Глава IV

ЭВОЛЮЦИЯ ЖЕНСКОГО БРАЧНОГО ОТКАЗА

Обычаи, традиции, обряды исключительно живучи. Истоки многих из них исследователи нащупывают на удалении в сотни и тысячи лет от нашего времени. Но может ли какой-либо обычай или обряд, разумеется, в корректируемом историей виде, существовать десятки тысячелетий? Может ли кукла в качестве отказного средства дожить до наших дней? И, если она сохранилась, где её следует искать?

За десятки тысячелетий отношения полов претерпели кардинальные изменения. Отошли в прошлое брачные экспедиции с их сиюминутным общением мужчин и женщин, разрушению подверглись некогда разделявшие полы перегородки, групповой брак сменился моногамным, появился институт сватовства... Но остались женщины и мужчины, остался выбор мужчин, остался женский по своей сути отказ. Со становлением нового типа взаимоотношений полов выбор и отказ были перемещены из действа, разворачивавшегося на брачной поляне, в процедуру сватовства, а право выбирать и отказывать было передано родителям невесты. Именно здесь, в обряде сватовства, следует искать, возможно, ставшую в наше время простым символом, куклу. Если она будет обнаружена, причём обнаружена в отказном качестве,  мы докажем её сексуально-отказное назначение в древности. Только бы удалось её обнаружить...

Признáюсь, что начиная свои исследования, я втайне надеялся на такой подарок. Однако, будучи реалистом, больше рассчитывал найти в традиционных обрядах лишь какие-то рудименты древней секс-куклы,  её производные или фрагменты. Забегая вперёд, скажу, что таковые, и в огромном ассортименте, не заставили себя ждать. Но что сразу же, без каких бы то ни было усилий и не в далёкой Амазонии или у австралийских аборигенов, а здесь, у нас, под боком будет обнаружена настоящая отказная кукла, я никак не предполагал. Как говорится, действительность превзошла все ожидания.

На поиски первой своей куклы я затратил буквально пару минут.  Едва в строку поиска были введены слова «жених», «сватовство», «кукла», «отказ», на экране компьютера возникли материалы известного этнографа А.К. Супинского, которому полвека назад удалось «подсмотреть» за незадачливым женихом, потерпевшим при сватовстве полное фиаско. Посмотрим и мы, как проваливали экзамен на зрелость парни Череповецкого района Вологодской области. Вот что записал исследователь со  слов жительниц деревни 2-й Большой Двор: «Если же жениху отказывали, и сваты возвращались ни с чем, наступали самые неприятные для жениха дни. В первую же ночь девушки всей деревней ставили перед «лазейкой» (дверь, ведущая с крыльца в сени) высокую жердь, к которой подвешивали соломенную куклу с льняными волосами, одетую в тряпьё. Жениху ставили перед дверями столько жердей, сколько отказов он получил при сватовстве. Иногда жердь не ставилась, и куклу привязывали к скобе «лазейки» [Супинский А.К. Обряды, игры, забавы молодёжи в Яргомжском сельсовете Череповецкого района Вологодской области. // URL: www.booksite.ru/fulltext/3ch/ere/pov/ets/14.htm].

Вы представляете, читатель, это же отголосок палеолита в СССР середины XX века (данная запись сделана в 1949 году)! Кукла в своём древнейшем качестве сохранилась спустя, по крайней мере, два десятка тысячелетий после своего «изобретения». Настоящую, действующую отказную куклу, оказывается, можно подержать в руках. Поистине не надо никакой машины времени.

Понятно, что современная кукла не столь универсальна, как её первобытная предшественница. В наше время она уже не является объектом сексуального действия мужчины и не служит инструментом устранения мужской конфликтности. Развитие общества и человека сузило поле применения прежней палочки-выручалочки до осуществления с её помощью лишь функции женского отказа (заметьте, именно девушки в вологодской деревне выполняли отказную миссию).

Перед нами предстала соломенная кукла. Пусть вас не смущает это обстоятельство, читатель. У нас есть основания предполагать, что в глубокой древности венеры изготавливались не только из камня, кости или слежавшегося мела, но и из более нежных, растительных материалов. Конечно, такие куклы не дожили до наших дней. Что касается более близкого к нам времени, и  об этом можно говорить совершенно уверенно, с освоением земледелия отказные соломенные куклы становятся едва ли не самыми распространёнными. В дальнейшем соломенные куклы земледельческого периода окажутся в  центре нашего внимания.

Небольшая соломенная куколка могла оставить глубокий след
в жизни получившего её при сватовстве мужчины
(Рязанская губ., Россия, русские, ХIХ в., солома,
ткань, плетение, 24 см, реплика, изг. Э.Губайдуллина).

Увы, кукла Супинского оказалась единственной. Ни поиски в Интернете, ни штудирование литературы, ни наведение справок в Этнографическом музее не дали ни одного  положительного результата. Что делать в такой ситуации? Единственный факт – не доказательство. И тут я вспомнил о докторе Покровском, который во второй половине XIX века собирал, и, надо сказать, весьма успешно, интересующий его «детский материал» по переписке. А что, если и мне, для поисков материалов по брачному обряду, воспользоваться проверенным методом? Через несколько дней я составил довольно объёмный опросник и, в отличие от Покровского, корреспондентами которого были в основном сельские учителя и приходские священники, попросил помощи у своих студентов. Студенты, в свою очередь, отправили мои вопросы своим бабушкам и дедушкам с просьбой не только откликнуться, но и собрать интересующую меня информацию у своих пожилых знакомых и родственников. Письма разошлись по всей стране.

Первая ласточка прилетела через неделю. Бабушка и прабабушка одной студентки вспомнили, что в их молодые годы в деревнях Мильково и Николо-Раменье и селе Белом Рыбинского района Ярославской области в случае отказа при сватовстве отвергнутому жениху вручали куклу изо льна или кудели. Так у вологодской куклы появилась ярославская «сестра».

А затем информация пошла потоком. Среди многочисленных отказных средств кукла занимала далеко не последнее место. Думаю, сейчас нет смысла перечислять все выявленные случаи использования куклы в качестве знака брачного отказа. Для введения в научный оборот новых данных потребуется специальная публикация. Привлеку ваше внимание, уважаемый читатель, лишь к одному, как может показаться, необычному случаю. Оказывается, в Нижегородской области,  где наряду с соломенной куклой бытовала и деревянная (местные жители называли её голышом), преподнесённые женихам-неудачникам отказные изделия сразу же сжигались. Почему? Запомните этот факт. А на поставленный вопрос мы ответим в одной из последующих глав. [Приведённые случаи использования отказной куклы обнаружены моими студентками Александрой Васильевой и Кирой Егоровой. Выражаю им и их информаторам Л.К.Васильевой, Н.В. Колчановой и А.С.Удаловой свою искреннюю благодарность. Я также признателен своим корреспондентам и их информаторам, пополнившим мой архив ценнейшими материалами, которые будут использованы в дальнейшем. Особо я благодарю Анну Маришкину, Ольгу Маслакову, Анастасию Никулину, Любовь Соколову, Светлану Урванцеву, М.М. Васильеву, М.Я. Жук, Г.И. Зайцеву, М.И. Короткова, Р.М. Короткову, О.В. Медведеву, Е.Н. Яковлеву, Давида Васкеса (Колумбия), Пабло Рохаса Касаллеро (Испания), Роналдо Менендеса (Куба), Франсиско Симоне Нето (Бразилия). Самые добрые слова благодарности я адресую изготовившим реконструкции народных кукол мастерицам «Сибирской медведицы» (Новосибирск) Н.Ларионовой, Е.Коршуновой, В. Кранц, В.Скорняковой, а также Э. Губайдуллиной. Их работы представлены на фото в гл. I, IV, VII].

