|
ГЛАВНАЯ РАЗДЕЛА |
|
|
ИСКРИН В.И. |
Глава IX
ПРОИСХОЖДЕНИЕ СЕКСУАЛЬНО-ОТКАЗНОЙ КУКЛЫ
Мы близки к финишу, уважаемый читатель. Нам осталось рассмотреть всего лишь одну, последнюю, проблему.
Сексуально-отказной росточек, который мы приметили на берегу Дона, за двадцать тысячелетий разросся мощным, ветвистым кукольным древом. В его кроне и на ветвях нашлось место отказным куклам и другим порождённым ими средствам сексуального и брачного отказа, женским и мужским оберегам, идолам и богам, игрушкам и аграрным куклам-эфемерам, формулам брачного отказа и словесным этикеткам измены, различным ярлыкам отступлений от семейно-брачных и сексуальных канонов и даже внеполовым оскорблениям со скрытым сексуальным подтекстом. Это древо взрастила история. Нам всего лишь удалось обозреть его. Удалось, благодаря историческому и комплексному, не замыкающемуся только на венерах, подходу.
Казалось бы, сейчас самое время отойти в сторону и полюбоваться на это произведение человеческой природы. Однако не будем спешить. Мы ведь, окунувшись в историю на двадцать тысячелетий, двигались от этого нашего исходного пункта вперёд, по ходу времени. Понятно, что история овеществлённого сексуального отказа не началась с этого момента. Чудодейственная палочка-выручалочка, несомненно, использовалась и раньше. Если бы это было не так, человечества просто не существовало.
Женский отказ двадцатитысячелетней давности я избрал точкой отсчёта постольку, поскольку это было время наивысшего подъёма техники обработки камня и других твёрдых материалов, и, соответственно, именно тогда могло расцвести и действительно расцвело производство женских статуэток из камня и кости. И раньше и позже отказные фигурки, надо полагать, производились из более податливых материалов (дерева, кореньев, глины), которые не могли сохраниться в течение многих тысячелетий и которые, естественно, не дошли до нашего времени. Согласитесь, было бы, мягко говоря, затруднительно начать наше исследование, если бы «машина времени» перенесла нас в эпоху, от которой не сохранилось артефактов.
В этой главе от нашего исходного пункта мы двинемся в противоположную сторону. А поскольку в рамках человеческой истории в сексуально-отказном процессе нам не встретится что-то принципиально отличное от выясненного ранее, мы, проскочив без остановок путь в десятки тысячелетий и перемахнув через «исторический нуль», сосредоточим своё внимание на дочеловеческом овеществлённом сексуальном отказе. Вопрос о дочеловеческом регуляторе взаимоотношений полов встал перед нами во второй главе, где я заметил, что ещё в глубочайшей древности (когда на основе периферийного промысла самцов закладывались основы экзогамии и дуально-родовой организации) в распоряжении предженщины появилось средство, способное приглушить или даже погасить мужскую (самцовую) конфликтность. Сейчас мы понимаем, что под таким средством тогда подразумевался сексуально привлекательный суррогат самки.
Без сексуально-отказной куклы, как мы знаем, невозможно существование раннего человеческого общества. Однако без куклы невозможным является не только его существование, но и вызревание на предшествующем человеческой истории этапе. Верхом наивности было бы считать, что отказную куклу изобрели первые женщины в самом начале истории человечества. На подобных исторических стыках такие вещи не изобретаются и не появляются, а, начиная с дальних подступов, постепенно формируются и совершенствуются, всё более и более приобретая свой законченный вид (я имею в виду не столько внешность, сколько содержание и порядок применения). Отказная кукла на протяжении десятков и сотен тысячелетий животной истории вынашивалась самой жизнью и порождалась ею в процессе случайных проб, отсечения тупиковых ответвлений и нарабатывания неосознанного, основанного на инстинкте опыта.
Такой порядок появления новаций в то время обусловлен местом человека и общества в истории развития природы. Человек есть выросшее, повзрослевшее животное. Между человеческим и животным нет перегородки, на языке философии именуемой скачком или перерывом постепенности (переходом от биологического к его логической противоположности является само человеческое общество) [см.: Искрин В.И. Новая психология. – СПб., 2001, стр. 21-27]. Именно поэтому отказная кукла, оказавшаяся спасительным регулятором половых взаимоотношений раннего человеческого общества, должна была использоваться в том же качестве и с подобным же эффектом и на последних стадиях животной эволюции. В растянувшемся на многие сотни тысячелетий преддверии человеческой истории кукла была столь же необходима, как и на начальной, несущей на себе обильные родимые пятна животности, первобытной стадии развития общества.
