|
ГЛАВНАЯ РАЗДЕЛА |
|
|
ИСКРИН В.И. |
Глава 3
ИСТОРИЧЕСКОЕ «СОЗНАНИЕ»
Поставим два небольших мысленных, а, если угодно, то и практических, опыта.
Предположим, что некоторое время назад именно здесь вами была оставлена закладка. Сейчас вы снова взяли книгу, открыли ее, бросили взгляд на страницу и выхватили заголовок – восприняли раздражитель, представляющий собой слово, состоящее из восьми букв и заключенное в кавычки, и психическим порядком (не рефлекторно и не практическим действием) отреагировали на него. Стоп. Ни в коем случае не выходите за рамки данного единичного психического акта. Сейчас для вас, кроме некоторой последовательности знаков, ничего не существует. Мир коллапсировал до размеров одной-единственной своей частицы. Постарайтесь продержаться в состоянии, скажем, мыслительного оцепенения полминуты, минуту, две. Достаточно. Прекратим эксперимент. Продолжение его небезопасно.
Согласитесь, что явление, вынесенное в заглавие тезиса, в нашем опыте себя никак не проявило. За удерживаемой вниманием последовательностью знаков вы наверняка потеряли (а, может быть, и не нашли?) выражаемое ею понятие. Мыслительное оцепенение явилось, если можно так выразиться, и безмыслительным. Сделаем вывод: из отдельного единичного психического акта «сознание» не образуется. Какие бы опытные образцы мы ни испытывали, «сознание» будет молчать.
С другой стороны, иного канала формирования человеческой отражательной способности нет.
Теперь проделаем то же самое, но без поставленных в первом опыте ограничений. И что же? Сразу же, буквально автоматически, сами собой в дело вступают память, ассоциации, связи, группировки, обобщения... Включилось «сознание». «Сознание», вырастающее в конечном счете из определенного исторического «запаса» записанных (в виде информации) на соответствующем носителе (мозге) единичных актов восприятия и реагирования. Перевалив определенную количественную черту, отдельные записи (элементы) соединяются, приобретая совершенно иное, новое – «сознательное» – звучание. Человеческое, и притом увеличивающееся и развивающееся, «сознание» базируется на достаточно солидной элементной базе. Она больше, чем база непосредственных бессознательных животных предшественников человека, но меньше, чем у сознающего себя субъекта третьей вселенской формы. Количество определяет качественное своеобразие.
Разумеется, «сознание» не сводится к понимаемому в житейском смысле соединению отдельных психических актов. Оно являет собой отнюдь не механическую совокупность исходных элементов. Закон перехода количественных изменений в качественные имеет дело не с арифметическими суммами, а с диалектическими переходами.
За словом «соединение» скрывается диалектика формирования «сознания». В непрерывном потоке «сканирования» мира единичные акты, накапливаясь и суммируясь, выделяясь из накопленного, поскольку они являются основополагающими для жизнедеятельности, и отодвигаясь на задний план, если они второстепенны, соединяясь в логические линии и структурируясь в конечном счете соответственно объективно-закономерному устройству мира, наконец, реализуясь в практической деятельности, образуют явление иного, принципиально отличного от исходного, качества – «сознание». Единичный нервно-психический акт соотносится с человеческим «сознанием», как частица с целым, как элемент с системой.
Множество единичных психических актов переходит в результирующее качество «сознания» только в обществе и только через общественно-исторический опыт (практику). Отдельный человек отражает мир не только и не столько непосредственно сам, сколько через других людей, их и свою – общественную – систему. Этот образующий «сознание» атрибутивный фактор мы должны всегда иметь в виду. «Сознание» представляет собой в диалектическом смысле совокупную историческую и актуальную духовную (непрактического свойства, но и не существующую вне практики) реакцию общественных людей на действительность.
До сего времени наше внимание концентрировалось в основном на нижнем – элементарном – психическом ярусе. Действительно, только с него и можно начинать исследование психики. Но, как заметил читатель, нам ненароком уже не раз приходилось побывать и наверху. Отдельный акт восприятия и реакции, взятый вне контекста «сознания», в известном смысле непознаваем. Поставленный нами опыт убеждает в этом. Теперь, думаем, правомерность нашей работы на высшем психическом уровне – ярусе «сознания» – обоснована. Ранее мы сделали заявку на включение «сознания» в предмет психологии (см. тезис № 19). Да, то, что принято обозначать как психическое, находит свое органичное, диалектическое продолжение и развитие в «сознательном».
