|
ГЛАВНАЯ РАЗДЕЛА |
|
|
ИСКРИН В.И. |
ФИЛОСОФСКОЕ ВВЕДЕНИЕ
Мы живем в развивающемся мире. По мере накопления количественных изменений природа, организованная как конкретная форма движения материи, подходит к очередному рубежу смены качества. Одна форма движения сменяется другой. Мир поднимается на следующую, более высокую, ступень. Собственно, подъем по ступеням лестницы прогресса и есть способ существования нашего мира.
Под нашим миром мы подразумеваем Вселенную, которая, согласно современным представлениям, ведет свою родословную от Большого Взрыва. Практически с момента Взрыва отслеживается история Вселенной.
Как уже отмечалось (см. тезис № 3), устройство нашего мира таково, что все в нем подвижно, сменяемо, смертно. В том числе и Вселенная. Родившись, эта самая грандиозная из известных нам вещей с неизбежностью погибнет (это слово здесь и повсеместно в работе, если речь не идет о смерти биологической особи, мы употребляем в философском, диалектическом, а не житейском смысле).
Из факта смертности Вселенной мы вправе сделать, по крайней мере, два исключительной важности вывода.
Во-первых, вселенская форма организации, погибая, уступает место иной, более высокой. Можно ли заполучить хотя бы минимум позитивной информации об этой форме? Да, это оказывается возможным при использовании закона симметрии истории, с которым мы познакомимся в одном из ближайших тезисов. Ретроспективный взгляд позволяет высветить сущностную сердцевину более высокой, чем вселенская, организации. Вместе с тем в сравнительно недалеком (хотя бы по меркам человеческой истории) будущем информация о надвселенской форме может стать крайне необходимой. Дело в том, что есть основания предполагать, что последний этап в развитии нашего мира (а мир уже вступает в этот этап), будучи спрессованным, как это имеет место в «историях» меньшего масштаба, поставит поднятый нами вопрос в практическую плоскость. Правда, уже не для нас.
Данное следствие из факта конечности Вселенной не лежит непосредственно в русле предпринимаемого нами исследования. Поэтому удовлетворимся лишь его констатацией.
Во-вторых, выделять части (этапы и соответствующие им формы движения материи) можно только из состава целого, в развитии которого — от начала до конца — обнаружена какая-то фундаментальная закономерность. Тогда членение, являющееся выражением закономерно развивающейся сущности, выступает буквально автоматически. Другое дело, если завершение процесса теряется в тумане незнания (когда не уловлена закономерность) или в бессмысленной «бесконечности конкретного» (что, может быть, представляет интерес для фантастики, но совершенно неприемлемо для науки). В этом случае «нарезка» лишь случайно, с ничтожно малой вероятностью, может оказаться правдоподобной.
Этим следствием мы займемся вплотную.
6. Изъяны «нарезки» вселенской истории
Надеемся, читатель знаком с точкой зрения, согласно которой мир знает пять последовательно развивающихся форм движения материи: механическую, физическую, химическую, биологическую и — «самую высокую» — социальную. Имеются и другие родственные подходы, отличающиеся лишь бóльшим количеством предлагаемых материальных форм. Все эти теоретические построения основываются на наблюдаемых в реальном мире развитии, усложнении материального носителя и связей, преемственности. Это, несомненно, позитив. Однако явно недостаточный, ибо подобные системы зиждутся не на идее развития, которое подчиняется некоторой выявленной обобщающей закономерности, а на идее развития как такового. Как уже говорилось, только выведенная из целого закономерность служит основой членения. В таких системах объектом членения является мир без начала и конца, и «нарезка» указывает лишь на очередность, рядоположенность, но не на историческую структуру.
Разумеется, винить Энгельса в таких огрехах было бы крайне несправедливо. Философия питается естественнонаучными знаниями, а до открытия Хабблом расширяющейся Вселенной должно было пройти еще несколько десятилетий. Энгельс по сути дела опирался на модель стационарной Вселенной.
Чем отличается «рядоположенная» история от структурированной?
Представим себе человека, который, оглядываясь на пройденный путь, одинаково серьезно говорил бы, не нарушая последовательности событий, и о покорении вершины-восьмитысячника, и о забытом в булочной старом ломаном зонте, и о сделанном им научном открытии, и об аварии в космосе, когда жизнь его висела на волоске, и о поставленном в тысячу первый раз на плиту чайнике... Мы сказали бы, что данному субъекту на старости лет отказала способность различать вещи по их значимости.
«Рядоположенная история» по характеру своего членения ничем не отличается от нашей гротескной зарисовки. В ней на одну доску ставятся разные по значимости, по их весу в истории образования, не говоря уже о том, что их череда завершается, если не обрывается, на «самом высоком и бесконечном» (к бесконечности социальной формы Энгельс не имеет отношения). В то время как продуктивнее, точнее, единственно верно, было бы ставить в исторический ряд одинаковые по их значимости, по их рангу части целого, каждая из которых, в свою очередь, состоит из образований рангом ниже, и так до известного предела.
Следовательно, дело за малым. Имея ограниченный во времени мир, надо обосновать закономерность его развития, и периодизация не заставит себя ждать.