Таким образом, сексуально-отказная кукла должна была появиться в дочеловеческих недрах истории. Однако для появления какого бы то ни было феномена одной необходимости недостаточно. Требуется ещё и возможность. Если, наряду с необходимостью, нам удастся обосновать и возможность появления предчеловеческой отказной куклы, её существование, по идее, будет узаконено. Но всё-таки для окончательного решения вопроса нам потребуются ещё и практические подтверждения реальности такой куклы. И только тогда, когда у нас появятся эти подтверждения, существование предчеловеческой отказной куклы будет доказано безоговорочно. Вот такая нам предстоит работа. В случае успеха наше кукольное древо окажется рассмотренным полностью, от самых глубоких корней практически до макушки, а многочисленное кукольное семейство предстанет перед нами в его историческом развитии, от появления первокуклы до всего сегодняшнего кукольного многообразия.
Но прежде, чем заглянуть в дочеловеческие недра истории, я должен заметить, что веду отсчёт истории общества со времени появления кроманьонца и вида Homo sapiens. Не так давно считалось, что кроманьонский человек сформировался 50-60 тыс. лет назад. Находки последних десятилетий показали, что это произошло несколько раньше. Но как бы то ни было, человек и общество появились не сотни тысяч лет назад и, тем более, не миллионы. Однако не все разделяют эту точку зрения. Сегодня едва ли не господствующим является взгляд, согласно которому возраст человечества составляет два или даже три миллиона лет. Приверженцы этого, надо прямо сказать, неглубокого и ограниченного взгляда склонны принимать за человека любого прямоходящего примата, которому был свойственен орудийный труд и производство для его осуществления орудий.
Если бы всё было так просто... Разумеется, для того, чтобы существо было признано человеком, труд необходим. Однако труд бывает различным. Человеческий труд обязательно должен идти в связке с разумом. Он должен быть основан не на инстинкте, а на целеполагании. Но и разума вкупе с целенаправленным трудом мало для человека. Чтобы быть человеком, необходимо обладать весьма солидным набором определённых качеств, значительно перекрывающим связку разума и освещённого им труда. Чтобы стать человеком, надо располагать всеми человеческими качествами, пребывающими в зачаточном, предчеловеческом состоянии, или, иными словами, надо обладать качествами, представляющими собой человеческие потенции высокоразвитого животного.
Думаю, нам следует рассмотреть набор этих качеств. Ведь он, характеризуя уровень развития нашего животного предка, может оказаться тем аргументом, который необходим нам для обоснования возможности производства и использования отказных кукол до начала человеческой истории. Социальные потенции, из которых среда в конце концов «вылепила» человека, мы разобьём на четыре блока.
В первом блоке ключевым качеством является труд. Естественно, труд, который был характерен для различных предковых форм человека, основывался на инстинкте. Показать это достаточно просто. Но прежде, чем это сделать, мы уделим немного внимания инстинктивному орудийному труду животных. Надо сказать, что таковой в животном царстве не является чем-то экстраординарным.
Особенно в этом плане выделяются птицы. Взять хотя бы нашего пёстрого дятла. Этот «труженик» умудряется сделать такой станок (иногда дятел дорабатывает природное углубление в дереве), в котором крепко-накрепко держится любая шишка: еловая или сосновая, прямая или кривая, а на худой конец – даже кусочек где-то найденного сухаря. Обратите внимание на произведение птицы. Станок дятла слегка сужается книзу и при этом расширяется внутрь. Чтобы вынуть из него шишку, дятел прилагает немалое усилие, направляя его вверх и немного от себя. Иногда это не удаётся с первой попытки. Конечно, такое сложное приспособление дятел делает не по собственному разумению, а по «замыслу» природы.
С этой сосной дятлу повезло – ему пришлось лишь слегка доработать
углубление в дереве (Ленинградская обл., Dendrocopos major, сосна, 11 см).
А вот галапагосский дятел, который достаёт из глубоких ходов гусениц с помощью палочек, иногда укорачивает свои орудия и обламывает с них веточки. Такое орудие и способ его применения достаточно примитивны. Однако дятлу этого примитива вполне хватает для удовлетворения его насущных нужд [cм.: Дятлы, орудующие пиками // Наука и жизнь – № 1, 1963, стр. 41].
Эпизодически прибегают к изготовлению орудий и некоторые обезьяны. Интересный случай удалось зафиксировать биологам Стэнфордского университета. Исследователи подсмотрели, как самка шимпанзе чистит зубы своим соседям по вольеру. Иногда обезьяна проделывала это пальцами, но зачастую изготавливала зубочистки, очищая найденные ею палочки от листьев. Как заправский доктор, она укладывала «пациента» на спину и, стоя перед ним или опускаясь на колени, чистила ему зубы. В течение шести недель учёные наблюдали более двадцати подобных процедур [cм.: Стоматология у обезьян // Наука и жизнь – № 12, 1973, стр. 55].
Чтобы изготавливать и использовать более или менее сложные орудия, необходим выделенный для труда орган. А это, в свою очередь, обеспечивается прямохождением. Что касается нашего животного предка, он имел свободные от ходьбы и вполне пригодные для достаточно сложных операций руки. Однако прямохождение встречается и у других животных. Такой человеческой потенцией располагают, к примеру, кенгуру или лемуры.
