Глава XII. ПЕРВОНАЧАЛЬНЫЙ НЭП

Российский – ползучий – термидор, в отличие от французского контрреволюционного переворота, невозможно привязать к какой-то конкретной дате. Но указать на историческую полосу, когда специфическая контрреволюция начала «вползать» в свои права, разумеется, можно. Мне представляется, что это 1923 год.

Но термидор, и не в ползучем порядке, а в форме контрреволюционного военного переворота, мог случиться на пару лет раньше. Тогда, в 1921 году, большевикам удалось в зародыше подавить по своей сути термидорианский мятеж (Кронштадтское восстание).

Мятеж заставил руководство Советской России срочно сворачивать военный коммунизм и переходить к новой экономической политике (нэпу), а эта политико-экономическая трансформация, в свою очередь, обусловила отсрочку российского термидора и его специфический характер.

Таким образом, от установления Советской власти в стране до отсрочки термидора прошло три с лишним года. Мы, высвечивая в предыстории отсрочки лишь основное, в двух главах сожмём это время до получаса вашего чтения, читатель.

В шестой главе я писал, что политическую власть старого в центре можно низвергнуть в считанные часы. В России так и случилось. Переворот 25 октября (7 ноября) 1917 года в Петрограде оказался не только стремительным, но и сравнительно лёгким и практически бескровным. Но это было лишь начало политической революции. Следующей задачей являлось распространение Советской власти по огромной периферии.

Эта задача была решена, во-первых, достаточно быстро, в течение трёх-четырёх месяцев, но, во-вторых, не так легко и просто, как была взята власть в столице.

Первое, по-видимому, позволило Ленину назвать распространение по стране новой власти триумфальным шествием. Это выражение, вообще-то говоря, вырвавшееся у Ленина в полемическом запале, было превращено советской историографией в клише, благодаря выпячиванию которого совершенно незначительным казался второй, негативный, хотя и вполне естественный и ожидаемый, момент распространения Советской власти. Я имею в виду борьбу, в ходе и результате которой новая власть устанавливалась на местах.

Посмотрим, какой Ленину виделась эта сторона распространения Советской власти. Как Ленин называл рассматриваемый под углом борьбы начальный этап существования Советского государства? Оказывается, ни много ни мало гражданской войной.

Выступая в апреле 1918 года в Московском Совете, Ленин говорил: «Можно с уверенностью сказать, что гражданская война в основном закончена. Конечно, отдельные стычки будут, в некоторых городах вспыхнут кое-где на улицах перестрелки, вызванные частичными попытками реакционеров опрокинуть силу революции – Советскую власть, но нет сомнения, что на внутреннем фронте реакция бесповоротно убита усилиями восставшего народа» [В.И. Ленин. Речь в Московском Совете рабочих, крестьянских и красноармейских депутатов 23 апреля 1918 г. Полн. собр. соч., т. 36, стр. 233–234 (Ленин категорически требовал, из-за их искажения «нашими ослами», никогда не цитировать его речей. Однако в данном случае я позволил себе нарушить ленинский запрет, т.к., на мой взгляд, вряд ли можно было при стенографировании исказить мысль Ленина об окончании гражданской войны, тем более, что это суждение встречается и в других источниках. В дальнейшем при цитировании ленинских речей я буду так же осмотрителен.).].

Да, Ленин и его соратники не знали тогда, что это была всего лишь, если можно так выразиться, пробная, первоначальная гражданская война. Не знали, что внутренняя реакция далеко ещё не убита, что Советскую страну ждут не частичные, а тотальные попытки реакционеров свергнуть революционную власть.

Наполнением начального этапа революции ни в коем случае нельзя считать примитивную сумму триумфального шествия Советской власти и малой гражданской войны. Начальный этап, образно говоря, представляет собой многостороннюю фигуру. Укажу в дополнение к отмеченным ещё на две её стороны, назову ещё два момента, характеризующие первые месяцы существования Советского государства.