Итак, разработка периодизации представляет собой двухходовую комбинацию. Во-первых, мы должны найти такие атрибутивные, сущностные черты развивающегося явления (впрочем, достаточно и одной), которые, постоянно присутствуя, характеризовались бы количественными изменениями. Во-вторых, по найденным переменным параметрам (по изменяющемуся количеству) мы зафиксируем качественно отличающиеся один от другого этапы. Известно, что переход от одного этапа к другому (т. е. собственно развитие) возможен только на изменяющейся количественной основе.
Не будем раскрывать секретов кухни и скажем сразу, что выбранными для анализа чертами нашего мира являются взаимосвязанные между собой (иначе и быть не может, ибо речь идет о чертах сущности) пространственное распространение «материального авангарда» и температурный диапазон, в котором этот авангард, т. е. самый высокий на данный момент времени уровень организации материи, существует.
Почему дело идет об авангарде? Потому что это единственный ориентир, по которому можно судить о развитии Вселенной. Новое, возникая на основе старого и вбирая его в свой материальный субстрат, должно в то же время, чтобы быть иным, отмежеваться от своего прародителя и исторического антагониста, в частности отделиться «территориально». А поскольку сосуществование авангарда и арьергарда не статично, а, напротив, представляет собой процесс развития, теоретически для нового мыслимо как отступление, так и «территориальная» экспансия. Но перейдем от теоретической возможности к вселенской действительности.
Что касается изменения пространственного и температурного диапазонов, то для человека, хотя бы немного интересующегося эволюцией Вселенной, здесь все прозрачно просто. Вывод напрашивается сам собой. Гораздо труднее было выискать эти атрибутивные черты.
Оба диапазона сужаются от момента рождения Вселенной до определенного пункта в развитии биологической формы; затем развертывается обратный процесс.
Лежащая посередине форма жизни, со своей мизерной, охватывающей лишь поверхностные слои редких планет пространственной сферой и сверхузким температурным диапазоном, оказывается противоположной (как вскоре выяснится, и еще по одной своей неотъемлемой черте) предшествующей форме и следующей за ней.
Напрашивается вывод о трех грандиозных этапах в развитии Вселенной и трех, соответствующих им, формах организации материи, которые мы пока назовем добиологической, биологической и постбиологической.
То самое общее, что нам удалось выяснить, представляется возможным, учитывая ускорение истории, изобразить графически (рис. 1).
Рис. 1.
Легко понять, что в принципе так же выглядит и график температурного развития нашего мира.
8. Социальная форма в развивающейся Вселенной
Проницательный читатель прав: предыдущий тезис действительно содержит существенный недостаток по части аргументации «обратного процесса» в развитии Вселенной. Что ж, восполним пробел.
Практическим подтверждением увеличения обоих диапазонов служат несомненный пространственный рост «тела» социальной формы и увеличение его температуры. Разумеется, под телом мы понимаем не животную плоть, а материальный носитель общества, включающий, помимо собственно «телесных людей», все то, что общественно аккумулировано ими в «неорганическом теле» (выражение Маркса). А это и коммуникации, и выход, пока еще робкий, за пределы планеты, и «ощупывание» дальних миров, и технологии, связанные с выделением немалой химической и огромной атомной энергии.
Пока на пути человека не было ни одной непреодолимой преграды. А дальше? Такой фактор, как развивающееся сознание, в принципе снимает все пространственно-температурные и иные ограничения. Кларк писал, что Земля — всего лишь, может статься, место краткой передышки на пути к звездному океану.
Еще в глубокой первобытности общественный человек в десятки раз по сравнению с животной формой увеличивает свои габариты и температуру «тела». Взять хотя бы буквально подобное взрыву заселение планеты и первые успехи металлургии. В дальнейшем обе кривые все более явственно принимают вид экспоненты.
Интересно, что животный предок человека, благодаря инстинктивному использованию огня, формально и только по этому эпизоду уже резко выгнул вселенскую кривую за пределы биологической формы.
Человек, скованный биологическими путами, но опирающийся, в отличие от животных, на силу разума, соединяет в себе разрывающие его исторически противоположные начала. Эпоха действительного разума еще впереди.
Не противоестественно ли зарождение (и существование уже в течение десятков тысячелетий) принципиально новой — третьей вселенской — формы движения материи на допотопном биологическом субстрате? Нет, таков порядок становления нового качества всегда и на любом уровне. Новое всегда появляется и начинает развиваться еще на базе достигшего предела в своей эволюции старого материального носителя: капитализм — на основе ручного труда, эксплуатация — во взаимодействии общин, коллективистский строй — на индустриальной, машинной базе, жизнь — на основе расщепления и дублирования сложных молекул, разум, как видим, — в биологической, животной оболочке.
9. Социальное как мост между βιος и λογος
Человеческое общество переходно, и этим сказано всё.
Революционная (в философском смысле этого слова) сущность общества, место и функция буфера, синтетический материал, из которого соткан духовный покров человека, — все это в конечном счете обусловливает необъятное богатство человеческих, социальных противоречий. Главным из которых на уровне личности, несомненно, является антагонизм между смертью тела и бессмертием души, точнее, не души, которой мы займемся позже, а ее компонентов — разума, мысли. Действительно, это — вечное противоречие человека и человечества, принципиально не разрешимое, несмотря ни на какие уловки, до тех пор, пока объективным ходом развития биологическое со всеми его атрибутами, в том числе и смертью, не будет снято с повестки дня.