Как видим, социальные потенции первого блока (орудийный труд и прямохождение) не являются исключительными чертами предчеловека. Отличительной (от других животных) особенностью нашего древнейшего предка стало соединение этих качеств, формирование блока труда и прямохождения.
Центральное место во втором блоке социальных потенций занимают зачатки мышления и речи. Вы спрόсите: почему мышления и речи? На каком основании я ставлю их на одну доску? Дело в том, что отдельное существование как одного, так и другого, в принципе невозможно. Мышление и речь составляют единство содержания и формы. Человеческая мысль реализуется в речевой форме, даже если человек молча размышляет в полном одиночестве.
Надо полагать, и наш животный предок обладал зачатками этой связки. Иначе он не вышел бы в люди. Возможно, такая – зачаточная – связка начала складываться где-то пару миллионов лет назад, у Homo erectus’а. Однако даже примитивным сознанием он далеко ещё не располагал и человеком поэтому не являлся. Об этом свидетельствует его неспособность членораздельно, с постановкой в ряд издавать звуки. Ведь для того, чтобы владеть членораздельной речью (а другой, вообще-то говоря, и не существует), надо иметь вполне определённый – лёгкий, подвижный, грацильный – речевой аппарат. Речь как-никак извлекается по законам физики. Расчёты показывают, что и Homo habilis, и Homo neanderthalensis и другие древние «люди», не умея говорить, не могли и мыслить. Впрочем, достаточно просто посмотреть на черепа представителей различных дочеловеческих форм. Отсутствие мысли буквально написано на их массивных челюстях. Естественно, что и трудились они, ведомые инстинктом. Первым и единственным говорящим, а, следовательно, и мыслящим, высшим приматом стал Homo sapiens. Так что обосновать не столь древнее начало человеческой истории, опираясь на такой фактор, как разум, не очень сложно. Для этого надо только понимать взаимосвязь мышления и речи и... речи и физики.
Зачатки мышления обнаруживаются и у некоторых современных животных. Эти человеческие потенции проявляются в способности решать несложные задачи выбора и в умении проектировать простые цепочки действий. Как и в орудийном труде, здесь первенствуют птицы и обезьяны [cм., например: Павианы используют орудия // Природа. – № 9, 1973, стр. 109; Новокаледонские вороны обладают выдающимися способностями к познанию. – URL: www.science.compulenta.ru/525641/]. Животным свойственно и звуковое самовыражение. Таким образом, мышление и речь, как и орудийный труд, имеют животные истоки.
Предчеловек на достаточно высоком уровне сумел включить их в свой пакет социальных потенций. Огромную роль в его очеловечивании сыграли исследовательский инстинкт и всеядность. Эти, также животные качества, заложили основу такого важнейшего компонента сознания, как его альтернативность. Будучи животным, наш предок учился сравнивать, оценивать и выбирать. Консолидация зачатков мышления/речи, исследовательского инстинкта и вариантности поведения (эти качества составляют второй блок социальных потенций) решительно выделили предчеловека из среды других, в том числе и близкородственных, животных.
В основе третьего блока человеческих потенций лежит коллективизм, и это также по своему происхождению типично животная черта. Думаю, нет нужды называть виды, ведущие «общественный» образ жизни. Их великое множество. Но человеческое общество могло вырасти только из коллективизма, сопряжённого с развитым подражанием (его спутниками являются обучение и обучаемость) и разветвлённой (согласно направлениям деятельности) системой коммуникаций. Эти два качества, тоже не являющиеся редкостью в животном мире, исключительно важны.
Вполне возможно, что, благодаря совершенному подражанию и копированию каких-то новых продуктивных приёмов и действий, предчеловеческому сообществу удалось в конце своего эволюционного пути социализироваться в крайне сжатые сроки, буквально во взрывном порядке. Может быть, именно с этим обстоятельством связаны трудности в деле поиска непосредственно предшествующих кроманьонцу близких ему, буферных форм. О значении подражания для социализации свидетельствует колоссальная значимость этого качества на ранних стадиях развития ребёнка.
Не меньшее значение для дальнейшего прогресса имели и коммуникативные способности нашего животного предка. Достаточно сказать, что только на этой базе (а за коммуникациями стоит совместный, коллективный труд) могло развиться человеческое мышление и могла сформироваться речь.
Несомненно, что и качества третьего блока социальных потенций (коллективизм, подражание/обучение, коммуникативность) сыграли в деле становления человеческого общества не менее важную роль, чем все другие ранее названные черты нашего животного предка.
В четвёртый блок я бы включил социальные потенции, связанные с обустройством места постоянного обитания предчеловека. Главной из них является наличие жилища. Но жилищем не ограничивалась обитаемая территория. Сюда же – также на постоянной основе – входили ещё, по крайней мере, два разряда объектов – хранилища запасов и рабочие площадки. На этот счёт имеются многочисленные археологические свидетельства.