В этой главе нам предстоит заниматься исторической стороной «сознания». Но прежде – о его социальном стволе и человеческих ветвях.
37. Общественное и индивидуальное «сознание»
«Сознание» действительно походит на дерево. От его общественного ствола отходят скелетные ветви историко-классового «сознания». Те, в свою очередь, разделяются соответственно внутри- и межклассовой структуре общества. Крону окутывают ветки и веточки группового, профессионального, коллективного, наконец, индивидуального «сознания». Таков, однако, современный вид тысячелетнего великана. «Дерево» растет, изменяется. Присмотримся к динамике занимающего нас явления. Ограничим зону внимания крайностями – общественной и индивидуальными составляющими. Такой, исторический и полярный, подход сразу же обнажит сущность проблемы.
«Сознание», будучи атрибутом социального, повторяет в своем историческом движении общественную эволюцию. Начиная со времени своего зарождения, с раннепервобытной монолитности, как бытия, так и переплетенного с ним духа, оно все более дифференцируется и поляризуется на различные уровни общественного (от классового, национального, конфессионального до микрогруппового), с одной стороны, и бесчисленные формы индивидуального, – с другой.
Дерево тоже сначала выбрасывает ствол, а потом начинает ветвиться. Но мы не знаем такой диковины, которая, продолжая расти и развиваться, с определенной поры стала бы втягивать ветви обратно, растворяя их во все более уплотняющемся стволе. С «сознанием» именно так и происходит. В точке содержательной середины истории мы должны распрощаться с нашей аналогией. С этого момента, вернее, несколько позже, ибо «сознание» отстает от общественного бытия, все быстрее разворачивается обратный процесс. Все разветвления «сознания» к концу истории и вслед за обществом вновь консолидируются, повторяя исходную, но на совершенно ином уровне развития, целостность.
Применив «структурно-качественный подход» (во Введении он позволил нам дать периодизацию вселенской истории), мы придем к вполне определенному выводу. Индивидуальное «сознание» (не являясь постоянной величиной) существует и в известном смысле противостоит общественному только на протяжении эксплуататорского периода человеческой истории.
Следовательно, индивидуальное «сознание» не может не быть отдельным предметом нашего внимания.
Мы живем, когда эксплуататорское общество сходит с исторической сцены. Тем не менее «сознание», в силу своего отставания от бытия, остается по-прежнему поляризованным. Индивидуальное «сознание» в таких условиях проявляется в огромном количестве модификаций. Чтобы не утонуть в этом море форм, мы должны опираться на общественный ствол «сознания», кстати говоря, и это исключительно важно для практики, менее плотный, чем в монолитных обществах начала и конца истории. Потеряв опору, мы никогда не сможем определить место человека в психическом сообществе и за его пределами, не сможем поставить сколько-нибудь точный диагноз душевной болезни. Индивид страдает по существу теми же расстройствами «сознания», что и общество. Из здоровых тканей ствола вырастают полноценные ветви, из пораженных – больные, уродливые.
В этом – содержательном – плане между общественным и индивидуальным «сознанием» нет различий. Как атрибут социальной формы, «сознание» во всех своих обличьях всегда является общественным. То, что исторически выступает в качестве индивидуальных ответвлений, по сути представляет собой в конечном счете общественный продукт – эксплуататорские отщепы «сознания» как такового. Макрообразования общественного «сознания» эксплуататорского периода, к примеру национальное «сознание», являются другими – полярными – отщепами, а сам термин «общественное сознание» превращается под таким углом зрения в тавтологию. Нет смысла указывать на тавтологичность этого выражения применительно к первобытному и коллективистскому периодам истории.
Следовательно, индивидуальное «сознание» не может рассматриваться как нечто отделенное от общественного.
Мы не вступаем сами с собой в логическое противоречие. Такова диалектика общественного и индивидуального в области «сознания». Вне диалектической увязки общего и частичного, содержательного и формального исследование верхнего яруса современной психики невозможно.