Со времени венер мир изменился до неузнаваемости. Однако, как десятки тысячелетий назад, и в новейшее время кукла по-прежнему принимает участие в женском отказе. Примитивное изделие давно уже не является «сестрой» женщины. На каком-то повороте истории кукла потеряла свою эротичность. А от полного набора функций палеолитической венеры у современной куклы осталась лишь одна – отказная. Но разве отказ теперь нуждается в кукле? Человеку нового и новейшего времени можно отказать и без какого бы то ни было подношения. Но тем не менее кукла жива. Её участия в брачных делах требует обычай. Обычаи и традиции ведь исключительно живучи. Не обладай они таким свойством, наше заключение о сексуально-отказном назначении палеолитических венер осталось бы всего лишь логически выдержанной гипотезой. А так, соединив историческую логику (и, разумеется, опираясь на данные этнографии) с современной практикой, мы получили право говорить о формировании начал теоретической концепции.

Как уже говорилось, кукла представляет собой лишь одно из многочисленных средств современного брачного отказа. Но если родство современной куклы с древней венерой не вызывает сомнений, то спрашивается: что роднит с палеолитической фигуркой другие, на первый взгляд, совершенно не связанные с ней отказные предметы? А ведь, наверное, что-то роднит. Иначе различные предметы не служили бы исполнению одной функции. Таким образом, уважаемый читатель, вырисовывается направление нашего дальнейшего поиска. Нам не остаётся ничего другого, как заняться установлением родства членов исключительно пёстрого отказного множества с древним эквивалентом женщины, с сексуально притягательной палеолитической венерой.

Как вы считаете, что общего между репой, корзиной, веником, деревянным клином, блином, бороной, мутовкой (этой палочкой, сделанной из сосновой верхушки, в деревне взбивали масло и размешивали негустое тесто), осколком горшка и вилами? Я перечислил лишь малую часть из известных на сегодня знаков брачного отказа. Да, всё это – знаки отказа. И поэтому все они – родственники. Поэтому от всех этих предметов должна тянуться ниточка к откровенной древней статуэтке, к сексуальному удовлетворению мужчины. Все эти предметы должны быть каким-то образом связаны с женской телесностью. Возможно ли такое? И если да, то как установить родство репы, веника или керамического осколка с палеолитической женской фигуркой?

Трудная нам выпала задача? Оказывается, не очень. Её решение мы найдём в истории брачного отказа. Немного забегая вперёд, скажу, что, окинув взглядом всю эволюцию овеществлённого брачного отказа и обнаружив в ней ряд последовательных ступеней (их, без претензий на периодизацию, будет выделено шесть), мы легко уловим недоступный для понимания при внеисторическом подходе смысл вручения и репы, и бороны, и всего прочего, перечисленного в предыдущем абзаце, и многого-многого другого.

В этом нам поможет... мужчина. У него мы выясним, что в сексуальном плане ему интересно и привлекательно в женщине. А когда по выявленным направлениям мужского сексуального интереса мы станем, двигаясь по оси времени, раскладывать, на первый взгляд, совершенно разнородные отказные предметы, вы увидите, уважаемый читатель, что стоящая перед нами задача решена. Её решение мы начнём с выявления направлений мужского интереса к женщине.

Итак, что же волнует сексуально озабоченного мужчину? Во-первых, это женщина как таковая, во всей её красе и целостности, во-вторых, выступающие женские формы, грудь и ягодицы, и, наконец, в-третьих, низ живота женщины с расположенным там щелеобразным объектом сексуального действия (кстати, русское слово «женщина» или, к примеру, французское «une femme» по-древнешумерски обозначалось следующим образом: ).

Правильность данной классификации мужских сексуальных интересов вы можете проверить, рассматривая росписи на стенах тамбура пригородной электрички или, скажем, общественного туалета, разумеется, мужского. Мне «посчастливилось» изучать мужскую классификацию женских «достопримечательностей», что называется, без отрыва от производства, в университетских аудиториях, на крышках столов, разрисованных многими поколениями студентов.

«Венера ХХI века», изображённая скучающим студентом,
в принципе ничем не отличается от своего палеолитического прообраза
(Санкт-Петербург, Россия, СПбГПУ, 2007 г., крышка стола, 5,0 см);
справа – палеолитическая фигурка (Мораваны над Вахом, Словакия,
21 тыс. лет до н.э., бивень мамонта, 7,6 см).

Той же классификации подчинён и ассортимент «мужских игрушек», предлагаемых секс-шопом. Спрос, как известно, рождает предложение. Это предложение на прилавках магазина с ярко-розовой дверью совершенно чётко распадается – в полном соответствии с локализацией мужских сексуальных интересов – на три семейства. Первое составляют различные куклы, во втором представлены кукольные выпуклости, прежде всего, бюст, в третьем – разнообразные вариации генитальной зоны. Ни малый размер некоторых «игрушек», ни фрагментарность изделий нисколько не претят сексуальным вкусам современного мужчины и не мешают его сексуальному удовлетворению.

Сексуально значимый фрагмент способен в представлениях мужчины
полноценно заменить целое (Санкт-Петербург, Россия, СПбГПУ, 2008 г.,
крышка стола, 6,1 см).

Своей небольшой величиной изделия из секс-шопа перекликаются с миниатюрными венерами. В плане возбуждения, вызываемого сексуально выразительными миниатюрами, мужчина нашего времени и его первобытный собрат выказывают полнейшее сходство.

Что касается восприятия фрагментов женщины-куклы, то и здесь древний и современный мужчина совершенно не отличаются друг от друга. Откуда я это взял? Почему я утверждаю, что и в глубокой древности мужчины удовлетворялись «частичными изделиями»? У вас ведь возникли такие вопросы, читатель? Отвечу. Я утверждаю так на основании исторических данных. Между прочим, мы дважды затронули вопрос о частях женщины-куклы, в первой и третьей главах. Вы помните, я заметил, что некоторые палеолитические фигурки намеренно разбивались. Тогда мы взяли этот факт на заметку. Пришло время о разбивании венер поговорить подробнее.