Как известно, различные гнёзда, норы, укрытия сооружают многие животные. Немалое число видов делает продовольственные запасы. Но в отличие от них только наш животный предок создал постоянно поддерживаемый, зачастую в течение многих тысячелетий, и, надо думать, достаточно эффективный, жилищно-хозяйственный комплекс. Возможно, в него входили и какие-то примитивные сооружения, предназначенные для добычи зверя, например, загонные коридоры.
Такое обустройство места обитания и практикуемые там занятия в перспективе вылились в присущее мыслящему существу наведение связей между явлениями, в ощущение течения времени. Так что и социальные потенции четвёртого блока (жилище, хранение, рабочие площадки) мы должны зачислить в состав набора качеств, необходимых для социализации.
Таковы предсоциальные завоевания нашего животного предшественника. Все они в более или менее развитом виде присущи животным. И все они разбросаны по огромному животному царству. За исключением наших животных предков, ни один биологический вид не располагал и не располагает очерченным нами набором. На поприще социализации у предчеловеческих форм высших приматов не было конкурентов.
Собирание необходимого для социализации набора характеристик началось в неподвластных нашему воображению глубинах истории, сотни тысяч и даже миллионы лет назад. Оно шло стихийно, медленно, с переменным успехом, с неизбежной утратой боковых тупиковых ветвей. Шло, чтобы сравнительно недавно по меркам эволюции развернуться в кроманьонском человеке, сумевшем приступить к реализации и развитию социальных, человеческих заготовок.
Вы понимаете, уважаемый читатель, что накопление и развитие социальных потенций происходило несколько отличным от моего описания способом. Перечисление и группировка в блоки удобны для изложения материала. Любой исследователь, как бы он ни старался показать взаимосвязи и единство компонентов описываемого им процесса, всё равно вынужден раскладывать части целого по каким-то аналитическим полочкам. В жизни предчеловека последовательно рассматриваемые нами социальные заготовки представляли собой не некую метафизическую сумму независимых слагаемых, а с необходимостью находились в диалектическом единстве и «работали» на будущее социальное бытие, будучи неотделимы друг от друга.
Очерченный нами набор включает в себя необходимые для социализации заготовки. На их необходимость указывает прошлое и нынешнее бытие человечества. Все накопленные нашим животным предшественником социальные потенции развернулись в атрибутивно присущие обществу и человеку характеристики. Однако для социализации даже такого впечатляющего набора прогрессивных черт ещё недостаточно. Для того, чтобы вырваться из животных недр истории, существу, вставшему на путь очеловечивания, необходимо ещё одно, казалось бы, совершенно несовместимое с животной природой качество. Но бывает, и то, что представляется невозможным, осуществляется. В глубочайшей древности, благодаря своему образу жизни, наш животный предшественник овладел огнём. Как это происходило, мы выяснили во второй главе.
Полный набор необходимых для социализации, и при этом более или менее рельефно выраженных, качеств сформировался, по всей видимости, несколько сотен тысяч лет назад. В распоряжении нашего животного предшественника оказалось всё необходимое и достаточное для превращения в человека. Теперь уже ничто не могло помешать претворению в жизнь столь внушительной заявки на взятие развивающейся природой очередной высоты. Теперь на человеческое будущее работало время.
Сосредоточив в своих руках такой солидный набор социальных потенций, предчеловек решительно изменил свои взаимоотношения с природой. Огонь согревал его в холодное время года и предохранял от хищников, жилище спасало от непогоды, запасы обеспечивали нормальное существование в некормные сезоны, а орудийный труд и связанная с ним культура добывания продовольствия и различных материалов делали жизнь относительно стабильной. Наш животный предок в значительной степени вышел из-под влияния природных циклов. Вышел настолько, что сексуальная готовность самцов и самок стала постоянной.
В это же время самцы-экспедиционеры, промышляя на некотором удалении от стоянки, закладывали основы экзогамии. Так открывалась возможность принципиально новых отношений полов. С другой стороны, формирование новых отношений становилось и необходимостью. Упорядочения половых связей, как в территориальном и хронологическом плане, так и в отношении собственно процесса соединения самцов и самок, требовали нарабатываемые социальные потенции. Альтернативой упорядочения было соскальзывание со стрелы ориентированного в социальность прогресса. Впрочем, во второй главе мы уже рассматривали эту дилемму.
Действительно, процесс становления нового, нацеленного на социальность, типа половых связей начал развиваться. Мало-помалу постоянная сексуальная готовность стала входить в более или менее стабильное, упорядоченное русло. Свидетельством тому является сложение – со становлением человеческого общества – экзогамного рода и дуально-родовой организации. Разумеется, такие изменения во взаимоотношениях полов могли происходить только в режиме животного, слепого, стихийного поиска, с неизбежными срывами, кровавыми конфликтами из-за самок и схождением каких-то групп предлюдей с пути, ведущего к очеловечиванию.
Поскольку процесс упорядочения отношений полов был запущен (а он развивался вместе с процессом накопления социальных потенций), с его началом автоматически должен был встать вопрос о регуляторе этих отношений. Мы знаем, что таковым могла быть только отказная секс-кукла. Однако возможно ли её появление у животного? Мог ли наш животный предок сделать такую куклу? И был ли он способен воспринимать предмет в качестве живого существа?
