Глава XI. ЗАБЕГАНИЕ РЕВОЛЮЦИИ И РЕАКЦИЯ

Во Введении к английскому изданию «Развития социализма от утопии к науке» есть одно место, мимо которого, подняв тему попутчиков революции, мы никак не можем пройти.

Энгельс писал во Введении (1892 г.): «…Оригинальное явление: во всех трёх великих восстаниях буржуазии боевой армией являются крестьяне. И именно крестьяне оказываются тем классом, который после завоёванной победы неизбежно разоряется в результате экономических последствий этой победы. Сто лет спустя после Кромвеля английское йоменри (среднее крестьянство – В.И.) почти совершенно исчезло. А между тем исключительно благодаря вмешательству этого йоменри и плебейского элемента городов борьба была доведена до последнего решительного конца и Карл I угодил на эшафот, чего одна буржуазия никогда не смогла бы сделать. Для того, чтобы буржуазия могла заполучить хотя бы только те плоды победы, которые тогда были уже вполне зрелы для сбора их – для этого необходимо было довести революцию значительно дальше такой цели; совершенно то же самое было в 1793 г. во Франции, в 1848 г. в Германии. По-видимому, таков на самом деле один из законов развития буржуазного общества» [Ф. Энгельс. Введение к английскому изданию «Развития социализма от утопии к науке». – К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 22, стр. 308–309.].

Думаю, насчёт закона (назовём его законом забегания революции) мы согласимся с Энгельсом. Только сузим сферу его (закона) действия.

Как свидетельствует история, и что в общем-то понятно, забегание капиталистической революции возможно и в действительности имеет место лишь тогда, когда революции предшествует более или менее острый общенациональный кризис, когда борьба захватывает широкие народные массы и приобретает в силу неустойчивого равновесия противоборствующих сторон колеблющийся и ожесточённый характер. Забеганию подвержены лишь радикальные и органичные (т.е. не привнесённые извне) капиталистические революции. Для осуществления целей верхушечных и колониальных революций забегание не требуется.

Возникает вопрос: сузив сферу действия капиталистического забегания, можем ли мы распространить закон забегания на частичные коммунистические революции, по крайней мере, первоочередные?

В левой традиции по данному вопросу, в связи с русскими революциями, в начале XX века оформились две диаметрально противоположные точки зрения.

Так, по Каутскому, «пролетарской революции чужд бурный наступательный метод, свойственный революции буржуазной» (надо сказать, что «небурными» Каутскому виделись, в противовес «российским экспериментам», будущие, как он считал, мирные революции на Западе) [См.: К. Каутский. Пролетарская революция и её программа. Берлин, 1922, стр. 123–127.].

Наиболее яркой выразительницей альтернативной точки зрения Розой Люксембург вскоре после октябрьской победы был сформулирован «жизненный закон» революции: «либо она (революция – В.И.) должна очень быстро и решительно рвануться вперёд, сокрушая железной рукой все препятствия и выдвигая всё более далеко идущие цели, либо она будет очень скоро отброшена назад, за свой слабый исходный пункт и задавлена контрреволюцией. В революции не может быть остановки, топтания на месте, самоограничения первой же достигнутой целью» [Р. Люксембург. Рукопись о русской революции. – О социализме и русской революции. М., 1991, стр. 311.].

Как вы догадываетесь, уважаемый читатель, я стою на позиции Красной Розы. Позволю себе к её словам сделать небольшое дополнение.

Закон забегания революции («жизненный закон»), будучи законом людского действия, не требует для своей реализации особых умственных усилий. Проводники этого закона по преимуществу иррациональны. Их багажом являются циркулирующие в массах достаточно расплывчатые надежды, чаяния, иллюзии, согласно которым лучшая жизнь наступит тем скорее, чем масштабнее и напористее будет наступление, чем больше будет отвоёвано и отнято у «паразитов-кровопийц», чем решительнее будут уничтожаться приметы и символы «проклятого прошлого». Действия призванных революцией к творчеству масс в основе своей стихийны. А стихией управлять, мягко говоря, затруднительно.