То, что  фигурки в значительном количестве намеренно разбивались, у специалистов давно уже не вызывает никаких сомнений. Интересно, как они разбивались. Известный археолог П.П. Ефименко отмечает: «Чаще всего маленькие фигурки раскалывались двумя последовательными поперечными ударами на три части – во-первых, головку, во-вторых, верхнюю часть торса с грудью и, наконец, нижнюю часть фигурки – от поясницы» [Ефименко П.П. Костенки I. М.–Л., 1958, стр. 345].

Что же дальше происходило с разбитыми фигурками? Может быть, они выбрасывались? Отнюдь. Части фигурок так же тщательно хранились, как и целые венеры. Как можно трактовать дробление фигурок и хранение их частей? Исследователи, исповедующие фантазийные представления о назначении венер, разумеется, не в состоянии объяснить столь варварское отношение к «произведениями искусства» и «предметам почитания» и бережливое – к их останкам [Ефименко П.П. Костенки I. М.–Л., 1958, стр. 423-424]. Ну а мы с вами, уважаемый читатель, зная, для чего служили венеры и  как они использовались (и имея представления о мужском отношении к «частям целого»), прекрасно понимаем, что таким бесхитростным способом первобытные женщины просто-напросто пополняли свой отказной арсенал.

С некоторого времени этот арсенал стал распадаться на три части. Одну составляли целые фигурки, вторую – их верхние части с грудью, третью – фрагменты, главным достоинством которых была генитальная зона. Как видим, три семейства современных «мужских игрушек» имеют глубокие – палеолитические – корни. Мужчина на протяжении всей человеческой истории остаётся мужчиной. Что касается головок, они, возможно, отбивались за ненадобностью (согласитесь, головка на торсе как объекте вожделения представляет собой явное излишество) или на всякий случай (поскольку головки хранились,  не исключено, что они порой шли в дело в качестве выпуклостей). По крайней мере, мы можем так предполагать.

Разумеется, обладательницы первобытного сознания пришли к разбиванию фигурок не логическим порядком. Этот процесс имел стихийный, случайный характер. Скорее всего, отправляясь на брачную сходку и испытывая нехватку целых фигурок, женщины вынуждены были брать с собой повреждённых, но хранимых ими «сестёр». А может быть, они захватывали с собой и производственный брак. Женщины видели, что мужчины вполне могут довольствоваться частью вместо целого. И тогда они стали специально разбивать статуэтки на части, стараясь отделить сексуально привлекательный для мужчин верх от не менее притягательного низа.

Обломок фигурки в качестве знака отказа
был столь же значим для первобытного мужчины,
как и целая статуэтка (Авдеево, Россия, Курская обл., 8,5 см).

На этой – второй, характеризующейся фрагментированием кукол – ступени (на первой, более древней, надо полагать, производились и использовались только целые фигурки) от отказных кукол отпочковываются куклы-обереги. Сексуально-отказные изделия,  и об этом свидетельствуют их разбивание, уже не рассматриваются в качестве живых существ. Куклы-обереги, напротив, в представлении людей живут и охраняют. В перспективе им суждено превратиться в идолов и богинь. Но  об  этом мы ещё успеем поговорить. Что касается сексуального удовлетворения отвергнутых мужчин, то  оно на данной ступени, думаю, обеспечивается как куклами, так и их частями.

Следующая, третья ступень характеризуется отказными средствами, которые, по сравнению со знаками отказа предыдущей ступени, имеют два существенных отличия. Во-первых, женщины теперь вручают мужчинам не только фрагменты разбитых кукол, но и специально произведённые привлекательные «частичные изделия». Во-вторых, фабрикуемые в это время знаки отказа всё более упрощаются и  становятся более условными. Гротескный реализм вытесняется стилизацией и абстракцией. Особенно показательны в этом отношении находки, сделанные археологами на берегах Дона и чешских стоянках [Ефименко П.П. Костенки I. М.–Л., 1958, стр. 424-425].

Как и прежде, ассортимент отказных поделок распадается на три семейства. Наряду с куклой в ход идут стилизованные бюсты, становящиеся всё более условными женские треугольники (иначе называемые медальонами) и даже кружкú с желобком посередине. Полагаю, что на этой ступени сексуальное влечение к суррогатам женского тела начинает падать. Групповой брак медленно вступает в полосу превращения в свою противоположность. Былая необходимость начинает трансформироваться в обычай.

На третьей ступени эволюции женского отказа
подношения мужчинам приобретают условные очертания
(Дольни Вестонице, Чехия, Моравия, кость мамонта, 2 см).

Описанные изменения занимают многие тысячелетия. Мы познакомились с ними за считанные минуты и сейчас в нашем погружении в историю брачного отказа стремительно приближаемся и вступаем в эпоху цивилизации. Чем характеризуется эта историческая полоса? На четвёртой ступени знаки отказа полностью утрачивают функцию сексуального удовлетворения мужчины. Более того, люди, мужчины и женщины, перестают понимать и ощущать былую могучую связь между отказными предметами и сексом. В исторической памяти мгла застилает прежнее отношение к женским подношениям мужчине. Но обычай продолжает соблюдаться. Соблюдаться неукоснительно и бездумно. В это время он приобретает полностью завершённый, иррациональный вид.

Новый, необычный и неожиданный, вид приобретают на этой ступени и отказные предметы. Теперь их, пожалуй, лишь за исключением гостьи из далёкого прошлого – куклы, не производят специально для обряда брачного отказа. Подношения отвергаемому жениху находят в доме, во дворе, в огороде, в лесу, среди хозяйственной утвари и инструментов. Единственным требованием к новым вещам-отказам является их достаточно приблизительная похожесть на знаки прежних эпох, а в конечном счёте – на женщину и сексуально привлекательные части её тела. Эта генерация отказных предметов представляет собой поколение знаков-аналогов. Аналоги куклы и её интимных мест, будучи звеном единой исторической цепи, по-прежнему составляют известные нам семейства. В первое входят всё ещё бытующая кукла и её подобия, во второе – аналоги женских выпуклостей, в третье – всё чем-то похожее на женский низ и гениталии. Классификация женской привлекательности, «разработанная» древним мужчиной, как и на протяжении прошедших тысячелетий, определяет и очерчивает семейства отказных средств.

На четвёртой ступени слова, которыми, надо полагать, всегда сопровождался брачный отказ, отделяются от подношения. Вещь отходит на второй план и в конце концов в большинстве случаев исключается  из отказного действия. Это и понятно. На данном этапе, утратив функцию сексуального удовлетворения мужчины, она уже не является жизненно важной необходимостью. Слова же, выходя на авансцену отказа, приобретают теперь оскорбительное звучание, несут в себе насмешку и издёвку. На историческую вахту заступает строй эксплуатации, угнетения и унижения человека. Мужчина возвышается над женщиной. Теперь получение им, хозяином жизни, отказа от женщины, которая по меркам новой – моногамной – морали по всем статьям уступает мужчине, расценивается как позор.