38. Исторические виды «сознания»
Философия не скупится на виды общественного «сознания». Мораль, религия, наука, право и другие, как принято писать в философских словарях, «многообразные формы» без остатка делят между собой массив «сознания». Не страдая излишней скромностью, философия и себя включает на правах формы в «сознание» социума. По части количества – успех несомненный. Но так уж сложилось, что души своих поклонников наше обществоведение завоевывает не качеством продукции, а бесчисленными бирками с внушающими уважение наименованиями. В ответ на вопрос «как соотносятся между собой формы «сознания»?» ученые дамы и мужи без тени сомнения извлекают новую груду этикеток. Мы уже как-то заметили, что наука на 9/10 есть классификация. В периоды исторических спадов научную крепость классификаторов-рационалистов занимают, и что примечательно, числом, а не уменьем, эмпирики с совершенно иной психической доминантой.
Между тем обнаружить исторический стержень (мы ведь пока занимаемся временнóй стороной психики), на который в определенной последовательности нанизаны формы «сознания», не составляет труда. Для этого надо всего лишь подняться с нижнего яруса психики наверх, к «сознанию» и... увидеть, что там воспроизводится известная нам историческая структура. Каждому из трех видов элементарных восприятия и реакций (см. тезисы № 30, 31) соответствует свой вид (общественного и индивидуального) «сознания». По оси «иррациональное – рациональное» в современном общественном «сознании» последовательно расположены: суеверия и религия, искусство и литература, критическое знание и наука. Данные три вида соотносятся исторически. Иначе говоря, они являются историческими видами «сознания».
Так же, как и психика нижнего яруса, «сознание» исторически видоизменяется в русле общественного прогресса. Каждый из трех видов «сознания» привязан, как абсолютно доминирующий, к определенному историческому периоду (см. тезис № 33).
На индивидуальном уровне современное иррациональное «сознание» характеризуется некритичностью, мистическим взглядом на мир, слепым подчинением обычаю и традиции, доверием молве и слухам, истовой религиозностью. Синтетическому индивидуальному «сознанию» свойственны вера на всякий случай («а вдруг бог существует?..»), позывы и веления души, колебания и переживания, смутные сомнения, ограниченные, эпизодические и поверхностные знания, познавательный дуализм. Рациональный вид индивидуального «сознания» стоит на позициях научного анализа явлений, диалектики, критики, материализма.
Доминирующим видом в современную эпоху является синтетическое «сознание».
Синтетическое большинство соединяет и перемешивает, наслаивает и сплавляет в своем «сознании» прошлое и будущее. В средней зоне общественного и индивидуального «сознания» взаимно притупляются исторические противоречия и относительно примиряются противоположности. Но в то же время «сознание» синтетической части общества представляет собой поле брани. Религия и наука заступают с разных сторон в «нейтральную зону» общественного «сознания»: первая – с бóльшим успехом в искусство (музыка, изобразительное искусство, архитектура), вторая – в литературу (публицистика, социальные утопии, научная фантастика).
Исторические подъемы и спады способствуют успеху соответственно прогрессивного и регрессивного видов «сознания». В настоящее время «нейтральная зона» оккупирована религиозно-мистическим захватчиком. Торжествующий победитель теснит разумное начало, закрепляется на его территории, проникает в школы и университеты, навязывает божественную точку отсчета философии, физике, истории, психологии, биологии, медицине. Новоявленные спасители и целители в духе «quasi una fantasia» небезызвестного комбинатора ловко жонглируют «защитными экранами», «энергетическими пробоинами», «корректируют карму», «изменяют отрицательную полярность на положительную», рассуждают о «физических основаниях порчи и сглаза»... Надеемся, уважаемый читатель, вы – более рационалист, чем мистик. Иначе вы не добрались бы до этого места. Включите радио и запишите всю эту дребедень – будет что вспомнить и осознать в лучшие времена.
Да, прошлое сейчас наступает по всем линиям. Не ведая при этом, что попятное историческое движение с неизбежностью объективного закона всегда сменяется несравненно более энергичным и результативным прогрессивным. Неведение – одна из важнейших черт иррационального «сознания».
39. Спектральный состав видов «сознания»
Три вида «сознания» прогрессивно (по оси времени) наслаиваются один на другой. Но и каждый из них, в свою очередь, не может не иметь аналогичную, исторически-слоевую, но при этом более тонкую, внутреннюю структуру. Процесс постепенного, плавного преобразования иррационального начала (по сути дела являющегося не более как абстракцией) в свою противоположность в действительности, на верхнем ярусе психики, оформлен в ряд достаточно консервативных и относительно самостоятельных единиц – конкретных исторических видов и подвидов «сознания».
В предыдущем тезисе, в наброске современного индивидуального «сознания» нами были прочерчены некоторые линии видовых спектров. Обратим теперь внимание на крайние линии (или подвиды).