Я дополняю не Р. Люксембург – она прекрасно знала о невозможности управлять стихией революционного бунта. Я дополняю использованную мной цитату.

Российская революция 1917 года обладала всеми задатками для своего забегания. Половинчатость капиталистических преобразований и тяготы войны обусловливали вовлечение в революцию широчайших жаждущих перемен народных масс. Масс, с их надеждами, иллюзиями, инициативами, начинаниями, стихийными порывами.

Забежала ли революция в действительности? Несомненно. Если бы мы занимались описанием забегания, оно (описание) потянуло бы на целую книгу. Философский характер настоящей работы и преследуемая в этой главе цель заставляют втиснуть перечисление лишь некоторых моментов забегания в один небольшой абзац. Назову пятёрку, на мой взгляд, самых ультрареволюционных местных инициатив.

Практически сразу же после установления тут и там власти Советов, местные выдвиженцы с революционной энергией принялись обобществлять предприятия, создавать трудовые коммуны, реквизировать здания, материальные ценности, продовольствие, блокировать деятельность церковных организаций, создавать никак не связанные с центром и одна с другой областные республики (Тверскую, Калужскую, Саратовскую, Алтайскую и др.), со своими наделёнными широкими революционными полномочиями совнаркомами, комиссариатами, законодательством и прочей государственной атрибутикой.

Революционные завоевания, правда, иного рода, форсировались и руководителями молодой Советской республики. В отличие от масс вожди, однако, действовали вполне осознанно, руководствуясь… Впрочем, об их мотивации я скажу после того, как продолжу и прокомментирую открывающую эту главу цитату.

После слов «По-видимому, таков на самом деле один из законов развития буржуазного общества» Энгельс пишет: «За этим избытком революционной активности с необходимостью последовала неизбежная реакция, зашедшая в свою очередь дальше того пункта, за которым она сама уже не могла продержаться. После ряда колебаний установился наконец новый центр тяжести, который и послужил исходным пунктом для дальнейшего развития…» [Ф. Энгельс. Введение к английскому изданию «Развития социализма от утопии к науке». – К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 22, стр. 309.].

Подчеркну, «с необходимостью последовала неизбежная реакция». Да, революции, вырастающие из общенационального кризиса, революции, вовлекающие в борьбу широчайшие народные массы, революции радикальные и забегающие дальше объективно необходимых для их развития рубежей неизбежно оказываются задушенными реакцией. История свидетельствует: забегание революции имеет своим зеркальным отражением, наверное, можно так сказать, забегание реакции. И чем более радикальна революция, тем более суровой является до поры до времени таящаяся в ней реакция. Созвучно Энгельсу, и без слова «по-видимому», мы можем сказать: таков один из законов общественного развития.

Вы удивлены, читатель? Как в революции может таиться реакция? Что ж, объясню.

Революцию делают не только и не столько посвятившие себя борьбе люди. Широчайшие народные массы, львиную долю которых составляют ставшие не от хорошей жизни революционерами попутчики, на начальном этапе революции, заслоняя собой и игнорируя вождей, в соответствии со своим пониманием (может быть, вернее, ощущением) революционной механики врываются в историческое творчество.

Рядовым творцам истории, как показывает жизнь, свойственно надеяться на быстрый и лёгкий успех, переоценивать свои возможности, считать знанием веру, увлекаться, строить воздушные замки, ожидать со дня на день наступления «светлого будущего». У людей, действующих совместно, в значительной степени усиливаются революционные предвкушения, радужные иллюзии, благостные надежды.

