла слов и в других, даже, казалось бы, очевидных случаях. Истина не откроется автоматически перед вами. Чтобы добраться до неё, чтобы за словом увидеть понятие, надо преодолеть некоторые трудности. Их я назову в третьем пункте нижеследующих, поскольку мы подошли к концу главы, итогов.

1. Взяв ключевые понятия марксизма, мы выяснили, какими терминами они «обслуживались» в разные эпохи.

Термины «коммунизм», «коммунистическая революция», «коммунист» были в ходу с момента появления марксизма до поражения Парижской Коммуны. Следующая триада («социализм», «социалистическая революция», «социал-демократ») держались более четырёх десятилетий, от поражения Парижской Коммуны до краха Второго, Социалистического интернационала. Третья триада, представляющая собой возврат к истокам, даже будучи опошленной сталинизмом, может использоваться научным, революционным марксизмом и сегодня.

2. В марксизме понять читаемое можно только, во-первых, при условии учёта метаморфоз терминологии (в том числе и выходящей за рамки ключевого набора), во-вторых, если удастся преодолеть некоторые трудности, встающие перед стремящимся добраться до сути человеком, и, в-третьих, конечно, только тогда, когда читающий знаком с теоретическими основами марксистского обществоведения.

3. Изучение марксистской литературы (писания эпигонов к таковой я не отношу) сопряжено с некоторыми трудностями. Укажу на те, что связаны с пониманием терминов.

При переходе на новый терминологический формат иные авторы (в частности Ленин) по инерции наряду с новыми терминами, бывало, употребляли (иногда даже в соседствующих абзацах) и «отменённые» старые. Работы с такой терминологической чересполосицей более трудны в усвоении, чем «ровные». Преодолеть данную трудность усвоения, понять, что скрывается за разнобоем слов, помогает проникновение в контекст, и не только читаемой работы, но и, так сказать, смежных, написанных на ту же тему.

Иногда термины марксизма используются в смысле, выходящем за рамки устоявшегося понимания. Примером такого использования является ленинская формула «Коммунизм есть Советская власть плюс электрификация всей страны». Выяснение «стороннего» смысла термина также составляет определённую трудность. Рецепт её преодоления не отличается от данного выше.

Для марксистских авторов, писавших в эпохи революционных потрясений, актуальными были вопросы вызревания революции, завоевания и удержания власти, послереволюционной стратегии и тактики. Поэтому в некоторых их описаниях более далёкого будущего, чему способствовала и неразвитость теории, не было должной определённости, чёткости, дифференциации. Мне представляется, что такие тексты – в интересах чистоты собственной работы – лучше отложить, чем искать в них поддержку.

НА СЛЕДУЮЩУЮ СТРАНИЦУ