Общественная форма есть не снятое биологическое, а снятие биологического, не результат, а процесс отрицания. Социальное существует в историческом интервале от исчезающе малого противодействия естественному отбору до физического бессмертия, разумеется, требующего качественно иного, чем биологический, материального носителя.
В то же время социальное, будучи мостом между животным и разумным, представляет собой и последнюю ступень биологической формации. Точно так же последней стадией старого и, одновременно, переходом к новому являются, например, соседская община или «новейший капитализм» (Ленин). Думаем, читателю известно о плюсах такой методологии.
Небезынтересен и небесполезен вопрос: что конкретно отрицается в ходе человеческой истории?
Общая формула ответа, как мы знаем, сводится к следующему: разумное (логическое) в ходе человеческой истории отрицает биологическое. Это, конечно, верно. Однако, биологическое как таковое является не более чем сущностной выжимкой его (биологического) исторической реальности, научной абстракцией. В действительности биологического как такового не существует. Имеют место только его конкретные исторические формы.
В ходе человеческой истории рождающееся и еще не развитое логическое начало вытесняет последнюю конкретную историческую форму биологического — самую развитую (приобретаемые навыки, обучение, подражание, память, общение, иерархия в сообществе, индивидуальный характер и т. д.), «предсоциальную», цвет биомира.
Это обстоятельство необходимо иметь в виду по двум причинам. Во-первых, только отталкиваясь от такой — конкретной и достаточно высокой — стартовой площадки, можно разобраться с психикой человека. Во-вторых, всегда надо считаться с агрессивными устремлениями обывательщины, в том числе и научной. Мещанин, заслышав о том, что человек наполовину, если не более, животное, краснеет от натуги и, роясь в куче оставшихся в памяти фактов, отыскивает... незабвенный образ инфузории-туфельки, в лучшем случае — червя или динозавра. И оскорбленный, ругается, мешая работать. Ученый, изучающий психику человека, исследует исторический ряд: инфузория — червь — динозавр — обыватель — Homo sapiens.
И, в заключение, еще одно замечание, относящееся к теме, вынесенной в заглавие тезиса.
Кто не знает о муках и долготерпении антропологов, пытающихся выявить стадию, переходную к социальной?! Тщетные надежды! Перехода от биологического к общественному просто нет — социальное само является переходом. Другое дело, есть преддверие этой грандиозной по вселенским меркам революции, характеризующееся отдельными, эпизодическими и приглушенными всплесками разумности.
Тот, кто возводит социальное в ранг формы движения материи, равнозначный рангу биологической, это преддверие принимает за переход, ищет серьезных подтверждений переходности и... не находит. Естественно. То, чего не существует, обнаружить можно только в своей фантазии.
10. Структура вселенской истории
Теперь, когда выяснена «буферная» функция социального, у нас есть возможность представить, а затем и с философской точки зрения оценить (чему мы посвятим следующий тезис), скажем, завершенную в главном структуру вселенской истории.
Правда, сначала необходимо очертить функциональный аналог и в известном смысле антипод социального (почему антипод, станет понятно уже из предложенной схемы). Таким буфером, располагающимся на стыке добиологической и биологической форм, является переходная, революционная органо-химическая форма. Ее исторический интервал ограничен, с одной стороны, появлением в «химических недрах» первых — самых примитивных — живых организмов, с другой — формированием биосферы, представляющей собой, с учетом неорганики, материальный носитель биологической формы движения материи, ее «тело».
Представим структурированную вселенскую историю в виде графика-диаграммы (рис. 2), где вертикали соответствуют пространственный и температурный диапазоны существования той или иной формы движения материи, а горизонтали — их взаимное расположение во времени, т. е. собственно история. Что касается устоявшихся наименований, они могут быть использованы при нашем подходе. Дело не в именах, а в опирающейся на закономерность группировке форм движения материи.
Рис. 2.
Ранее (см. тезисы № 8, 9) мы уже снабдили названием третью вселенскую форму. Конечно, наименование «разумная» страдает определенной односторонностью. Однако, при исследовании психики человека, когда на первый план выдвигается свойство отражения, такой подход, пожалуй, единственно верен. Ясно, что никакая форма движения невозможна без соответствующего материального носителя, его самоорганизации, способа функционирования, взаимодействия и материального обмена с природой. Если бы третья форма была ограничена разумом, и только им, впору было бы ставить свечку.
А что до материального носителя разумной (или логической) формы, он складывается уже сейчас, на переходе к эпохе разума. Проблема, и надо сказать, очень непростая, состоит в том, чтобы вывести его из зачаточных включений, синтезированных с биологическими компонентами.
Наш мир делает в процессе своего развития три одинаково размашистых шага. На фоне этой поступи легко оценить статус человека во Вселенной. Он не так уж и высок. До вершины разума еще такая же дистанция, как от изменчиво дублирующихся в первичном бульоне сложных органических молекул до животных, иногда пишущих и читающих книги.