В той же речи, произнесённой в Московском Совете, Ленин назвал пережитый период «эпохой опьяняющего и кое-кого опьянившего успеха». Троцкий, вспоминая то время, употребляет такие слова, как «мягкосердечие» и «великодушие».

Действительно, победители, опьянённые своими впечатляющими успехами, выказывали, как вскоре выяснилось, чрезмерную снисходительность (между прочим, первые шаги Парижской Коммуны были отмечены тем же самым). Так, арестованные министры Временного правительства вскоре были отпущены на свободу, а генерал Краснов, готовивший поход на Петроград и взятый в плен, на следующий же день был освобождён под честное слово (но слова своего он не сдержал и через несколько месяцев уже воевал против Советской республики на юге).

Наконец, четвёртым моментом начального этапа революции (я выделяю его из малой гражданской войны) явилась так называемая красногвардейская атака на капитал, направленная не только и не столько на подавление военного сопротивления капитала, сколько на подавление саботажничества.

Таковы основные грани начала осуществления Советской власти.

Начальный – боевой – этап российской коммунистической революции завершился в конце февраля – начале марта 1918 года (3 марта 1918 года, заключив сепаратный мир с Германией, Россия вышла из мировой войны).

Опасения большевиков, в общем-то достаточно определённо ранее говоривших о скором задушении революции, рассеивались. Революция выжила, окрепла, стала утвердившимся фактом. Наступил мир. Новая ситуация вселяла оптимизм. Но оптимизмом, как говорится, сыт не будешь. Наступивший мир во весь рост поставил вопрос: что дальше?

На этот вопрос я отвечу словами Ленина: «На очередь выдвигается теперь, как очередная и составляющая своеобразие переживаемого момента, третья задача – организовать управление Россией. Разумеется, эта задача ставилась и решалась нами на другой же день после 25 октября 1917 года, но до сих пор, пока сопротивление эксплуататоров принимало ещё форму открытой гражданской войны, до сих пор задача управления не могла стать главной, центральной.

Теперь она стала таковой. Мы, партия большевиков, Россию убедили. Мы Россию отвоевали – у богатых для бедных, у эксплуататоров для трудящихся. Мы должны теперь Россией управлять. И всё своеобразие переживаемого момента, вся трудность состоит в том, чтобы понять особенности перехода от главной задачи убеждения народа и военного подавления эксплуататоров к главной задаче управления» [В.И. Ленин. Очередные задачи Советской власти. Полн. собр. соч., т. 36, стр. 172–173.].

Сердцевиной «главной задачи управления» Ленин видел организацию социалистической экономики. Что именно им предлагалось?

Прежде, чем ответить на этот вопрос, мы посмотрим, что является экономической нормой социализма. А затем оценим, соответствовали ли ленинские предложения социалистической норме экономики, а если соответствовали, то насколько (в каком объёме).

Социализм как общественный (в том числе экономический) строй переходен. Образно говоря, он состоит из двух материалов – капиталистического и коммунистического. Социализм просто обязан (обязанностью я называю объективную необходимость) использовать капиталистический позитив, а таковой, несомненно, имеется, определённым образом организуя его, в коммунистических интересах. Выражаясь кратко, можно сказать, что социализм в его экономическом разрезе является коммунистически организованным капитализмом. Так я назвал одну из своих работ, где нормально выстроенная социалистическая экономика описывается намного более детально, чем это будет сделано, дабы слишком сильно не отклоняться от вычерчиваемой в книге линии, сейчас [В. Искрин. Коммунистически организованный капитализм. Л., 1990.].

Как я уже сказал, и, думаю, вы согласились со мной, уважаемый читатель, безоговорочной национализации и переводу в разряд государственной собственности при социализме подлежат только монополии. Почему? Потому что, напомню вам, монополия является той хозяйственной формой, которая, вырастая из классического (конкурентного) капитализма, капитализм перерастает, вступает в противоречие с его природой и, будучи «коммунистической заготовкой», отягощается капитализмом в своём функционировании.