За четвёртой ступенью следуют пятая и шестая. К этому времени история всё более и более ускоряется, новации, если можно так выразиться, наползают одна на другую и новое не отменяет, а лишь дополняет сложившийся ранее порядок. Отказы двух последних ступеней исторического ряда с определённого времени сосуществуют с отказами предшествующей  ступени. Поэтому, рассматривая бытовавшие совсем ещё недавно и дожившие до наших дней отказные предметы (и связанные с ними язвительные идиомы) и распределяя их по семействам, мы имеем возможность сразу охватить три последние генерации. Но сначала мы должны охарактеризовать заключительные звенья отказной исторической цепочки.

На пятой ступени в качестве отказных средств к аналогам куклы и её определённых частей присоединяются различные производные этих аналогов и самой куклы. Сватам, например, вручаются не только отказные овощи, но и предлагается какое-нибудь приготовленное из них и приправленное острыми словечками блюдо, а вместо куклы в ход идёт сопровождаемый издёвкой пучок соломы.

Шестая, последняя, ступень являет нам своего рода отказной модерн – на арену брачного отказа выходят аналоги аналогов и аналоги производных. В качестве примера этой отказной экзотики я приведу, скажем, пузатые железные чайники (отдалённое подобие женских форм) или совершенно несъедобные, но по консистенции чем-то сходные с отказной пищей субстанции (керосин, скипидар и пр.). На этой стадии оскорбление и унижение приобретают ещё более обидные формы, а вещный модерн (со стороны своей внешности) теряет всякую связь с исходной моделью. Облик отказной вещи лишается последних следов своего прежнего, обусловленного эротичностью женщины, наполнения. Но и время овеществлённого отказа подходит к концу. Растянувшаяся на десятки, а то и на сотни, тысячелетий история женских отказов-подношений мужчине завершается.

Охватив её двадцатитысячелетний отрезок, мы можем эволюцию вещного компонента женского отказа свести к скупой и рельефной формуле. Эта шестичленка будет выглядеть следующим образом: кукла – сексуально значимые фрагменты куклы – специально изготовленные (и стилизованные) женские атрибуты куклы – аналоги женских атрибутов и самой куклы – производные аналогов – аналоги аналогов и производных. При этом кукла, как основополагающий объект вещного набора, сохраняется, разумеется, видоизменяясь, на всём историческом пути, несмотря ни на какие метаморфозы других предметов отказа.

Я понимаю, уважаемый читатель, что моя отвлечённая от конкретики историческая цепочка, особенно в её трёх последних звеньях, несколько затруднительна для  восприятия. Сейчас мы исправим положение. Но прежде, чем повернуться лицом к живой отказной действительности и перейти к рассмотрению бытующих в наше время отказных предметов и соответствующих им идиом, я сделаю два замечания. Первое касается источников и литературы, второе – некоторых трудностей, возникающих при определении принадлежности небольшого числа вещных отказов к тому или иному семейству отказного множества.

К источникам следует отнести прежде всего публикации материалов «полевых» наблюдений, разумеется, если они проведены по всем правилам. К сожалению, их не так уж и много. Основная их часть сосредоточена в различных словарях народных говоров. Понятно, что упоминая о том или другом отказном предмете, словари на первый план выносят речевое сопровождение подношения (кстати, нередко являющееся идиомой). В словарях, если и присутствует описание отказного предмета, то только в самом сжатом, не  дающем законченного представления о вещи виде.

Литература, также немногочисленная по интересующему нас вопросу, хромает и на другую ногу. Авторы, пишущие на «отказную тему», вырывая овеществлённый брачный отказ из исторического контекста и основываясь на собственном «здравом смысле», так объясняют семантику отказных предметов, что остаётся только восхищаться полётом их фантазии. Серьёзному исследователю известно, что результат обществоведческих изысканий, основанных на «здравом смысле» и чурающихся исторических корней, только случайно может не иметь в той или иной степени бредовой окраски. С энциклопедическим собранием субъективистской метафизической «мудрости» вы можете ознакомиться, посмотрев работу Е.Л. Березович «Формулы отказов при сватовстве» [Березович Е.Л. Формулы отказов при сватовстве // Язык и традиционная культура. – М., 2007]. Правда, при всех, мягко говоря, семантических промахах этого автора,  ему надо отдать должное за огромную работу по собиранию рассеянных по источникам и литературе фактов, как и за выявление новых данных в лингвистических экспедициях. Однако, должен заметить, что моё собрание материалов по большинству позиций превышает и значительно превосходит по качеству собранное Е.Л. Березович.

Чтобы не быть голословным, приведу пример, который, кстати, обнажает и причины трудностей, возникающих при определении принадлежности какого-либо знака  отказа к одному из отказных семейств. Такими причинами, на мой взгляд, являются, прежде всего, скудость характеристики отказной вещи и пробелы в описании её использования.

В источниках и  литературе в качестве вещи-отказа фигурирует гвоздь. Но как он связан с женской сексуальностью и к какой категории отказных средств его следует отнести, при констатации лишь факта использования этого  отказа можно  только гадать. Не больно проясняет ситуацию и сопутствующая такому отказу идиома «сковать гвоздь». Принадлежность гвоздя-отказа к определённому семейству выясняется только при внимательном его рассмотрении. Оказывается, гвоздь, используемый для отказа,  должен быть особым образом  согнут. Эту ключевую для понимания подробность я узнал в с. Нижние Кузлы Пономарёвского района Оренбургской области. Ну а в какое семейство отказных предметов входит «гнутый гвоздь» (так говорят в Оренбургской области), вы, читатель, вскоре узнаете – мы переходим к рассмотрению отказных средств трёх последних генераций (возможно некоторые из этих средств ещё и сегодня встречаются где-то в сельской глубинке).

Эту работу мы начнём с первого, пожалуй, самого малочисленного семейства, заменив его порядковый номер на название. Впредь входящая туда группа отказов будет именоваться семейством куклы. Что же входит в это семейство, помимо его заглавного персонажа?

Самым распространённым отказным предметом семейства куклы, без всякого сомнения, является веник (или голик, как его часто называют). География отказного веника настолько обширна, что все места, где он встречается, невозможно перечислить. Это и центральные области России, и Русский Север, и Поволжье, и Белоруссия. Что же касается следов использования этого отказа, они прослеживаются в Европе вплоть до Испании. Не вызывает сомнений и происхождение веника–отказа. Ведь конструкционно голик представляет собой лишённую  одежды куклу, у которой солома заменена на прутья. Не случайно этот аналог куклы местами наделяют женским именем. Например, в Водлозерье, где при неудачном сватовстве в сани сватов старались напихать прошлогодних веников, связку прутьев именовали Анисьей, а сам этот обычай обозначался словами «подложить старую Анисью». Разумеется,  для получивших такой отказ это было большой обидой [см.: Логинов К.К. Традиционный жизненный цикл русских Водлозерья. Обряды, обычаи и конфликты. – М.–Петрозаводск, 2010, стр. 217]. Не менее обидными словами сопровождалось «награждение» веником-голиком и в других местах («навязывать веники», «прицепить веник», «получить голик» и т.д.).