11. Структура вселенской истории и мировая закономерность
«Конфигурация» и взаимное расположение форм движения материи, включая переходные, представляют собой не просто лишь красивую историческую картину нашего мира (как и картину в прямом смысле этого слова, точнее, графическую схему). За внешней строгостью и красотой скрывается внутренняя упорядоченность, за эстетикой эволюции Вселенной — пронизывающая ее закономерность. Этой закономерностью является симметрия истории нашего мира.
Две части (или ветви) истории оказываются симметричными одна другой, разумеется, не в строго хронологическом смысле, ибо движение ускоряется, а содержательно. Ось симметрии, проходя через содержательную середину биологической формы, делит вселенскую историю на две половины.
Абстрагируясь от фактора развития, мы имеем полностью зеркально-подобные части.
Здесь лежит ключ к познанию контуров прошлого и черт будущего. В зеркале социальности мы найдем ответы на загадки, связанные с зарождением жизни. На философский фундамент можно будет поставить исследование биологической формы, подчиняющейся своей, внутренней симметрии. На основе свойства симметрии и, что немаловажно, уже с опорой на современную практику, возможен серьезный разговор о расширяющейся космической среде разумной формы, зеркально-подобной ограниченнокосмичной химической и всекосмичной физической подформам (нетрудно понять, что проигнорированные в нашей графической схеме какие бы то ни было подформы в составе каждой из трех вселенских форм на более детализированном рисунке должны отличаться своими вертикальными и горизонтальными размерами). Наконец, в русле объективной логики космического развития разумной формы может быть теоретически решена и проблема контактов, соразвития и консолидации различных планетарных цивилизаций.
Взяв фактор развития как ведущий, мы имеем вселенский процесс, строго укладывающийся в ложе закона отрицания отрицания. Кстати, этот закон уже давал о себе знать в тезисе № 7.
Закон симметрии выделяет в развивающемся явлении плавную, количественную составляющую; закон отрицания отрицания регистрирует ступени роста, смену качества.
Симметрия и отрицание отрицания представляют собой не притянутое механическое соединение, как теперь модно говорить, имеющих право на существование точек зрения. Нет, их органическое единство есть выражение содержательной и хронологической цельности процесса закономерного развития, лишь в научном исследовании разлагаемого на составляющие.
В отличие от закона перехода количественных изменений в качественные, который применим к отдельной ступени (плоскость и подъем) в лестнице развития, сопряженные законы симметрии и отрицания отрицания охватывают, включая в себя закон перехода, всю лестницу в целом (завершенный процесс развития), позволяя сопоставлять ее части не только по признаку их (качественного) своеобразия, но и по признаку (количественного) насыщения тем или иным свойством.
Переходя от узкого поля, охватываемого законом перехода количественных изменений в качественные, к широкому полю завершенного процесса развития, мы получаем закон иного качества и, что исключительно важно, иных познавательных возможностей.
Таким образом, надеемся, мы подвели под предлагаемую структуру исторического вселенского процесса базу обобщающего развитие природы закона.
Более высокой инстанции, к которой можно было бы научно апеллировать, не существует.
С точки зрения абстрактной добродетели, биологическая форма, — несомненно, жестокая неуемная транжирка. Разве существование немногих не оплачивается жизнями мириадов их предшественников? Новые поколения справляют праздник жизни на прахе ушедших. Те организмы, которые сверх некоторой меры отличаются от других, подлежат немедленному уничтожению. Отличающиеся в меньшей степени оттесняются своими же собратьями, страдают от воздействия стихий, поражаются болезнями, за которыми стоят другие — мельчайшие — живые существа, или преследуются пожирателями, имеющими большой желудок. А дальше — та же смерть. Следующими ее жертвами будут все ныне живущие: надо уступить место под Солнцем другим.
Не роскошь ли такая вакханалия расточительности для формы, скромно приютившейся на тонкой планетарной пленке подле неприметной звезды, затерянной в немыслимой толще Вселенной?
Нет, именно так и должно быть. Микроскопические пространственные и температурные рамки, вообще исчезающе малый по вселенским меркам диапазон условий навязывают такой сравнительно высокой форме организации материи, как жизнь, качественно иной, чем у ее физико-химического предшественника, способ существования. Биологическая форма, втиснутая в узкий коридор условий существования, должна искать свою линию развития посредством непрерывных, случайных в каждом отдельном случае, пробных отклонений от нее. Этими отклонениями являются индивидуальные различия, а «технология» проб включает такие инструменты, как естественный отбор, смерть особей, смена поколений. Относительно сложный материальный носитель позволяет, со своей стороны, существовать таким способом. Возможность удовлетворяет требованиям необходимости. Не будь этой возможности, первое сколько-нибудь значительное потрясение местного — планетного — масштаба легко перечеркнуло бы всю предшествующую историю Вселенной. Тогда некому было бы и рассуждать о сущности жизни.
Словом, жизнь, существуя, безостановочно «вибрирует» (разумеется, не в механическом смысле, почему мы и используем кавычки). Возьмем на вооружение этот термин и, углубляя наши представления о биологической форме движения материи, очертим границы обозначаемого им явления.