Современное иррациональное индивидуальное «сознание» простирается в диапазоне от практически животных завороженности при созерцании огня, воды, звездного неба, радости ощущения раздолья, страха, который чувствуется корнями волос, и смертельной безысходности при утрате близкого человека до «обоснования» полезности известного продукта жизнедеятельности человека и попыток стихийного, полуосмысленного внедрения в религию непонятных, загадочных и авторитетных элементов науки.
«Сознание» синтетика формально охватывает интервал от душевных переживаний – восторга, отвращения, зависти, оцепенения, печали и т. д. – по поводу прослушанной музыки, увиденного танца, просмотренных произведений изобразительного искусства до раздумий по поводу прочитанного, вынужденных упражнений ума и освоения научной, а если по правде, то околонаучной, эмпирики. Мы говорим «формально», потому что каждый вид «сознания» проникает вглубь соседней «территории»: легче – против хода времени, с трудом – в направлении прогресса. Границы между видами, как в обществе, так и у отдельного человека, размыты.
Наконец, рациональный вид «сознания», отталкиваясь от эмпирического или, напротив, спекулятивного, бессистемного предела, поднимается до высот диалектики и формирования универсального научного взгляда, отражающего развитие единого мира.
Точно так же и в общественном «сознании» внутри каждого из трех его исторических видов мы находим свой – исторический же, развернутый по оси «иррациональное – рациональное» – спектральный состав.
Возьмем господствующее синтетическое общественное «сознание». Между краевыми его подвидами, которыми, обобщенно говоря, являются народное искусство и литература, располагается их своеобразный гибрид, скажем, литературное искусство (или артистическая литература). Мы имеем в виду искусство театра, в том числе его кинематографический и телевизионный варианты. Театральное искусство также не лишено внутренней слоевой структуры. На историческую ось последовательно ложатся балет, драма, историко-документальная сценическая публицистика. Разумеется, мы называем только основные звенья исторической по своей сути цепи.
Вообще, мы не ставим своей целью сколько-нибудь детальную проработку всего исторического спектра «сознания». Это увело бы нас далеко в сторону. Задачу мы видим прежде всего в выяснении одного из принципов его («сознания») строения. Другой принцип, как мы убедимся далее, сопряжен с актуальной стороной «сознания».
Какие выгоды сулит нам обладание историческим принципом строения «сознания»?
Тот, кому выпало изучать «теорию искусства», поймет автора. Ведь под этой маркой, в частности в университетских курсах, предлагается по существу не теория, а история, к тому же сведенная в лучшем случае к попытке привязать отдельные произведения к нынешней довольно-таки бессистемной материальной и политической истории, в худшем – к перечислению имен, дат, картин, архитектурных сооружений, манер письма и т. д.
В основе любой науки лежит классификация предмета, вырастающая из его сущности. Одной из основ искусствоведения, в подлинном смысле слова исторической основой этой науки должна стать классификация по оси «иррациональное – рациональное». Еще раз отметим, соединенная с актуальной классификацией.
Только в этом случае являющиеся пока лишь суммами знаний искусствоведение, литературоведение, религиеведение, науковедение, вырвавшись из синтетического плена, превратятся действительно в науки. В науки, имеющие своим предметом виды общественного «сознания».
Не стоит повторять, что и исследование «сознания», взятого в целом и в более крупном членении, невозможно вне предлагаемой принципиальной основы.
В «сознании» общества, в головах отдельных людей в конечном счете отражается мир и ничего, кроме мира. Но отражается один и тот же мир по-разному. Теперь мы знаем, что современное общественное и индивидуальное «сознание» имеет довольно значительную историческую глубину. Эта глубина структурирована. В недрах «сознания» один под другим располагаются три главных отражающих слоя (каждый из которых в пределах собственной глубины расслаивается, в свою очередь, на ряд более тонких отражающих мир «пластин»).
Духовное, «сознательное», таким образом, есть отражение мира в трехслойном человеческом зеркале.
Рациональный слой имеет максимальную разрешающую способность, синтетический – среднюю, иррациональный – минимальную. Понятно, что речь идет не о зрительном восприятии, а о «сознательном», не об оптическом приборе, а о духовной сфере общества и духовном мире составляющих его людей.