На родство обрядового веника (в данном случае – оберегового)
с куклой указывают его атрибуты - женская шапочка и коса
(Россия, русские, липовое лыко, ткань, зерно,
шерст. нитки, реконструкция, изг. Е. Коршунова).

Интересно, что в некоторых местностях веник, как инструмент и знак брачного разлада, наделялся в представлении людей некой самостоятельной силой, которую надо было или использовать, чтобы расстроить сватовство, или, напротив, – перебороть, чтобы сватовство и свадьба прошли успешно. Так, в Каталонии, желая отказать сватам, по их прибытии в дом девушки там начинали отчаянно подметать пол, чтобы веник гнал пыль на нежеланных гостей [см.: Матвеева А. Чтобы праздник не кончался. // URL: http://www.tili-testo.ru/articles/cat16/259/]. Для достижения противоположного результата веник подвергался всяческому поруганию. Например, в конце XIX в. в Германии и Тироле молодые, отправляясь венчаться, переступали через положенный на порог веник, а в Чехии веник бросали под ноги жениху и невесте. В России, в Курской губ. через веник перепрыгивала сваха, а в Пензенской губ. невесты прятали веник как можно дальше, «чтобы он не засорил дела» [см.: Сумцов Н.Ф. О свадебных обрядах, преимущественно русских. – Харьков, 1881, стр. 194]. Разве не чувствуется во всех этих действиях с ближайшим родственником куклы его причастности к брачному отказу?

От другой, цельнодеревянной куклы (часто это было полено в подобии женской одежды) тянется ниточка к отказной колодке. Такая колодка, встречавшаяся в центральных губерниях России, представляла собой палку, украшенную красным кушаком, ленточками и разноцветными лоскутками. На родство колодки с куклой указывает не только её «наряд», но и применение. Например, в Острогожском уезде Воронежской губ. женщины как бы в наказание привязывали такие колодки к ногам парней, не женившихся в прошедший мясоед. До нас дошло и соответствующее идиоматическое выражение – «волочить колодку» [см.: Словарь русских народных говоров. Вып. 14. – Л., 1978, стр. 158; Круглый год. Русский земледельческий календарь. – М., 1991, стр. 443]. Надо полагать, среди «заколоженных» парней было немало «отказников». Тех же, кто не получал отказ, но и не женился, «наказывали» за  нерасторопность и увиливание от брака.

Украинский этнограф Н.А. Маркевич описывает малороссийский вариант «заколоживания», кстати, не только парней, но и девушек: «В конце февраля проходит Масленица; женщины волочат колодку, то есть идут по домам и привязывают парубкам и дивкам небольшую колодку к ноге, в наказание за то, что не вступили в брак в прошлый Мясоед. Эту колодку можно снять не иначе, как за некоторый выкуп; на собранные деньги пируют и вместо блинов московских подают вареники со сметаною…». Это наблюдение было сделано в середине ХIХ века. В дальнейшем мы ещё будем говорить об отступлениях от семейно-брачных канонов и их порицании, как и о переносе отказной семантики на женщин и девушек.

В старое время отказные куклы изготавливались не только из соломы, но и из травы, облиственных веточек и различной ботвы. Пучок сухой гороховой ботвы, так называемая гороховина, дошёл до нашего времени как одна из производных куклы. Надо думать, «гороховый отказ» был достаточно распространённым явлением. Иначе он не оброс бы идиомами. В Архангельской области, например, говорили, что парню, получившему отказ, девушка «гороховину повесила» [см.: Словарь говоров Русского Севера. Т.3. – Екатеринбург, 2005, стр. 110]. Более продвинутым вариантом подобного овеществлённого отказа было вручение отвергнутому жениху венка. Для его изготовления использовались не только гороховые вершки, но и стебли других растений. Такие отказы практиковались в различных странах Европы.

Другой производной куклы стала её изменённая до неузнаваемости одежда. Дело дошло до того, что в ход пошли, причём в последнее время преимущественно только на словах, армяки, кафтаны и их подобия, наскоро нарезанные из рогожи и даже газеты. Не надо говорить, что таким подношением (или приклеиванием соответствующего словесного ярлыка) жених-неудачник выставлялся на всеобщее посмешище. Так совсем ещё недавно «веселились» в северных областях России.

В конце концов отказная кукла сумела превратиться даже в наряженную бутылку. Случай такого модерна зафиксирован в Печорском районе Псковской области, где  принесённая женихом на сватовство бутылка водки обвязывалась невестой платком, поясом или дьянкой (варежкой). Не правда ли, читатель, этот «наряд» (за исключением варежки, которую мы «расшифруем» позже) очень похож на «одежду» колодки? Если же сватовство расстраивалось, и парню отказывали, бутылку, «одетую» при сватовстве, возвращали [Копонев В.В. Свадебная обрядность русских Печорского района Псковской области // I и II Межведомственные научные конференции аспирантов и студентов. Этнографическое изучение Северо-Запада России (итоги полевых исследований 1996 и 1997 гг. в Ленинградской, Псковской и Новгородской областях). Краткое содержание докладов. – СПб., 1998, стр. 68]. Разумеется, ни девушка, ни жених, ни окружающие не могли и помыслить, что стеклянная фигурантка неудавшегося мероприятия является последним изданием наверняка хорошо им известной отказной куклы. Что ж, обычаи, сохраняясь, порой изменяются до неузнаваемости.

В следующее семейство современных знаков отказа входят предметы, в конечном счёте сводящиеся к женским выпуклостям. Здесь несомненным лидером является тыква. Поэтому второе семейство по праву следует назвать её именем. Ареал отказной тыквы (или гарбуза, как её чаще называют) огромен. Он простирается от Дальнего Востока и Сибири через всю Европу до Латинской Америки. Этот отказной плод фигурирует в песнях («пишов би я її сватать, так гарбузом пахне»), в кинофильмах, о «тыквенном отказе» знают те, кто никогда не соприкасался с темой сватовства. Значительно и число связанных с отказной тыквой идиоматических выражений и приговорок. Приведу лишь некоторые. Это и «поднести гарбуз», и «покатить гарбуз», и «гарбуза на нос навесить», и, скажем, «забирайте тыквýшку и забудьте про нашу душку».

В качестве брачных отказов в некоторых местностях использовались ближайшие родственники тыквы – арбуз (кавун) и кабачок. Но этой троицей далеко не ограничивается большое семейство тыквы. Ближе к северу к недругам сватов присоединяются репа, редька и брюква (кила), также сопровождаемые множеством забористых идиом [см., например: Сумцов Н.Ф. О свадебных обрядах, преимущественно русских. – Харьков, 1881, стр. 185; Словарь русских народных говоров. Вып. 35. – СПб., 2001, стр. 23-24].