Имейте в виду, уважаемый читатель, что речь у нас идёт не просто о животном, а о выдающемся и уникальном представителе животного мира. Более того, мы говорим о таком животном, которое громко заявило о своих претензиях на социальность. Мы, наверное, не зря потратили время на его характеристику. Обладая умелыми руками, наш животный предшественник вполне мог сфабриковать более или менее сносную фигурку. А располагая достаточно развитой психикой, он, может быть, был в состоянии и «оживить» свою поделку? Хорошо бы это доказать...
Разбирая качества нашего далёкого предка, мы видели, что все в потенции человеческие черты, за исключением использования огня, встречаются в рассеянном виде в огромном животном царстве. А что, если где-то в мире животных затерялся и феномен «оживления» куклы? Если бы таковой обнаружился, мы могли бы считать дело сделанным. Тогда мы определённо могли бы сказать, что высокоразвитый предчеловек уж точно располагал таким качеством.
Действительность зачастую преподносит исследователю неоценимые дары. Оказывается, есть высокоразвитые животные, которые в предмете могут увидеть живое существо. То, что может показаться игрой с предметом, для таких животных, хотя бы на какое-то время, становится жизнью.
Американские антропологи, наблюдавшие за группой диких шимпанзе в национальном парке в Кибале (Уганда), обнаружили, что девочки-шимпанзе «играют в куклы». В роли кукол выступали разнообразные деревяшки. Обезьяны носили их повсюду с собой, спали с ними в своих гнёздах, играли с ними так же, как матери-шимпанзе со своими младенцами. Интересно, что мальчики-шимпанзе, но гораздо реже, чем девочки, также были замечены за такими занятиями. Это хорошо согласуется с тем обстоятельством, что у шимпанзе забота о детях возложена в основном на самок, однако самцы при необходимости тоже иногда нянчатся с подрастающим поколением. Однажды исследователи наблюдали, как юный самец даже соорудил для своей куклы небольшое гнездо. Аналогичные случаи подобного поведения были отмечены и в других группах диких шимпанзе. Так, например, в Боссу (Гвинея) учёные наблюдали, как молодая самка нянчила деревяшку, как ребёнка, пока её мать ухаживала за умирающей младшей сестрой [Марков А. Дикие девочки-шимпанзе играют в куклы. – URL: www.elementy.ru/news/431486].
С такими деревяшками обезьяны нянчатся, как с живыми существами
(Кибале, Уганда, Pan troglodytes, дерево, 18-49 см).
Впрочем, чтобы наблюдать феномен «оживления», не обязательно ехать в Африку. Наверняка каждый видел, как кот, вжившись в роль охотника, самозабвенно гоняется за бумажкой, привязанной к верёвке, или носится за гонимым ветром сухим листом. Но тот же кот, оказывается, способен и на действие, которое нас интересует. Вы, может быть, слышали, уважаемый читатель, а, возможно, и сами наблюдали, как ошалевший от сексуального распирания кот, за неимением кошки, проделывает определённые действия с подвернувшейся ему подушкой, мягкой игрушкой или каким-нибудь свёртком.
Надо полагать, предмужчина превосходил кота в плане своей психической организации. Блуждающие в его голове ассоциации, несмотря на малый размер модели, позволяли ему в фигурке видеть полноценную, сексуально привлекательную партнёршу. В такой ситуации на первую линию в его психике выступали абстрактная схожесть куклы с настоящей, живой самкой и вплетённость предмета в то действо, в котором он возникал в нужное время и во вполне определённом качестве.
Таким образом, животные, которых мы можем непосредственно наблюдать, помогают нам реконструировать половое поведение древнего предчеловека. Что ж, присовокупим аргумент, подаренный природой, к нашим логическим построениям. Думаю, что теперь у нас достаточно доводов для того, чтобы предметный сексуальный отказ предженщины считать совершенно естественным для столь развитого существа. Использование отказной куклы вполне вписывается в возможности наших животных предков. Необходимое оказывается возможным.
Но чтобы окончательно укрепиться в этом мнении, мы обопрёмся на более чем веские аргументы. Таковыми являются практические свидетельства использования отказной куклы нашими животными предками. Я имею в виду находки, сделанные археологами в последние десятилетия. Среди этих находок имеются и фигурки, использовавшиеся 300-500 тысяч лет назад, т.е. задолго до начала человеческой истории. Самыми известными из них являются статуэтки, обнаруженные в Берехат Раме (Израиль, Голанские высоты) и близ города Тан-Тан (Марокко). Обе эти венеры, скорее всего, сформировались в ходе каких-то природных процессов. Однако и та и другая подверглись дополнительной обработке. На фигурке из Берехат Рама выгравированы, по крайней мере, три прореза, а на тантанской статуэтке имеются следы покрытия из охры. Несомненно, обе венеры использовались. Как нам известно, на ранних стадиях первобытности куклы шли в дело только в отказном качестве. Тем более в этом качестве они должны были использоваться в предысторическое время.