Но действительность оказывается не столь радужной, какой она представлялась в начале революции. Проходят недели, месяцы, но жизнь не становится лучше. Напротив, невзгоды подступают со всех сторон. Гражданская война, интервенция, блокада, голод переворачивают умонастроение людей. Обнаруживается социальная усталость. Теперь души людей наполняют разочарование, растерянность, уныние.

Подъём революции завершается, начинается её спад. От р-р-революционности попутчиков не остаётся и следа. Какая-то их часть отходит от политики, замыкается в мирке «спокойной жизни», какая-то, и немалая, – переходит в лагерь контрреволюции. Наступает термидор, избежать который, в силу его массовой подпитки, уже нет никакой возможности [Ставшее нарицательным слово «термидор» используется как синоним слов «контрреволюция» и «реакция» (27 июля 1794 года, 9 термидора по революционному республиканскому календарю во Франции произошёл контрреволюционный переворот).].

Попутчики – великая сила. Они обеспечивают успех революции, они революцию и подавляют.

Ранее, в главе об очередях коммунистических революций, я писал о нормальности поражений нового строя в начале его исторического пути. Да, новое заступает на свою историческую вахту не в один приём. Челночный характер зарождения нового строя (при котором, как показывает практика, регрессивная историческая подвижка в подавляющем большинстве случаев уступает прогрессивной) обусловлен, и, надеюсь, что это было показано, неразвитостью как объективных, так и субъективных предпосылок ранних революций. В данной главе я ставил своей целью обнажить людской, если можно так выразиться, попутнический механизм поражения революции (как, впрочем, и её победы).

Теперь – о форсировании революционных завоеваний «иного рода» большевистским руководством.

Лидеры большевистской революции совершенно справедливо считали, что закон забегания и реакции действителен и для начавшейся российской коммунистической (частичной) революции. Что ожидало их революцию в недалёкой перспективе? Поражение? Очень вероятно. Те несколько недель или месяцев (так прикидывал Ленин) надо было использовать с максимальной пользой. Что можно было сделать при таком временнóм лимите?

Троцкий писал: «Придут другие и, опираясь на намеченное и начатое нами, сделают новый шаг вперёд. Таков был смысл законодательной работы первого периода. Движимый той же мыслью Ленин нетерпеливо требовал скорейшего издания классиков социализма и материализма на русском языке. Он добивался, чтоб как можно больше поставлено было революционных памятников, хотя бы самых простых, бюстов, мемориальных досок, во всех городах, а если можно, то и в сёлах: закрепить в воображении масс то, что произошло; оставить как можно более глубокую борозду в памяти народа» [Л. Троцкий. Моя жизнь. Т. 2. М., 1990, стр. 65–66.].

А вот мнение Коллонтай на двенадцатый (!) день после победы вооружённого восстания в Петрограде: «… большевики, без сомнения, погибнут, но прежде они научат людей неизвестным до них словам, новым мыслям, которые никогда не будут забыты. Декреты русского революционного правительства станут для будущего пролетариата тем, чем были для третьего сословия декреты Великой французской революции – маяком, освещающим лучший мир. Проснутся новые надежды, начнутся новые сражения» [См.: Ж. Садуль. Записки о большевистской революции. М., 1990, стр. 69.].

Совнарком сразу же после своего создания в форсированном режиме занялся законотворчеством. За первые двадцать дней им было издано 60 декретов, а за два с половиной месяца – 250 [См.: Дж. Боффа. История Советского Союза. Т. 1. М., 1994, стр. 68.].

Конечно, о применении большинства декретов на практике в тогдашних условиях не могло быть и речи. Советские руководители это понимали. Они в своём революционном забеге работали на будущее.

Революция не была съедена реакцией ни через недели, ни через месяцы. Термидор вынужден был уступить революции некоторое время. Но он всё равно пришёл, пришёл в специфическом, ранее неизвестном ползучем порядке. Он вполз под красными знамёнами, в коммунистических одеждах, прикрываясь именем Ленина. Чтобы спустя десятилетия вылиться в откровенно капиталистический.