Россия в начале XX века, и это не является исключением из мировой реальности, в экономическом плане была страной многоукладной. В российской экономике того времени мы без труда обнаружим четыре, а то и пять (если отдельно рассматривать среднего и мелкого частника) хозяйственных укладов.

Каких укладов? Какое коммунистическое воздействие они должны претерпеть, чтобы стать социалистическими?

Ниже монополистического уклада в экономической иерархии капитализма находится крупный частный капитал. Как его сделать, по выражению Ленина, пособником коммунизма, как коммунистически организовать? Только, и вы не найдёте другого, более рационального способа, переведя его в разряд государственного капитализма.

Чем отличается коммунистически модифицированный крупный капитал от ставшей государственной монополии? Если национализированные монополии при социализме функционируют всецело по государственному плану, то госкапиталистический сектор «пособничает» коммунизму на основе, что привлекательно для капиталиста, твёрдого госзаказа. Нетрудно понять, что госкапиталистический уклад при социализме менее коммунистичен (и более капиталистичен), чем монополистический.

Пропорция между капиталистическим и коммунистическим началом должна быть ещё более сдвинута в сторону капитализма на следующей ступени многоукладной экономики, там, где хозяйствует средний и мелкий частник. Здесь организаторская роль социалистического государства сводится к косвенному, не имеющему конкретного адреса воздействию: через налоги, кредиты, реже – экономические договоры.

В самом низу экономической иерархии капитализма, если пренебречь патриархальным укладом, мы находим уклад мелкотоварный. В России – это необъятное крестьянское море. Можно ли коммунистически организовать эту стихию? Можно. Только организация (если это слово вообще применимо к крестьянской вольнице) здесь допустима предельно осторожная, ни в коем случае не директивная и, главное, опосредованная.

Вы интересуетесь, уважаемый читатель: существует ли в природе рычаг, удовлетворяющий этим «деликатным» требованиям? Оказывается, существует. Таким рычагом является кооперация. Но лишь потребительская, сбытовая и кредитная. И обязательно добровольная. Мы знаем, чем обернулась для деревни спущенная на неё сталинская производственная кооперация (коллективизация).

Думаю, не надо объяснять, что через систему кооперации, посредством государственных кредитов, предоставления различных льгот, установления твёрдых и выгодных крестьянину закупочных цен и других экономических мер, мелкотоварный уклад в определённой мере может быть подвинут к делу коммунистической организации экономики.

Такова разложенная по ступеням норма социалистической экономики.

Соответствовали ли ленинские предложения, более того, требования, весны 1918 года социалистической экономической норме? Несомненно. Были ли они, если можно так выразиться, полнообъёмными? На этот вопрос я должен ответить отрицательно. Быть таковыми в то время они просто не могли. На то имеются, по крайней мере, две причины.

Во-первых, перевод крупного и среднего капитала на госкапиталистические рельсы, а Ленин страстно призывал прежде всего к этому (упомяну ещё и концессии), являлся в тогдашних условиях сравнительно легко осуществимой и максимально эффективной выправляющей экономику мерой.

Во-вторых, в распоряжении большевиков не было сколько-нибудь полной политэкономической концепции социализма. Имелись лишь скромные, сделанные без должной теоретической проработки её отдельные заготовки. Что касается посвящённых экономической трансформации ленинских статей, писались они как отклик на требования момента, и к тому же, что называется, на коленке. Ленина в то время (как это бывало и раньше) вёл не только разум, но и присущее ему необычайно острое политическое чутьё.

Думаю, если бы Ленин обладал полнообъёмным виденьем «конструирования» социалистической экономики и если бы он выступил с более масштабными предложениями (возможно, что-то он оставил при себе), не исключено, что ему не удалось бы совладать с «революционной» оппозицией в партии, обвинявшей его в соглашательстве с буржуазией, в реформизме, в забвении традиций Октября и прочих «смертных грехах».