Под «вибрацией» мы понимаем такое движение, которое состоит в постоянном «слепом» спектрировании отражательных способностей и реакций (функций, действий, поведения) объектов-особей биологической системы. «Вибрация» осуществляется посредством непрерывной смены особей и такой ценой обеспечивает — через нахождение оптимума — существование и прогресс системы в целом.
Материальным выражением явления «вибрации» служит постоянно воспроизводимая раздробленность биологической формы на неповторимые, пластичные и относительно функционально самостоятельные объекты (особи).
Если узкий коридор условий существования является формально-количественной стороной жизни, то «вибрация» представляет собой ее содержательную характеристику.
Такова неотъемлемая черта, выражающая сущность биологической формы движения материи, черта, без которой жизнь не существует и не может быть понята. «Вибрирующее» продвижение вперед — не роскошь, а способ существования.
13. Вселенский коридор «вибрации»
Если жизнь, чтобы существовать, должна «вибрировать», дробясь на уникальные относительно самостоятельные объекты-особи, то противоположные ей вселенские формы, напротив, находя для себя широчайший спектр условий, развиваются в «невибрирующем» режиме, как системы унифицированных и жестко функционально интегрированных объектов.
По признаку «вибрации» вселенскую историю мы можем проиллюстрировать диаграммой (рис. 3), на которой вертикали соответствует «амплитуда вибрации», горизонтали — расположение форм движения во времени.
Рис. 3.
В то же время три качественно отличающихся вселенских способа существования не могут не быть результатом постепенного, плавного количественного изменения «амплитуды вибрации» (слово «амплитуда» мы используем также не в механическом смысле). Иначе в нашем мире не происходит подъем с одной ступени на другую.
«Количественный подход» заставляет нас предложить такой график истории Вселенной (рис. 4).
Рис. 4.
Вселенский коридор «вибрации», в отличие от коридора условий существования (см. тезис № 7), сначала — до содержательной середины истории — расширяется, затем, но на более высоком уровне развития, происходит его сужение.
Место общества в развивающемся мире обусловливает по завершении человеческой истории затухание его «вибрации», а поскольку «вибрация» связана со свойством отражения (см. тезис № 12), психике от освобождения от «вибрации» никуда не уйти. Правда, тогда это будет уже не психика.
Вывод напрашивается сам собой: к психике, как явлению в истории переломному, динамичному и по вселенским меркам скоротечному, необходимо и возможно подходить только исторически. Иной подход — просто нонсенс.
В тезисе № 12 жизнь была охарактеризована несколько односторонне. Правда, говоря о жестокой расточительности биологической формы, мы спрятались за чужую точку зрения и, со своей стороны, оправдали «неуемную транжирку». Расточение жизней входит в способ ее существования.
Но если бы биологическая форма только и знала, что расправляться и отсекать, она бы просто не существовала. У жизни есть и другая сторона. Она, кстати, не осталась незамеченной. Мы указали на такую сущностную черту биологической формы движения, как поиск своей линии развития. Жизнь принимает в свое лоно тех, кто приходит в изменяющийся и суровый мир с новшествами, позволяющими завтра не только существовать, но и успешно продвигаться вперед.
Эти две противоположные стороны находятся в нерасторжимом единстве. Способ существования биологической формы на равных правах включает в себя обновляющий и очищающий компоненты.
Только ухватив диалектику жизни, можно браться за ее определение. Разумеется, чтобы быть сжатой научной характеристикой главного в явлении, определение должно иметь обусловленную в конечном счете устройством нашего мира структуру. В первом из трех необходимых и достаточных структурных подразделений определения мы обозначим место жизни в системе связей материального мира, во втором — охарактеризуем ее с внешней, формально-количественной стороны, в третьем — со стороны содержания. Заметим еще, что мы предлагаем читателю достаточно подробный, даже с разложением по полочкам способа существования, вариант. Время кратких формул наступает тогда, когда новое преодолевает сопротивление консервативных посредственностей и «общественного мнения».
Итак, жизнь (биологическая форма движения материи) есть средняя
из трех исторически прогрессивных вселенских материальных форм,
находящая своим пристанищем тончайшие поверхностные слои планет
с относительно стабильным и исключительно узким диапазоном условий
(узким коридором условий существования) и
имеющая способом обновления, отбраковки и развития соответственно:
непрерывный слепой поиск оптимума посредством отклонений от него («вибрацию»);
постоянное освобождение, во взаимодействии со средой, от тупиковых (антижизненных) проявлений (естественный отбор) и
такой тип функционирования материального носителя, при котором его (носителя) основные элементы — неповторимые особи и их поколения — с необходимостью самоуничтожаются (умирают), сменяя друг друга.
Все многообразие организмов может быть разбито на три группы. Первую составляет незначительное процветающее меньшинство, максимально удовлетворяющее требованиям наличных условий существования. Вторая группа, самая значительная по числу особей, в этих же условиях функционирует вполне удовлетворительно. Третья, как принято говорить, влачит жалкое существование.
Имея представления о биологической форме как спектральном явлении («вибрация» создает спектр особей), легко понять, что первая группа, самая приспособленная, оптимальная, тяготеет к абстрактной узкой норме, вторая (строго говоря, вместе с первой) — представляет широкую норму жизни, третья — находится за пределами нормы, на границе (имеющей некоторую ширину), отделяющей жизнь от небытия.