Отказные предметы, имитирующие женские формы, можно было найти и дома. Во многих европейских странах в отказных целях часто использовали корзину (в Россию её «привезли» осевшие в Поволжье немцы), а у нас и на Украине достаточно популярными знаками отказа были объёмистые горшки и ковшики. Горшки передавали сватам или осторожно подкатывали, стараясь не повредить хрупкие изделия.

С появлением института сватовства возникает обычай потчевать сватов. Разумеется, если гости были желанны, на стол выставлялось всё самое свежее, вкусное и богатое. Ну а если родители не хотели выдавать дочь за негожего жениха? Почему бы им не сопроводить свой отказ кулинарным подкреплением? Действительно, шанс отвадить сватов «пищей со смыслом» не был упущен. Сватам стали предлагать блюда, приготовленные из отказных овощей. Особенно часто в таких случаях на столе оказывалась печёная тыква и репа.

Но это были только цветочки. За  производными отказных овощей последовали разнообразнейшие аналоги производных. Главное, чтобы предлагаемое было плохонькой пищей или, в более оскорбительном варианте, имело только лишь пищеобразную консистенцию. Понятно, что есть нечто непотребное или просто принимать такое оскорбление никто не собирался. Сватов старались облить или забрызгать какой-либо жижей, налить её за голенища, плеснуть в сани. Отказ сопровождался выкриками и насмешками. Слова часто отделялись от издевательской «материи», приобретали самостоятельное значение, становились идиомами, до сих пор встречающимися в живом языке.

Что же использовалось в этой группе отказов семейства тыквы? Самым мягким оскорблением сватов была предлагаемая им так называемая пустая пища – суп ритатуй (похлёбка из картошки и лука на воде) и не заправленные сметаной или молоком щи, борщ или каша. На следующей ступени иерархии отказов-унижений  размещалась совершенно несъедобная гуща (или, как её называли в некоторых местах, опара) – остаток при производстве кваса и пива. Сюда же, видимо, следует отнести и прокисший кефир. Далее следовали уже и рядом не стоящие с едой бут (строительный раствор из глины и песка), скипидар и, в более позднее время,  даже керосин. А «отказать» или «получить отказ» при сватовстве звучало соответственно как «накласть опары», «обдать опарой», «налить гущи» или «с опарой воротиться», «приехать с бутом», «поехать со скипидаром» (практически полную, и весьма объёмистую, подборку известных на сегодня идиом этого ряда вам дадут различные словари народных говоров).

Что касается аналогов аналогов сексуально значимых мест куклы-прародительницы, то, как  я уже заметил, заменой тыквы, корзины или горшка сравнительно недавно стали вестники века железа – чайники или, скажем, котелки.

Таковы последние генерации второго отказного семейства. Переходим к рассмотрению современного наполнения третьего.

В третье семейство входят те средства овеществлённого отказа, которые ведут свою родословную от низа живота древней отказной куклы. Однако здесь нас подстерегает одна сложность, и обусловлена она непростым «устройством» этого самого низа. Поэтому данную группу вещей-отказов нам придётся разбить, в соответствии с «устройством» объекта, на три подсемейства. Первое из них вберёт в себя предметы, отображающие низ как таковой, второе – отказные средства, являющиеся слепком женского треугольника, третье – всё то, что перекликается с целью мужских устремлений, с половым отверстием.

Первое подсемейство мы назовём подсемейством варежки. Именно так, за внешнее сходство с этой вещицей в народе зачастую именуют низ живота женщины. Ведь в старое время варежки изготавливали почти исключительно из меха. Причём значительная часть варежек шилась мехом наружу. Во многих местах варежки называли ещё мохнатками, мохнашками, мохнушами. Так называли и называют сейчас и низ живота женщины. И точно так же, и, думаю, не надо объяснять, почему, называли и называют распутную женщину [см.: Словарь русских народных говоров. Вып. 18. – СПб., 2002, стр. 309-310]. Так что подсемейство варежки вполне заслуживает данное ему название. Разумеется, варежка служила и отказным средством, как самостоятельно, так и в комбинации. Не случайно в приведённом мною примере девушка обвязывала бутылку варежкой. Совершенно не понимая смысла такого обвязывания, она тем самым усиливала звучание своего отказа. Это был, если можно так выразиться,  удвоенный отказ. Неугодный жених таким образом наделялся «женщиной» (бутылкой) и впридачу к ней – ещё и «низом женского живота» (варежкой). Если бы бедный парень знал об этом! Кстати, в дальнейшем с варежкой мы встретимся ещё раз.

Самую нижнюю часть женского торса называют ещё лаптем, валенком, головешкой. Но это – не только ярлыки. Одновременно я перечислил и предметы, вручаемые в случае провала сватовства. Отказам этой группы также сопутствуют разнообразные идиомы.

Интересно, что в идентичных по смыслу идиоматических выражениях с одними и теми же существительными могут соседствовать различные, часто имеющие противоположный смысл, глаголы. Например, лапти можно «сплетать», а можно и «расплетать», можно «вешать», а можно даже и «есть». Существительное и глагол в подобных выражениях выполняют разные функции. Консерватор-существительное, обозначая собой вполне определённый и, если можно так сказать, неслучайный предмет, служит исторической логике. Склонный к переменчивости глагол, обслуживая актуальные нужды (выражая усмешку, издёвку, оскорбление), служит своему времени и в известных пределах подчиняется людям. Так в идиоматических выражениях соединяются и переплетаются объективная данность и субъективный по своему характеру колорит. История сохраняет в языке идиом главное и позволяет людям, в соответствии с духом эпохи и потребностями дня, манипулировать словами второго ряда. Филологам, занимающимся отказной лексикой, неплохо бы это знать.

Подсемейство варежки включает в себя ещё целый ряд отказных предметов. Но, как и ранее, я ограничусь рассмотрением необходимого, с моей точки зрения, минимума вещей-отказов. Мы ведь занимаемся не накопительством, а выяснением сути исторического феномена, эхо которого звучит ещё и сегодня. Разве что, в добавление к сказанному, упомяну о «модерне» этой группы отказных предметов – ботинке. Такой аналог аналога (лаптя или валенка) получил некоторое распространение в Сибири. Как видим, и подсемейству варежки не чужды новации.

На очереди у нас – следующая группа овеществлённых отказов. В этом множестве явно первенствует мутовка (её другое название – рогатка). Посмотрите на эту кухонную принадлежность, читатель, и вы увидите совершенно недвусмысленную абстракцию женского треугольника (кстати, в вульгарной речи слово «мутовка» используется для обозначения женского стыдливого места). А раз так, будем считать, что с названием второго «низового» подсемейства мы определились, и теперь можем сосредоточить своё внимание на мутовке и её круге.