Свидетельством использования этой фигурки нашим
животным предком являются следы покрытия из охры
(Тан-Тан, Марокко, 500-300 тыс. лет до н.э., кварцит, 5,8 см).
Теперь, когда у нас есть доказательства (логические выкладки и артефакты) существования и использования дочеловеческих сексуально-отказных фигурок, нам остаётся только ответить на вопрос: как сотни тысяч лет назад производились эти женоподобные (или самкоподобные) поделки? Ответить на этот вопрос нетрудно. Мы могли бы это сделать, даже не имея в своём распоряжении нижнепалеолитических фигурок.
Логика становления предчеловеческой «скульптурной деятельности» не могла отличаться от логики формирования инстинктивного производства орудий. А здесь, в этой сфере, как давно уже выяснено, первым поставщиком подходящих для орудования предметов была сама природа. Древнему существу, только заносящему ногу, чтобы вступить на стежку социализации, оставалось лишь взять такой предмет, дабы использовать его без дальнейшей обработки. Видимо, прошли десятки, а то и сотни тысячелетий, прежде чем животное, подобравшее дар природы и использовавшее её подсказку, научилось, разумеется, на инстинкте, корректировать и дорабатывать свою находку. И только далее инстинктивное, животное производство вступило в свой высший этап: предлюди приступили к изготовлению орудий из сырья, которое по своей конфигурации никак не ассоциировалось с конечным продуктом.
Что касается древнейших отказных кукол, история их производства, несомненно, разворачивалась по тому же канону. Упомянутые мной фигурки, как я отметил, являются совместным произведением природы и предчеловека. В то далёкое время наш предок, видимо, ещё не умел создавать округлые поверхности и придавать каменным изделиям плавные очертания. Таких высот мастерства могло достигнуть только существо, наделённое разумом.
Следующий наш вопрос касается количественной стороны сексуально-фигуративного производства. Интересно, могли ли самки на ранних стадиях предметно-отказного процесса предоставить в распоряжение самцов необходимое число своих эквивалентов? Так ли щедра на женоподобные изваяния природа? Думаю, природа вполне успешно справлялась с такими «поставками». Наверняка в ход шли не только каменные находки, но и имеющие определённые очертания фрагменты дерева, натёки смолы, корневища. В конце концов, из каменной россыпи надо было извлечь не что-либо подобное Венере Милосской, а всего лишь камень с несколькими округлыми выступами. Для существ, погружённых в природу, это не было большой проблемой.
К тому же, и здесь мы вступаем в область гипотетических построений, есть некоторая вероятность того, что нашими животными предками использовалась и другая, сравнительно лёгкая в изготовлении, сексуально-отказная кукла. Какая? Думаю, вы догадываетесь, какую куклу я имею в виду. Ведь нам известны два типа отказных кукол: цельные, монолитные, сделанные из камня, кости, известняка или слежавшегося мела, и, если можно так сказать, сборные – вязаные, свитые, плетёные. Кукла второго типа, будь то отказная или праздничная, хорошо нам знакома по предшествующим главам. Может быть, наши животные предки тоже делали вязаных кукол. Ранее я заметил, что для производства таких кукол не существует временных ограничений.
Понятно, что такие нежные, легко разлагающиеся растительные куклы, если они производились, не могли дойти до нашего времени. Нам не на что опереться. Однако мы рассмотрим эту гипотезу. По крайней мере, нам удастся показать, от чего произошла первая, предчеловеческая, одежда. Этот вопрос мы запланировали рассмотреть ещё во второй главе, где речь шла, в частности, о разделяющих мужчин и женщин перегородках. Вы помните, их назначением было предотвращение половых связей внутри асексуального рода. Одежда, прежде всего, женская, являлась одной из таких перегородок. Как мы сейчас увидим, именно в таком качестве она и появилась. Таким образом, разрабатывая гипотезу использования на животной стадии вязаной растительной куклы, мы дополним наши представления об одежде и её первоначальной функции.
Поскольку секс-куклы второго типа существуют, они каким-то образом должны были появиться. Конечно, к изготовлению таких в общем-то непривлекательных кукол женщины могли приступить на том этапе человеческой истории, когда сексуальная значимость отказного изделия уже не была столь важной, как в прежние времена, и когда кукла из средства удовлетворения мужчины превращалась в формальный знак женского отказа. Но если такие куклы появились у наших животных предков, они с необходимостью изначально должны были быть сексуально привлекательными для самцов. Иначе они не были бы нужны. Вы спрόсите, читатель. чем же может привлечь самца связанная в пучок трава или солома? Мы попытаемся ответить на этот вопрос, оттолкнувшись от первичного, наидревнейшего сексуального отказа, от отказа предпредженщины. В такие глубины истории мы ещё не заглядывали.