Сейчас нас интересует именно третья группа. Даже не столько группа, сколько зона ее пребывания и то явление жизни, которое этой зоне соответствует. Что же это за явление? Ответить на этот вопрос несложно. В пограничной зоне властвует болезнь.
Предпосылки болезни зарождаются в нормальной зоне. Даже самое малое отступление от узкой нормы уже означает шаг в сторону ненормы и болезни. Некоторое количество шагов приводит к качеству болезни. Здесь, между нормой и небытием, в пределах ширины пограничной зоны «амплитуда вибрации» максимальна.
Болезнь, таким образом, атрибутивно присуща биологической — «вибрирующей» — форме движения материи. Она представляет собой не балласт, сковывающий развитие, а необходимый периферийный инструмент, который, собственно, и делает жизнь жизнью. Объективная функция болезни состоит в удержании методом проб и ошибок постоянно «вибрирующего» и прогрессирующего фронта жизни на оси узкой нормы, т. е. в сохранении жизни при ее изменении. Другого средства и другого способа самореализации у биологической формы движения нет.
Болезнь, будучи оболочкой жизни, отделяющей жизнь от небытия и одновременно соединяющей жизнь с природой, двойственна. Она двойственна функционально и векторально. Ее противоположные функции ориентированы в разные — противоположные же — стороны. Кстати, глаза неискушенного в философии человека, и это понятно, видят в болезни только одну ипостась — повернутую в сторону смерти. Никто не спешит к врачу с жалобами на позитивные отклонения от нормы.
В сторону жизни болезнь, как отступление от нормы, выступает в роли внедренца, привносящего новое, совершенствующего жизнь и тем самым обеспечивающего будущее.
В противоположном направлении болезнь «работает» как браковщик, выбрасывающий за пределы жизни все ей мешающее и противоречащее, очищающий ее и тем самым охраняющий прошлое.
Жизнь существует — находится между прошлым и будущим — только благодаря болезни.
Занимаясь в предыдущем тезисе болезнью, мы как будто прошли по знакомому полю. Действительно, мы дважды мысленным взглядом пересекли поле жизни. Мы не вдавались в детали топографии, когда пытались разобраться, что же такое биологическая форма. Но когда дело дошло до болезни, нам пришлось пристальнее взглянуть на жизнь. Переходя от узкой нормы к широкой и, далее, к зоне ненормы, мы обнаружили, что такое основополагающее свойство биологического, как «вибрация», количественно изменяясь от центра к периферии, дает в конце концов качество болезни. Болезнь, вырастая из сердцевины жизни, является ее атрибутом.
Из этого следует, что философское определение болезни не может не соответствовать определению жизни. Кто ожидает чего-то оригинального, тот не понял сущности «вибрирующего» явления жизни.
Сформулируем определение, опираясь на известные каноны. За пределами определения, в скобках, мы укажем в общем-то на очевидный факт взаимодействия жизни с окружающей ее природой.
Болезнь есть компонент жизни, наиболее концентрированно (от
узкой нормы к периферии) выражающий ее сущность,
вынесенный на периферию жизни на исторически изменяющееся «расстояние»,
выполняющий,
с одной стороны, революционизирующую функцию экспансии жизни посредством внедрения прогрессивных новинок,
с другой стороны, консервативную функцию защиты жизни путем выбраковки тупиковых ее проявлений,
в целом, функцию обеспечения существования жизни
(и реализующийся в конечном счете во взаимодействии с внешней по отношению к биологической форме средой).
Обратим внимание на формально-количественное подразделение определения. Почему «расстояние» от оптимума до болезни исторически непостоянно? Дело в том, что до содержательной середины истории жизни с увеличением до максимума «вибрации» расширяются и зона нормы, и зона болезни. Жизнь, если можно так сказать, разбухает. После середины истории, напротив, — сжимается. Соответственно, роль болезни на ранней ветви истории растет, на поздней — падает.
Что касается общественной стадии развития, переходной к логической, то болезнь, как и жизнь вообще, сходя с исторической сцены, утрачивает и подвластную ей «территорию». Правда, уже не на основе эволюционных механизмов, действовавших на поздней ветви биологической истории, а за счет вмешательства разумного начала (в медикаментозной, хирургической, психотерапевтической и др. формах).
Это — историческое — обстоятельство, как, собственно, и понимание явления болезни, в дальнейшем еще сослужит нам свою службу. Невозможно исследовать психику, не касаясь ее аномалий и не рассматривая ее в историческом движении. Впрочем, на последнее мы уже обратили внимание.
Новое, вступая в свои права, действует по определенным правилам. Передовая форма безжалостно отбрасывает устаревшие и вводит свои, прогрессивные принципы организации и функционирования. И в то же время вбирает старый субстрат в свой материальный носитель. Отрицание в едином потоке развития мира невозможно без такого рода преемственности.
У нас нет абсолютно никаких оснований считать, что логическая форма сменяет своего предшественника по другому закону. Какие черты новой, постбиологической организации мы можем увидеть уже сейчас?