Читатель уже привык к тому, что мы отслеживаем социум в направлении его исторического движения. Переводя поступь прогресса на язык научных формул, мы переходим от простых и относительно неразвитых форм к более сложным и совершенным. И это вполне логично. Но сейчас нам придется на некоторое время переориентировать исследовательский вектор. Виновник такой перемены вынесен в заголовок настоящего тезиса. Не столь уж великие тайны регрессивных явлений, как правило, без труда раскрываются при помощи ретроспективного научного анализа.
Итак, мы сверлим взглядом слои (виды) «сознания» в направлении, противоположном прогрессу. Что же мы замечаем? Несомненно, убывание логического начала, и тем более значительное, чем глубже – против хода времени – мы проникаем в историческую толщу «сознания». Индекс «сознания» падает от рационального вида к иррациональному, от научного к мистическому.
Однако, у «сознания» как исторического явления есть и другая грань падения. В тезисе № 36 мы поднялись с нижнего яруса психики на верхний, туда, где она становится «сознанием». Вместе с тем мы преодолели и определенное историческое расстояние. Обратное движение, по направлению к ярусу элементарных восприятия и реакций, в сторону животности, также регистрирует, но увиденное под иным углом зрения, понижение индекса «сознания». В дальнейшем, когда это окажется целесообразным, к исторической глубине «сознания» (психики) мы будем прикладывать и ярусную шкалу. Ее полюсами являются элементарность и концептуальность. Не надо, наверное, объяснять, что область между ярусами меньше всего походит на вакуум. Здесь, в межполюсной зоне, психика конституируется на своем мезоуровне – среднем, промежуточном ярусе, если можно так сказать, ярусе полусознания. Ярусы также делимы по шкале «элементарное – концептуальное».
Вот мы и подошли к решению проблемы подсознательного. Решить ее не составит большого труда.
«Сознание» вырастает исторически. Его рост есть атрибут общественного прогресса. Менее развитые формы «сознания» надо искать в исторических глубинах психики. Только там, и более нигде. То, что лежит ниже любого исторического максимума (предела, потолка), видимо, следует обозначать с помощью приставки «под». «Сознание» не верхнего яруса психики, т. е. урезанное по ярусной шкале, представляет собой подсознание. Убывание «сознания» по шкале «рациональное – иррациональное» влечет за собой те же последствия.
Подсознание отличается от «сознания» иррациональностью и элементарностью, инстинктивным и упрощенным восприятием объекта, тогда как объект ужé – в данный исторический момент – требует более рационального, более концептуального подхода.
Подсознание есть перманентный атавизм в структуре психики человека и общества.
Не так уж и давно инстинктивное, вязкое, вне каких бы то ни было рационалистических анализа и синтеза восприятие, например, истории было нормой «сознания». В наше время человек, так смотрящий в прошлое, оперирует не «сознанием», а, если мы подойдем к нему с общественными мерками, подсознанием (оставаясь при этом рационалистом и концептуалистом в оценке не столь сложных вещей или явлений).
Подсознание и «сознание», будучи по природе своей общественными явлениями, подвижны и относительны. Их не следует абсолютизировать. По отношению к сознанию субъекта третьей вселенской формы человеческое «сознание» (или предсознание) является подсознанием. По сравнению с «сознанием» рационалистов синтетическое «сознание» представляет собой подсознание. В психике человека под слоем «сознания» скрыты подсознательные глубины.
Подсознание есть «сознание» вчерашнего дня.
По идее, не ему отвечать на насущные вопросы бытия и науки. Казалось бы, все ясно – так и должно быть. Однако, действительность сложнее формальной схемы прогресса. Случается, вчера и сегодня меняются местами. В такие периоды подсознание объявляет себя вершиной мыслящего духа, смакует наитие, подсказки чувств и... не забывает пинать рационализм. Ученые синтетики, а они пользуются инструментом со средней разрешающей способностью, тщатся объяснить мир. Из темных подсознательных глубин спешат «на помощь науке» монстры примитивного иррационализма...
Все это довольно-таки безрадостно. И... закономерно. Почему? Подождем с выяснением причин исторических инверсий до тезиса № 50.
41. Душа и ее историческое место
Эта духовная субстанция невидима глазом и неуловима в научном эксперименте. Но миллионы людей могут поклясться, что ощущают ее в себе. Она слывет податливой, ранимой, непостоянной. Но человек, не полагаясь на ум, руководствуется ее велениями и предостережениями. Для одних она – выдумка, фантом, другие видят в ней сущность человека.