Ещё совсем недавно мутовка была
едва ли не самым распространённым
отказным предметом в средней полосе России,
на Северо-Западе и Русском Севере
(Нюрговичи, Россия, Ленинградская обл.,
Тихвинский р-н, вепсы, 1980-е гг., сосна, ок. 50 см).

Ещё лет пятьдесят назад мутовка имелась в каждом деревенском доме, и в любой момент, будучи всегда под рукой, могла использоваться для отвода нежелательного предложения. Этим объясняется и её распространённость в качестве отказного предмета, и довольно широкий ассортимент действий с её применением, и обилие выросших из этих действий идиом. Мутовку старались не только вручить отдёргивающим от неё руки сватам, но и бросали им вслед, привязывали к саням, подкидывали к избе отвергнутого жениха, вешали на стене в помещении, где собиралась молодёжь, если туда приходил получивший отказ парень. Весть об отказе разлеталась по деревне в виде ёмких, язвительных формул: «дали мутовку», «сделали мутовку», «отмутовили» и «получил мутовку», «с мутовкой уехал» и т.д. [см., например: Русский Север: этническая история и народная культура. XII–XX века. – М., 2001, стр. 481].

Наряду с рогаткой-мутовкой в качестве отказной вещи использовалась и другая рогатка – еловая веточка с раздвоенным концом. Такую рогатку, по имеющимся у меня сведениям, не вручали, а лишь показывали сватам. Впрочем, вряд ли бы они её и взяли [см.: Позднякова А.С. Свадебный обряд на Гдовщине (по итогам экспедиции в Гдовский район Псковской области в 1996 г.) // I и II Межведомственные научные конференции аспирантов и студентов. Этнографическое изучение Северо-Запада России (итоги полевых исследований 1996 и 1997 гг. в Ленинградской, Псковской и Новгородской областях). Краткое содержание докладов. – СПб., 1998, стр. 34].

В старые времена женихи одаривались и увеличенной копией мутовки – бороной-суковаткой (сейчас она продолжает жить в идиомах). Когда же суковатку сменила борона в виде рамы с зубьями, на новую модель, видимо, как это водилось ранее, силой старались усадить неудачника, причём иногда – прямо на зубья. Борону с песнями, свистом и улюлюканьем таскали по деревне. Это считалось большим позором [Русский праздник. – СПб., 2002, стр. 552-553]. Рама бороны, весьма отличная от треугольника, конечно, уже не несла в себе и подобия эротического воспоминания своей рогатой предшественницы. Но обычай не умирал. В нём по-прежнему фигурировала всё та же и при этом совершенно другая борона. В обычае продолжала бытовать не столько определённая, конкретная вещь, сколько её функция и название. С обычаями случается и такое.

На борону-суковатку походит сухара (или сушина) – высохшее на корню дерево с отходящими от ствола вверх и под углом сучьями. Этот огромный аналог женского треугольника сваты, не выполнившие свою миссию, могли получить в северных, таёжных краях. Там же, как, прочем, и южнее, отказом могли служить и деревянные вилы, которые в старину имели два или три острия. Трёхрогие вилы, в этом вы можете убедиться в этнографическом музее, представляют собой классический женский знак.

В ряде мест незадачливый жених мог быть «утешен» и таким
эквивалентом женщины (Молдавия, молдаване, ХIХ в., дерево, 160 см).

Из других отказных вещей подсемейства мутовки назову загнутый в виде уголка гвоздь, клин, грествяник (небольшой угловатый камень), деревянный крюк (он представлял собой развилку с неравными рогульками, бόльшая из которых забивалась в стену или привязывалась верёвкой к перекладине). Как видите, уважаемый читатель, все эти предметы так или иначе несут на себе печать заветного треугольника. Все они прекрасно вписываются, несмотря на радикальные внешние отличия, в подсемейство мутовки [см.: Фольклор Тверской губернии. – СПб., 2003, стр. 8, 31; Словарь русских народных говоров. Вып. 13. – СПб., 2002, стр. 297; Вып. 15. – СПб., 2002, стр. 358].

Деревянный крюк без сожаления вручали не справившимся со своей миссией
сватам в лесных областях России (Архангельская губ., ХIХ в., дерево, ок.25 см).

Сюда же мы должны отнести и глиняный горшок, но только не тот, который упоминался ранее. Вернее, горшок мог быть точно таким же, но, в отличие от горшка семейства тыквы, этот горшок не подкатывали к ногам сватов, а бросали. Горшок со звоном разбивался, и у ног сватов оказывались... отказные треугольники. Почему-то керамика имеет обыкновение раскалываться в основном на «отказные фигуры». В этом нетрудно убедиться, грохнув какую-нибудь не особо ценную вещицу, например, тарелку, об пол. Может быть, вам случалось проводить подобные «опыты», читатель. Правда, «керамический отказ» не всегда и не везде имел столь эпатажный характер. Зачастую сватов выпроваживали вручением уже «готового» черепка.

Подсемейство мутовки, как и все другие группы отказных средств, не лишено момента развития. Поэтому и здесь мы находим определённые нововведения. Так, например, мы можем предположить, что шест и кол появились в ряду вещей-отказов как производные сухары и бороны (для этого ствол должен был потерять сучья), а колун – с внедрением в обиход железа – продолжил линию клина. Впрочем, шест и кол могут иметь и другую родословную. Не исключено, что прежде, чем приобрести самостоятельное отказное значение, они были, если можно так сказать, вспомогательным оборудованием – жердями, к которым привязывали куклу, варежку или, скажем, насаживали репу.

Что касается «модерна» XX века, видимо, и он где-то пробил себе дорогу. Но в этом подсемействе мне пока не удалось обнаружить экзотики типа бутылки или керосина. Может быть, у вас, читатель, есть подобные данные? Буду рад, если вы со мною ими поделитесь.

В знакомстве с ассортиментом отказных предметов нам осталось сделать всего один шаг. Последнюю группу из семейства женского низа мы назовём подсемейством калитки. Под калиткой народное сознание разумеет не только отворяющийся вход во двор, но и женское половое отверстие (сравните с китайскими «нефритовыми воротами»). Кстати, именно эта калитка, маскируясь под проход в заборе, фигурирует в различных сонниках. Видеть калитку открытой или открывать её во сне, утверждают сонники, – к счастливому супружеству, видеть закрытой – к отказу на твоё предложение. Как видим, и сонник занимает определённое место в ряду источников по истории взаимоотношений полов.

Но есть и ещё одно значение слова «калитка» (именно им обусловлено название данного подсемейства). Так называют открытый пирожок, маленькую круглую или овальную ватрушечку с приподнятыми краями и каким-либо лакомством посередине. Хозяйки по сей день готовят калитки в Архангельской, Вологодской, Ленинградской, Псковской, Новгородской областях, в Карелии и Финляндии. Когда-то в процедуре брачного отказа это кулинарное изделие и стало заменой той, женской калитки. Народное сознание и в этом случае схватило внешнее сходство столь различных объектов.