Этот сверхдревний отказ, как и более поздний животный, как и первобытный человеческий, также был овеществлён. Однако первая в известном смысле отказная вещь не являлась чем-то вручаемым самцу. Она была неотъемлемой частью самки и не могла быть от неё отторгнута для какого бы то ни было дальнейшего использования. Вы догадались, читатель, о чём идёт речь? Что подходит для исполнения описанной мною функции в то время, когда наш древнейший предок, только-только приступивший к овладению орудиями, встал на нижние конечности, освободив верхние? Ответ заключён в последнем слове предыдущей фразы. Да, это была рука. Точнее, ладонь, прикрывающая низ живота самки. Утверждая так, я не апеллирую к так называемому здравому смыслу. Использование ладони для отказа и защиты от сексуального натиска самцов может быть доказано.
Медленно текло время. Одно тысячелетие сменялось другим. Древнейшие предлюди всё более и более втягивались в трудовой процесс. Развивалась рука, совершенствовалась её моторика. От руки и умения владеть ею теперь зависело существование животного сообщества. Жизнь требовала рационального использования верхних конечностей. Поэтому рано или поздно должен был встать вопрос об освобождении руки-защитницы, руки-отказа от её рутинной и абсолютно нетворческой обязанности. Эту обязанность надо было перепоручить другому предмету.
Предженщины нашли замену собственной руке, нашли в природе, по принципу схожести формы (такой «формализм» доступен высокоразвитым животным). Давайте вместе с ними поищем такую замену и мы. Во-первых, это должно быть что-то мягкое, эластичное, во-вторых, подходящего размера и, в-третьих, нечто обязательно копирующее руку. Что это? Конечно, это лист, лист фигового дерева. Да, фиговый листок не случайно вошёл в историю. Вы понимаете теперь, что многочисленные упоминания о нём в источниках и литературе представляют собой не только и не просто красивые слова? Они являются отголоском некогда повсеместно распространённого явления. Но для нас сейчас важнее другое. Фиговый листок доказывает, что первым, лучше даже сказать, первичным средством отказа и защиты являлась рука самки. Со своей стороны, рука «объясняет», почему из всего многообразия, казалось бы, намного более подходящих для прикрытия листьев был выбран, пожалуй, самый неудобный – резаный, с прорехами – фиговый.
Первой искусственной одеждой стал лист, подобный руке
(Средиземноморье, Ficus carica, 16 см).
Не возьмусь утверждать, что именно лист смоковницы явился непосредственным преемником женской руки. Тем более, что смоковница не произрастает там, где «варилось» человечество. Скорее всего, в глубинах истории, на огромных временных интервалах, предженщинами использовались листки многих растений. В принципе это не суть как важно. Несомненно одно: все первичные прикрытия должны были походить на руку, все они должны были быть пятипалыми. Так появилась одежда.
Не надо удивляться, что одежда была «изобретена» животным. Этим она не отличается от других рассмотренных нами социальных заготовок. Кстати, наш древнейший предок является не единственным одевающимся животным. Так, например, крабы дромии (Dromia vulgaris) в целях маскировки (тоже ведь – защита) прикрывают себя срезанной веточкой водорослей или оторванным кусочком гидроидного полипа [cм.: Акимушкин И. Причуды природы. – М., 1981, стр. 14-15].
Пятипалость выдвинула лист, подобный фиговому, на роль первого отторгаемого от тела защитного средства, на роль первой искусственной одежды. Но этой одежде рано или поздно пришлось искать замену. В службе, в движении и работе, листок не долговечен. На что заменить листок, «задумались» предженщины? Ответ им подсказало их восприятие действительности. Новой одеждой должна была стать... связка тех же пятипалых листьев. Инстинкт со всей своей силой требовал для новой одежды сохранения буквально впечатанных в гены образа и формы руки. Допустимыми были лишь количественные изменения. Так появилась связка. Новинка ликвидировала недостатки прежнего образца и прижилась на долгое время. Но и единичный листок не сошёл со сцены. Он продолжал использоваться наряду со связкой, как я полагаю, в торжественных случаях и с ритуальными целями, вплоть до эпохи античности.
Связка, разумеется, видоизменялась в ходе эволюции. Со временем забывалось некогда первостепенное значение листа-ладони, «пальцы» терялись в общей перевязанной массе, резаные листья заменялись более удобными – удлинёнными – растительными формами... Не вызревала ли в травяной или соломенной одежде-связке будущая сексуально-отказная кукла? Одежда ведь отторгаема от тела.
Попытаемся реконструировать предполагаемый процесс рождения вязаной отказной куклы из одежды-связки. Вы слышали, уважаемый читатель, скажем так, об особом отношении мужчин к женскому белью вообще и о бельевом фетишизме в частности? Как знать, может быть, эти явления имеют глубочайшие исторические корни.
Чтобы вручаемый женщиной (самкой) мужчине (самцу) предмет стал отказным и переводящим внимание страждущего с объекта вожделения на его суррогат, этот предмет должен нести на себе определённую сексуальную, возбуждающую нагрузку. Такая нагрузка может быть обусловлена формой предмета и его принадлежностью к женскому сообществу (откровенные статуэтки, как мы знаем, древние мужчины воспринимали в качестве живых, настоящих представительниц женского пола), но, по-видимому, может быть обусловлена и его содержанием.