Уделим внимание и мы этой знакомой незнакомке. Ведь мы занимаемся, если с греческого переводить буквально, душеведением.
Прежде всего выясним, что такое душа: ничто или нечто? Нет, уважаемый читатель, несмотря на свой философский замах, этот вопрос не сложен. Разумеется, нечто. Если есть слово, должно быть и явление. Понятия не возникают из ничего.
Гораздо труднее уловить сущность этого нечто.
Как здесь поступить? Верный способ – судить по делам. Наведем справки об умениях души у языка. Мы уже пользовались его услугами. А там, глядишь, сопоставим по деятельной части душу и с другими духовными проявлениями человека. Все познается в сравнении.
Итак, на что же способна интересующая нас особа? Оказывается, на многое. Правда, немалую долю забот берет на себя компаньон души – сердце, конечно, не как анатомический объект. Душа и сердце, вместе или порознь, могут ненавидеть, страдать, мучиться, рыдать, стонать, обливаться кровью (в переносном смысле), плакать, болеть, ныть, кричать, скорбеть, терпеть, отравляться, разбиваться, екать, печалиться, тревожиться, беспокоиться... В положительном режиме работы им свойственно успокаиваться, оттаивать, просветляться, веселиться, радоваться, петь, любить... Кроме негатива и позитива, они способны еще гореть и пылать (страстью), открываться и закрываться, принимать что-то или не принимать, не лежать к чему-либо или, напротив, лежать, ждать, откликаться, подсказывать, ощущать, чувствовать, «знать», звать, ошибаться, трепетать...
Одним словом, душа и сердце предназначены для того, чтобы переживать.
А что может ум, разум? Стонать? Разбиваться? Петь? Пылать страстью? Нет, любая примеренная к нему душевная работа выглядит довольно-таки нелепо. У ума свои функции. Он способен рассчитывать, решать (душа решается), прояснять, выяснять, словом, думать. Набор умений у разума намного скромнее, чем у души. Но зато результативность...
Впрочем, прежде чем подводить итоги, возьмем еще одну духовную субстанцию. Тогда перед нами выстроится вся историческая последовательность. Думаем, читателю уже ясно, что душа и разум – исторические соседи. Они «обслуживают» соответственно синтетический и рациональный виды «сознания». Об этом свидетельствуют их функции.
А иррациональный вид? Он базируется на следовании традиции, соблюдении обычая, выполнении ритуала. Допотопная, неразвитая модификация духовного, воплощенная в тотеме безындивидуального рода-человека, единственно пригодна для того, чтобы безукоснительно исполняться и, тем самым, безраздельно властвовать над человеком.
Таковы дела (функции) трех известных духовных субстанций.
Тотем ведет по жизни людей в значительной степени животным манером, обычай не высвобожден еще из плена инстинкта. Просвет для осознанной деятельности крайне узок. По сравнению с тотемом душа, раскачивая человека и раскрепощая его творческие потенции, дает ему определенный деятельный простор. Разум, кроме рамок Вселенной и объективных законов породившей его природы, не имеет пределов.
Такова результативность трех прогрессивных исторических модификаций «сознательного».
Таким образом, мы можем обогатить нашу периодизацию психической истории общества новыми красками (см. тезисы № 33, 38). На своем верхнем ярусе общественная психика («сознание») в первобытном обществе имеет тотемический вид, в эксплуататорском – принимает, при этом индивидуально разветвляясь, если можно так выразиться, душевный, в коллективистском, благодаря разумной доминанте, – оказывается на пороге сознания в полном смысле этого слова.
Такая характеристика регистрируется в одной из языковых формул. Там, в глубине человеческой души находят временный приют или постоянное пристанище вера и надежда, любовь и ненависть, сомнение и уверенность. На полочках своего хранилища чувств человек держит незнание, неведение и растерянность, поглубже прячет зависть, обиду и гнев и, наверное, на самое дно стремится затолкать почти звериный страх и безысходность. Случается, за советом, туда заглядывает сам разум. Но бывает, снизу душу прохватывает буквально животное оцепенение. Непростое устройство!
Что же получается? Выходит, «душевный объем» подразделяется на какие-то своеобразные горизонты? Непременно! Душа ведь, как мы знаем, представляет собой исторически рассредоточенное явление. Чем глубже залегает какой-либо ее слой, тем он более архаичен и иррационален.