Прежде всего, отрицание жизни означает упразднение таких ее организационно-сущностных компонентов, как рождение и смерть, поколения, полы, болезнь, отбор. Мы не фантазируем. Новый порядок вещей обусловлен диалектикой развития. Наш мир в свое время не знал такого — биологического — набора. Все, что закономерно появляется, рано или поздно столь же закономерно уходит. За порогом, отделяющим биологическую стадию от более высокой, действующего персонажа будущей истории ожидает бессмертие. Мы стоим на этом пороге.
Заметим, что речь идет не об осуществлении стародавней мечты о вечной молодости. Наука в считанные десятилетия сумеет отнять человеческое тело у смерти. Правда, когда такое случится, совершенно непригодной для мира иного качества окажется эта сугубо животная оболочка ума. Петр I, закладывая корабельную рощу, не мог и подозревать, что через пару столетий парус и монархия будут решительно отодвинуты в сторону паровой машиной и республикой.
Бессмертие логического этапа не следует понимать чересчур прямолинейно. Оно, конечно, ограничено. Его пределы соответствуют рамкам существования логической формы. К тому же бессмертие не тождественно «вечному» бытию неизменного тела. Бессмертие не может не иметь другой своей стороной изменение объекта-особи. В противном случае не было бы развития. Напротив, при биологическом типе прогресса изменение реализуется посредством смены неизменных особей. При переходе к логическому несменяемость изменяемого занимает место смены неизменного.
Понятно, что тело действующего объекта разумного будущего будет изменяемо не произвольно, а в русле тенденции к унификации и функциональной интеграции логических особей (см. тезис № 13). Так же бесспорно, что телесную материальную подоснову составит биологическое, как в свое время в ткань живого было впитано физико-химическое начало.
Как будет устроено это существо? Из каких элементов собрано? Говорить о конкретике телесной основы неизмеримо сложнее, чем о принципах ее организации. Вопрос «как что-то устроено?» всегда встает за вопросом «что это такое?». Не будем впадать в авантюру гадания о деталях.
Бессмертие разумного периода вселенской истории будет чем-то подобно пренебрегающему временем существованию «вечного» города, который постоянно изменяясь — расширяясь, перестраиваясь, совершенствуясь, — всегда остается этим городом (вот если бы в нашу аналогию можно было бы включить еще и интеграцию с другими городами...). Остается этим городом благодаря неуничтожимым колориту, темпераменту, настроению, характеру, одним словом, духу.
Переведя это слово на язык науки, пытающейся заглянуть в логическое будущее, мы получим «разум», «интеллект», «информацию». Бессмертие, таким образом, в большей степени является интеллектуальным, чем телесным. Мы ведь теряем это свое достояние вместе с жизнью, и каждый вновь рождающийся должен «набираться ума» с нулевой отметки. Нерационально.
Ранее мы отметили (см. тезис № 9), что главное человеческое противоречие — между бренностью тела и бессмертием мысли — будет разрешено только тогда, когда не будет смертного человека.
Мы выяснили, что логическая форма движения материи организована как система унифицированных и функционально интегрированных объектов-особей (см. тезис № 13).
Однако это, если можно так сказать, — усредненное качество разумной формы, контрастирующее с качеством биологической. Оно дает преставление о логической форме, взятой, во-первых, в целом и, во-вторых и как следствие, в статике. А если посмотреть на логическую форму в развитии, как на имеющий определенный финал исторический этап? В этом нам поможет «количественный подход» (см. там же).
Соединим в русле данного подхода известные нам составляющие единого процесса развития логической формы. Естественно, эти составляющие должны быть взяты также развивающимися.
На организационную пару мы только что указали. В перспективе унификация действующих объектов должна увеличиваться, а их интеграция — усиливаться. В свою очередь, изменяющиеся таким образом унификация и интеграция не могут не опираться на соответствующее изменение параметров самих действующих объектов. Это изменение таково, что по мере развития разумной формы субъект превращается в частичный объект (это слово нами было выбрано не случайно), а интеграция объектов — в субъект логического этапа вселенской истории.
Добавим к этому увеличение пространственной сферы и температурного диапазона. Приплюсуем наращивание массы «тела» логической формы движения материи. Не забудем о бессмертии, понимаемом в историко-материальном плане, как о все более интенсивном, ибо развитие ускоряется, совершенствовании носителя.
Вывод не вызывает сомнений: в пределе материальный носитель логической формы движения (о сознании и «психике» разговор еще впереди) по сути дела тождественен Вселенной.
Это означает, что наш мир на ином уровне развития приходит (на основе принципов, которые более или менее отчетливо вырисовываются) к своему исходному — «сингулярному» — качеству, преобразуется вновь в «единичный», но совершенно отличный от начального объект. Этот объект является в то же время и субъектом.
Мы подошли к черте, за которой отрицается наш мир. Переход к новому качеству нельзя не рассматривать как содержательный аналог Большого Взрыва. Кстати, теперь читатель может придать нашим схемам (в тезисах № 7, 10, 13) вполне законченный вид.
Что же «там», «дальше»? Чтобы ответить на этот вопрос, разумеется, в самой общей принципиальной форме, вновь отступим к началу логического этапа.