А что такое в данном контексте содержание? Это – привязанная к предмету, а для наших далёких предков – присущая ему, женская, сексуально-притягательная телесность. Наверняка одежду, а она, как мы выяснили, ведёт свою родословную от настоящей руки, предмужчины воспринимали слитно с возбуждающим их телом. Значит, отдав часть своего тела (сняв и вручив предмужчине свою одежду-связку), предженщина переключала его внимание на суррогат, со всеми вытекающими последствиями: собственно отказом, получением предмужчиной желанного удовлетворения, нейтрализацией конфликтности и реализацией в этом акте полового отбора. Тем более, что предмет вожделения, отделяясь от заветного интимного места, для получателя таковым по сути дела и являлся.
Так могла зародиться сексуально-отказная вязаная кукла. На каком-то этапе растительная связка стала производиться не только для ношения в качестве одежды, но и специально для вручения в ходе брачных игр. Постепенно достаточно абстрактный «снопик» приобрёл женские черты: безликую головку, ручки, позже – тряпичную одежду. В таком виде это древнейшее «изобретение» дошло до нашего времени.
Можно предположить, что ничто не мешало в глубочайшей древности и позже сосуществовать в качестве отказных средств монолитной фигурке и вязаной, той, что ведёт свой отсчёт от первых случайных находок на окружающей местности, и той, которая происходит от руки древнейшей предженщины. Кстати, в современной практике отказа кое-где одновременно используются цельные, твёрдые куклы и куклы, вязаные из соломы.
Итак, уважаемый читатель, проникнув вглубь человеческой предыстории, мы добрались до истоков овеществлённого сексуального отказа. Один из них не может вызывать никаких сомнений, другой был обрисован на правах гипотезы.
Таким образом, мы проследили полную эволюцию женского отказа: от его зародышевых, животных форм к верхнепалеолитическим венерам и от этих классических венер к их современным, сходящим с исторической сцены модификациям. Своим взглядом мы охватили всё кукольное древо, и теперь, когда наша работа подошла к концу, мы можем попытаться сформулировать, что же нам удалось сделать. Этому, основному итогу предпринятого нами исследования мы предпошлём итоги последней главы.
1. На поиски истоков женского отказа и его инструмента – сексуально-отказной куклы мы отправились в глубочайшие недра дочеловеческой истории. Окунуться в такие глубины нас заставила роль, которую сыграла в жизни первобытного общества эротическая сексуально-отказная фигурка. Как мы выяснили ранее, существование молодого человечества было абсолютно невозможно без этого, без всякого преувеличения, спасительного средства.
В этой главе мы показали, что без сексуально-отказной куклы было исключено и зарождение человеческого общества. Отправляясь на поиски истоков овеществлённого предчеловеческого отказа, мы запаслись этим, основанным на исторической логике, аргументом.
2. Нашей опорой в обосновании возможности появления отказной куклы в глубинах дочеловеческой истории стала характеристика животного предшественника человека. Это было поистине выдающееся и уникальное животное, которому удалось аккумулировать в себе все необходимые для социализации качества.
Уровень развития нашего животного предка вполне позволял ему, а обстоятельства бытия требовали от него использовать в качестве регулятора взаимоотношений полов казавшуюся ему живой эротическую фигурку.
3. Наши логические построения нашли практическое подтверждение в виде древнейших, дочеловеческих фигурок, обнаруженных археологами в последние десятилетия. Значение этого аргумента невозможно переоценить.
4. Обосновав необходимость предчеловеческих сексуально-отказных кукол, указав на возможность их изготовления и использования и узаконив их существование фактами, мы показали, как сотни тысяч и, возможно, даже миллионы лет назад начиналось основанное на инстинкте производство древнейших средств сексуального отказа.
Мы увидели два истока древнейшего фигуративного производства. Существование одного из них, порождённого подсказками природы, бесспорно. О другом истоке, связанном с первой одеждой, мы говорили в гипотетическом плане.
Замечу, что рассматривая гипотезу происхождения вязаной отказной куклы, я не раскрыл всех своих карт. Возможно, эта гипотеза станет отправной точкой нового исследования.
5. Рассмотрение этой гипотезы позволило нам понять, из-за чего возникла потребность в одежде, как появилась одежда и почему первой одеждой стал пятипалый лист.
Попутно нам удалось раскрыть тайну фигового листка.
Таковы итоги последней главы. Теперь мы можем подвести и итог всей нашей работы.
Тема венер оказалась исключительно плодотворной. Начав с выяснения назначения древних женских статуэток и распознав в них средство женского сексуального отказа, вскоре мы обнаружили ответвления от отказного ствола. Кукольное древо, выросшее из «сексуально-отказного семени», всё более и более разрасталось. Кукла в своём развитии и в своих метаморфозах заставила нас выйти за пределы теории женского отказа. В результате теория отказа расширилась до теории куклы.
2011 - 2012 гг.