Самый концентрированный, наиболее полно выражающий сущность души – ее средний слой. Это обусловлено историческим местом душевного вида «сознания»: с одной стороны его подтачивает непосредственно соседствующий с биологией косный иррационализм, с другой – он терпит урон от разума. Естественно, что темные, загадочные глубины души люди, в большинстве своем принадлежащие к «серединке» синтетической группировки, ищут и находят в иррациональном направлении. Свет разума, проникая в верхние горизонты, делает их более ясными и прозрачными (конечно, не в оптическом, а в «сознательном» смысле). Здесь находятся не глубины, а, скорее, высоты души.
Таким образом, индекс души падает при перемещении от ее среднего исторического слоя (его мы расшифруем в следующем тезисе) в двух противоположных направлениях. Для нас представляет интерес иррационально ориентированный вектор. В этом направлении, во-первых, и от среднего, выражающего сущность души, слоя, во-вторых, начинаются темные горизонты. Отсюда, с площадки сущностного слоя души представляется логичным вести промер ее иррациональных глубин. В этом случае мы не разойдемся и с массовым «сознанием».
Но индекс души падает и по другой – ярусной – шкале. Принадлежа «сознанию», душа сохраняет все его черты. Здесь индекс убывает по сравнению со своим средним значением также в двух направлениях – к элементарности и к концептуальности. Разумеется, глубина души уходит в элементарную сторону.
Не стоит доказывать, что человек далеко не всегда держит планку своей души на максимально возможной высоте. С симфонического яруса мировосприятия (не в музыкальном, а в более широком смысле), от исторического по своей природе слоя, обозначающего сущность души, каждодневное бытие уводит людей в область упрощений и стереотипов, фрагментов и привычек, деталей и инстинктов, заставляет искать ответы на поставленные жизнью вопросы в глубинах своей души.
Там иррациональное и элементарное слиты и неразличимы. Резать вдоль и поперек нежную ткань человеческой души на исторические и иные сегменты заставляют нас законы научного анализа.
С определенного пункта душа углубляется вместе с подсознанием. Душа, как было показано, целиком лежит в области подсознательного, которое, в свою очередь, отталкивается от самой значительной на данный момент вершины «сознания». Люди, заглядывая в свои духовные недра пусть смутно, но разграничивают душу и подсознание. Душа более удовлетворяет обыденные, житейские и, далее, художественно-творческие потребности. Подсознание – название обязывает! – вдруг извергает более или менее логическую или похожую на таковую конструкцию. Глубина души представляется более темной, чем глубина подсознания. Так народная философия отражает различие синтетического и рационального.
43. Лицедейство без притворства
Искусство и литература, несомненно, занимают на шкале «иррациональное – рациональное» срединное место. Иначе говоря, если нам даны искусство и литература, мы обязательно имеем дело с синтетическим видом «сознания». Но вот вопрос: правомерна ли обратная теорема? Можно ли утверждать, что синтетическое «сознание» реализуется только в художественно-артистических, образных формах? Люди же не все время смотрят кино или читают романы, не постоянно витают в мире грез. Выключив телевизор, отложив книгу, высвободившись из плена фантазий, они оказываются в... реальной жизни. Едва примерив к себе (или к другим) образ Спартака или доктора Фауста, Д’Артаньяна или Хлестакова, Элен или Веры Павловны, Мейсона или крутого парня из очередного боевика, люди опять принимаются за обыденные, часто вконец опостылевшие, дела.
Шлейф вымышленной сопричастности, быстро или медленно, тает. От примерки ролей и игры воображения люди в жизни переходят...
Нас интересуют не столько дела, сколько их духовное обрамление. В самом деле, к чему же переходят обладатели синтетического «сознания»? Не начинается ли со спуском с небес на землю собственно представление? Спектакль, в котором место примерки ролей и голой игры воображения занимает реальное исполнение «выученной» роли. Не обязательно из книги или только что просмотренного фильма. В списке общественного «сознания» значатся тысячи некнижных, несценических ролей. Между прочим, актер играет на сцене, только пропустив роль через свое «сознание» – пережив ее в душе.
Восторженный поклонник Мельпомены после сорокаминутного бдения на трамвайной остановке превращается в члена наэлектризованной толпы ожидающих. Фанатка мальчиков, «под фанеру» демонстрирующих себя в нижнем белье, манипулируя «шпорами», отдается искусству получения зачета. Юный друг Хрюши и Степашки виртуозно парирует мамины увещевания по поводу необходимости отхода ко сну.