Встав на дорогу омоноличивания, логическая форма одновременно вступает и в стадию своего кризиса. Вбирая в себя в пределе всю Вселенную, она утрачивает, за исчерпанием внешнего объекта, свое отражательное свойство. Это гибельно. Выход из такого оборота мыслим только на путях преодоления вселенских рамок, понимаемых, конечно, не в прямом «территориальном» смысле.
Аналог Большого Взрыва, если взрыв понимать буквально, как что-то единомоментное, есть лишь последняя черта, отделяющая кризисную полосу от надвселенского качества. Продвижение к этой черте имеет другой своей стороной возникновение элементов нового и их развитие в «теле» устаревающего.
Логическая форма, таким образом, является одновременно последней во вселенском ряду и переходной к надвселенскому качеству. Как всякий замыкающий ряд себе подобных, она мимолетна: только возникнув, сразу же начинает сходить с исторической сцены. Мимолетными были крайние в своем ряду соседская община и капитализм. Едва появившись, стала превращаться в свою противоположность животная ветвь, отмеченная искрой разума. Именно мимолетность логической формы мы имели в виду, когда говорили о спрессованном последнем этапе развития нашего мира (см. тезис № 5).
Здесь мы подводим черту под философской частью нашего исследования. Вселенская история была нами охвачена полностью. Не напрасно ли? Нет. Занимаясь психикой человека, мы будем исходить из вселенской закономерности. Четкость изображения зависит от базы инструмента, с помощью которого исследуется объект. Да и экскурсы за границы социального будут для нас после проделанного труда визитами в уже знакомые пределы. Подытожим теперь особо значимое для психологической части работы и одновременно более рельефно очертим наши отправные пункты.
Из чего мы будем непосредственно исходить, занимаясь психикой человека? Мы уже ставили этот вопрос (см. тезис № 3). Надеемся, теперь, после путешествия на философской «машине времени» сущность социального как переходной формы в достаточной степени аргументирована. Осталось лишь расставить точки над «i». Ограничимся тремя литерами.
Во-первых, человек соединяет в себе исторически противоположные начала.
Как соединяет? Может быть, механически, оказываясь чуть ли не разделенным на две части? Конечно, не так примитивно. Человек представляет собой существо, в котором биологическое и логическое синтезированы, переплетены, слиты до такой степени, что сумма этих двух «материалов» дает сплав, который разительно отличается от исходных компонентов своими свойствами и проявлениями. Искать чистые биологию и логику в человеческих и социальных практике, идеологии, психике так же непродуктивно, как, открыв водопроводный кран, надеяться набрать по кружке водорода и кислорода.
Тогда, возможно, человек реализует свои биологические и разумные потенции поочередно, выказывая себя по четным числам животным в галстуке, а по нечетным — компьютером с шевелюрой? О, так бывает, скажут нам. Но если ориентироваться не на внешние приметы, человек как общественное существо всегда имеет свойства сплава, правда, сплава, рецепт которого весьма неточен.
А не меняется ли человек в зависимости от ситуации? Да, безусловно, меняется. Однако в социальной действительности нет ни одного явления, где человек выступал бы как «чистое вещество».
Словом, везде и всегда биологическое и логическое сплавлены воедино.
Но их надо разъединить, очистить, взвесить. В противном случае мы будем гадать на кофейной гуще. Вычленение составляющих является необходимым научным приемом. Занимаясь анализом, не будем забывать о синтезе.
Во-вторых, к человеку как переходному существу невозможно не подойти исторически. Каждый из нас держит в своей психике изрядный кусок человеческой истории. Все мы, вместе взятые, заключаем в себе едва ли не всю историю. Можно ли познать психический феномен человека, не проследив исторического развития человеческой психики?
Абстрактным ядром, если угодно, предметом философской и исторической науки об отражающем мир общественном человеке как синтетическом, двойственном существе мы видим увеличивающуюся в процессе развития общества дробь, числитель которой представляет собой логическую (разумную) сторону человека, а знаменатель — ее противоположность — полностью вытесняемую с завершением истории биологическую сторону.
В-третьих, наконец, если смотреть шире и перейти от единичного акта восприятия и отдельно взятой реакции к цельному процессу восприятия мира и реагирования на него, от одного человека к общественной совокупности людей, мы получим явление иного качества — индивидуальное и общественное «сознание». Мы берем это слово в кавычки по причине не полной еще разумности человека (см. тезис № 4). Как следствие, такое «сознание» автоматически включается в круг интересов психологической науки.
Место социума во вселенском коридоре «вибрации» заставляет считать, что на общественном этапе формой отражения, реализующейся в жизнедеятельности человека и общества, является не сознание (его время еще не пришло), а психика (не только индивидуума, но и общества), включающая в себя сознательный компонент, растущий и вытесняющий своего биологического антагониста в процессе исторического развития человечества. Сущность психического отражения мира определяет угасающая «вибрация».
Психология остановилась бы на полпути, если бы не вторглась на «территорию» философии, чтобы поделить с ней «сознание». Впрочем, столкновение наук, если это действительно науки, оборачивается не опустошением, а, как минимум, интеллектуальным обогащением всех участников «конфликта».