О ползучем термидоре я не буду здесь распространяться. Может быть, главу, посвящённую советскому термидору, я включу в следующее, более широкое издание этой книги. А сейчас, уважаемый читатель, если я вас заинтриговал «специфической» реакцией, вы можете прочитать о ней в одной моей книжке, где этот вопрос разбирается более или менее подробно [С. Риксни. Цивилизация Земли в период первой волны глобального перелома: Отчёт космонавта-социолога. СПб., 1995.]. Только «вычеркните» из работы, написанной почти тридцать лет назад, диктатуру пролетариата. Тогда я ещё находился в плену учения о роли пролетариата в коммунистической революции.

Нам известно, что вожди революции на волне её подъёма действовали вполне осознанно, что они обладали знаниями касательно взлёта и падения революции.

И вот возникает вопрос: может быть (неважно, в России или другой стране), революционное руководство, вооружённое знаниями и умением их использовать, при определённом стечении обстоятельств окажется в силах поставить заслон контрреволюции (реакции, термидору), в какой-то мере приглушить контрреволюцию, выправить положение или контрреволюцию отсрочить?

Переберём, подойдя к проблеме исторически, первые три из четырёх названных мной вариантов.

Что касается предотвращения термидора, не думаю, что в начале мировой коммунистической революции это возможно. Закон, так или иначе, пробьёт себе дорогу. Другое дело, постановка заслона к концу коммунистического преобразования мира. В это время мировой коммунизм сможет уже диктовать свою волю остаткам старого. Видимо, заинтересовавший нас закон сходит на нет с завершением коммунистической революции.

Второй вариант (приглушение контрреволюции) является ослабленным первым. Не буду повторять только что сказанное.

Выправление ситуации, по крайней мере, сегодня, демонстрирует Китай, где после левацких перегибов компартии удалось, если я верно осведомлён, направить страну по нэповскому (социалистическому) пути. Разумеется, трудно сказать, что будет с китайской революцией дальше. Капиталистическая реставрация в странах «типа Китая» достаточно вероятна, особенно в условиях девальвации коммунистической идеи (что в современном Китае, несомненно, имеет место).

Между прочим, Троцкий, до конца своих дней надеялся на возвращение партии и страны на «ленинский путь».

Четвёртый вариант (отсрочка термидора), и это, может быть, вы уже увидели между строк, прошёл практическую обкатку в России.

Что я называю обкаткой? Об этом вы узнаете из четырнадцатой главы. А в этой нам осталось лишь подвести итоги.

1. Революция может одержать верх над старым, лишь решительно следуя от победы к победе, лишь сметая все встречающиеся на её пути преграды, лишь перешагивая в своём развитии через объективно необходимые действия, лишь срывая плоды, которые ещё не созрели.

Такое развитие победоносной революции является законом общественного развития. Этот закон мы назвали законом забегания революции.

2. Зеркальным отражением радикальной, опирающейся на народный подъём революции является пожирающая её реакция.

В начальный период коммунистического преобразования мира поражение частичной революции практически запрограммировано.

Однако поражение революции представляет собой исходную точку новой революционной волны. Новое может одержать верх над старым, как правило, в ходе нескольких революционных подвижек.

3. Забегающая революция и повергающая её реакция имеют одну и ту же людскую основу.

Такой основой служат являющиеся в «спокойное время» по своей сути революционно-нейтральные народные массы, выступающие на историческом переломе сначала в роли попутчиков революции и обеспечивающие своим социальным весом её успех, а затем испытывающие усталость и разочарование в своих вчерашних идеалах, переливающиеся в лагерь контрреволюции и обеспечивающие теперь уже торжество реакции.

Чем более широкие «попутные» массы оказываются вовлечёнными в революцию, тем значительнее её забегание и тем чернее убивающая революцию реакция.

НА СЛЕДУЮЩУЮ СТРАНИЦУ