В репертуаре у каждого – множество ролей. И переход от какой-то конкретной роли к любой другой в принципе не заказан. Так же, как и переход от «разучивания» к исполнению и обратно.
Приглядимся, и мы без труда обнаружим, что синтетический человек живет, скажем, не совсем своим, собственным «сознанием». Изредка или часто, на миг или на длительное время, чуть-чуть или весьма существенно он удаляется от своего «я». Человек участвует в массовках – и его индивидуальность непроизвольно смазывается и растворяется. На какой-то период он накладывает грим или надевает маску – и увлекается, порой совершенно забывая, что поначалу это была игра. Выступает в новой роли – и она нередко становится его мироощущением и бытием. Заметьте, мы говорим не о театре, а о жизни. Но к ней удивительно подходят слова из артистического словаря: спектакль, роль, разучивание, воображение, массовка, грим, маска...
Остается только найти режиссера и его помощников. Разумеется, это – сама жизнь и ее обстоятельства.
Почему же жизнь, общественное бытие, принуждает людей заниматься пусть искренним, но лицедейством? Почему человек органично становится притворщиком? Почему он радикально перевоплощается и в то же время остается для себя самим собой?
В свое время мы определили человека как микросоциум (см. тезисы № 28, 30). Но тогда анализировался нижний, элементарный ярус психики. Практика бытия заставляет нас расширить этот принцип на всю психику, включить в сферу его действия и «сознание». На верхнем психическом ярусе человек также представляет собой микросоциум. И здесь его психика («сознание») столь же пластична, как и внизу. Практике нисколько не противоречит теория. Пластичность «сознания» обусловлена местом человека и общества в развивающейся природе. Она является одним из проявлений «вибрации» (см. тезис № 30).
У человека возможно и необходимо только пластичное «сознание». «Сознание», реализующееся в артистическом поведении, в непритворном лицедействе, в игре взаправду.
Разумеется, принцип микросоциальности человека и реальная пластичность – разные вещи. В жизни человек не подобен податливой глине. Абстрактные пластические потенции его «сознания» упираются в реальные, объективные ограничения. У нормального играющего человека всегда остается часть или хотя бы частичка «исконных» самобытности и самостоятельности. Их мера – в величине удаления от собственного «я». Она зависит от двух факторов: внутреннего и внешнего. Предоставим читателю самостоятельно разобраться в их диалектике.
Мы говорим о пластичности индивидуального «сознания». А таковое существует только на эксплуататорском отрезке человеческой истории. «Сознание» индивидуализируется разделенным во всех отношениях и разведенным до антагонизмов общественным бытием. Такое общество представляет собой функционирующую совокупность людей-осколков.
Представим себе, что нам необходимо склеить разбитую вазу. Но наша ваза необычна. Она постоянно изменяет свои размеры, форму, рисунок. Понятно, что мы воссоздадим целое только в том случае, если его осколки будут пластичны.
Грандиозный, сложный, раздираемый противоречиями общественный организм растет, развивается, исторически колеблется. Только пластичные индивидуальные «сознания» могут составить единое поле общественного «сознания» индивидуализированного движущегося социума.
Входя в это широчайшее колышущееся поле, человек-осколок, чтобы соединиться в общении с другими людьми, должен быть пластичным в «сознании» и поведении. Естественно, непритворно пластичным. Если бы все лицедейство основывалось на умысле, общества людей-синтетиков не существовало.
Бытие определяет «сознание». Разделение общественного бытия определяет пластичность индивидуального «сознания».
По каким «текстам» человек «разучивает» роли? Их более чем достаточно. Молва, сказки, былины, театр, кино, книги... Наконец, жизнь. В зависимости от широты кругозора, своих потребностей, жизненных обстоятельств человек, субъективно преломляя, воплощает в постоянно разыгрывающейся общественной драме ставшие собственными образы отца и матери, старшего брата, соседа, учителя, других реальных и литературных героев и антигероев.
Синтетическое бытие и синтетическое «сознание» реализуются только в художественно-артистических, образных формах.
Таким нам видится синтетическое «сознание» в своем зените. Относительно чистое, без существенных иррациональных и рациональных примесей, оно характеризует средний, думаем, теперь более или менее расшифрованный, слой души. Человек ведь лицедействует по велению души. Смена образов противна как тотемической зажатости человека, так и рационалистической свободе. Ответ на вопрос о времени наивысшего взлета синтетического «сознания» (души, артистического поведения) ждет нас в следующей главе.