«Революционная» оппозиционность захлестнула партию. Весной 1918 года лишь два «тяжеловеса», Ленин и Троцкий (немногочисленные более мелкие фигуры не в счёт), противостояли в вопросе экономической реорганизации «революционной» оппозиции.

Французский социалист Садуль писал в своём дневнике в апреле 1918 года: «Только Ленин и Троцкий обладают сегодня в России умом, энергией и престижем, достаточным для того, чтобы подвинуть свои войска, то есть большевиков из народа, на эту новую революцию (экономическую реорганизацию – В.И.), более трудную и опасную, чем Октябрьская» [Ж. Садуль. Записки о большевистской революции. М., 1990, стр. 231.].

Войска не пришлось подвигать. Так распорядилась история. Экономическим намёткам весны 1918 года не суждено было осуществиться. Для этого просто не было времени. Мирная передышка оказалась кратким мигом – летом возобновилась гражданская война.

Война потребовала иной экономической политики. Режим осаждённой крепости, получивший название военного коммунизма, заставил экономическую норму социализма ждать своего претворения в жизнь целых три года.

Режимом военного коммунизма, ненормального в мирных условиях, но позволяющего выжить в военной обстановке, мы займёмся в следующей главе.

А сейчас, как у нас заведено, подведём итоги главы настоящей.

1. Развивая сложившиеся у нас представления о норме социализма как общественного строя (такой нормой является его переходный характер – необходимое наличие капиталистических и коммунистических черт), мы конкретизировали их (представления) применительно к социалистической экономике.

Нормой социалистической экономики является организуемый в коммунистических интересах капитализм, его позитив, принципы и методы хозяйствования.

Гвоздём коммунистической организации капитализма является нахождение наиболее эффективной пропорции между капиталистическим и коммунистическим началом социализма, такой пропорции, которая позволяет максимально полно удовлетворять общественные потребности (посредством реализации частных интересов).

Эта пропорция не является общеэкономической. Она различается в зависимости от места и уровня развития того или иного имеющегося в наличии хозяйственного уклада (в предреволюционной России имелось четыре или пять таких укладов: монополистический, крупнокапиталистический, среднекапиталистический/мелкокапиталистический и мелкотоварный).

Для каждого из укладов мы нашли способ его перевода на социалистические рельсы.

Экономически целесообразную пропорцию между старым и новым вряд ли можно заранее прописать с «математической точностью». Социалистическое хозяйствование является не только наукой, но и искусством.

2. Окончание малой гражданской войны и вступление в мирную полосу позволило большевистскому руководству России приступить к формированию нормальной, исторически выдержанной социалистической экономики.

К сожалению, экономическим начинаниям, ибо мир оказался исключительно кратковременным, суждено было остаться только на бумаге. Первоначальный нэп смог развернуться на практике в собственно нэпе только с завершением большой гражданской войны.

3. Привлечение вашего внимания, читатель, к вопросу нормы социалистической экономики и попытке её (нормы) практической реализации является своего рода восстановлением исторической справедливости.

Ибо в советской (сталинской и послесталинской) историографии за норму (несмотря на то, что ленинские «Очередные задачи Советской власти» входили во все учебные программы) выдавался передозированный коммунизмом социализм, а нэп рассматривался как «временное отступление».

Только при Андропове, и то лишь в режиме комариного писка, о нэпе негласно было дозволено говорить в «ограниченном позитиве». Через год, с приходом нового генсека, для многострадального нэпа опять наступили чёрные времена.

Что касается современных «коммунистов» (из КПРФ и других псевдокоммунистических организаций), нэп (читайте: нормальный социализм) для них так же противен, как велик (в их представлениях) Сталин.

НА СЛЕДУЮЩУЮ СТРАНИЦУ