За калиткой, как и положено, потянулся целый шлейф устойчивых речевых оборотов. «Наесться калиток» в случае неудачи сваты могли на Северо-Западе и Севере России. А, например, в Кировском районе Ленинградской области «калитками» называли осрамившихся, т.е. не сумевших высватать невесту сватов. О женихах, накопивших немалый опыт отказов, там же говорили: «Сколько раз отказ получил, столько калиток и съел». При этом калитку как кулинарное изделие жених мог так ни разу и не отведать [см.: Словарь русских народных говоров. Вып. 12. – СПб., 2002, стр. 360; Позднякова А.С. Свадебный обряд Суховской волости Кировского района Ленинградской области // I и II Межведомственные научные конференции аспирантов и студентов. Этнографическое изучение Северо-Запада России (итоги полевых исследований 1996 и 1997 гг. в Ленинградской, Псковской и Новгородской областях). Краткое содержание докладов. – СПб., 1998, стр. 78].

Получить аппетитную калитку было большим позором для жениха и сватов
(Карелия, ржаная выпечка, картофельная и морковная начинка, 11 см).

Кроме калитки, женский отказ олицетворяли и другие – круглые и небольшие – выпечные изделия: блин, солоник (лепёшка, посыпанная солью), преснуха (та же лепёшка, но без соли). Впрочем, в ряде мест всё это называлось калитками. Из даров природы, тоже благодаря определённому сходству с известным предметом мужского интереса, отказным средством умудрился стать даже рыжик. Не желая выдавать дочь замуж, родители девушки для жениха и сватов, в более позднее время – только на словах, «жарили (или солили) рыжики».

Ну а затем в ход пошли и аналоги аналогов. Например, в Оренбургской области знаком отказа стал чёрствый сухарь. Как и другие группы предметов брачного отказа, подсемейство калитки демонстрирует нам общий для всего отказного множества эволюционный алгоритм.

В движении всего «отказного фронта» мы наблюдаем одну и ту же закономерность. Согласитесь, было бы, мягко говоря, странно, если бы дело обстояло иначе.

Таков в своей эволюции женский овеществлённый отказ. Пройдя вместе с ним путь длиной в два десятка тысячелетий, от палеолитической венеры до, подумайте только, чёрствого сухаря, рваного ботинка и прокисшего кефира, теперь, после одного небольшого отступления от «отказной темы», мы можем подвести итоги главы.

На моногамном отрезке человеческой истории брачная процедура растягивается во времени. На смену скоротечному общению полов приходит целая череда ведущих к супружеству событий. На одном из первых мест в этой цепочке стоит сватовство, которое от свадьбы порой отделяют недели и даже месяцы. Если раньше, на заре человеческой истории, женское согласие и сексуальный контакт хронологически были практически неразделимы, то теперь, в новой социальной обстановке, вопрос «быть или не быть?» решается задолго до заключения брака, на сватовстве. Мы, в соответствии с направленностью нашей работы, рассмотрели второй вариант. Что же касается положительного ответа, то теперь, со вступлением в новую эпоху, здесь появляется одна существенная новинка. Ранее опредмеченным был только отказ, и, как мы выяснили, он не мог быть другим. В новых условиях овеществлённым становится и согласие. В таком виде брачующимся сторонам оно видится более весомым. Быть таковым его заставляет всё ещё не вырвавшаяся из объятий прошлого психика человека. Наконец, в выборе вещи-согласия есть, от чего оттолкнуться. Надо лишь для противоположного отказу ответа подыскать противоположный или хотя бы непохожий на отказную вещь предмет.

Сделать это, как показывает практика, совсем нетрудно. В предметном море, окружающем человека, всегда найдётся хотя бы подобие альтернативы отказной вещи. Так, народная смекалка противоположностью мутовки избрала половник, а альтернативой вил – грабли (ими ведь загребают невесту). В Узбекистане, где в качестве вещи-отказа популярна лепёшка («сестра» русской калитки), в знак согласия требовалось, а кое-где требуется и сейчас, разломить её и в таком виде вручить родителям жениха. Аналогичный обычай отмечен в Краснодарском крае. Там невеста в знак согласия должна была разломить булку пополам. Но это – уже более поздний слой в истории согласия, так же, как, скажем, поднесение сватам в Боснии и Герцеговине сладкого кофе (горький кофе наливался в знак отказа) [см.: Скарлато Г. Удивительная планета Земля. – М., 1997, стр. 244].

Согласие на брак, существуя на определённом историческом отрезке рядом с брачным отказом, претерпевает по сути дела те же самые метаморфозы, что и его противоположность. Такое «сходство» мне представляется дополнительным аргументом в пользу изложенного в этой главе взгляда на эволюцию женского отказа.

На этом мы распрощаемся с одной из его форм. Дальше нас ждёт немало интересного. Но прежде, чем перейти к рассмотрению отказа в супружестве и любовной измены, мы с вами, уважаемый читатель, подытожим сделанное в данной главе.

1. «Вычислив» назначение палеолитических венер, мы поставили вопрос о подтверждении наших выводов практикой. И что же? Оказалось, что и сегодня, как два десятка тысячелетия назад, кукла по-прежнему используется как средство женского отказа. Жизнь изменилась, отказная кукла переместилась из брачного действа в обряд сватовства. Она потеряла ряд своих важнейших функций. Но обычай всей своей слепой силой всё ещё заставляет женщину в случае нежелания выходить замуж брать в помощницы куклу. Не будь обычаи столь жизнестойки, наши логические построения оказались бы не более чем оригинальной гипотезой.

Связав историю и современность, мы вышли на путь формирования теории. Будет ли это теория женского отказа или мы расширим эти сравнительно узкие рамки, покажут следующие главы.

2. Окунувшись в море отказных вещей, мы определили то общее, что роднит их друг с другом и с древней откровенной женской статуэткой. Этим связующим началом является сексуальная привлекательность вещи-отказа для мужчины (сначала абсолютная, затем – с ходом истории и развитием человека – убывающая и в конце концов уходящая полностью). Нами были выделены направления мужского сексуального интереса и по каждому из них образовано семейство отказных предметов.

Таких семейств, согласно мужской классификации женских достоинств, было выявлено три. Ключевым и отправным объектом первого семейства является сексуально привлекательная кукла, второго – её выступающие формы, третьего – генитальная зона.

3. Как и всё в нашем мире, женский овеществлённый отказ подвержен изменениям. Мы выяснили, как эволюционировал знак отказа, представленный в начале своего исторического пути одной только куклой. Эволюция знака отказа была разбита нами на шесть последовательных ступеней, следуя по которым мы обнаружили в конце исторической цепочки отказные предметы и субстанции, казалось бы, совершенно не связанные с куклой, но тем не менее ведущие свою родословную именно от неё, от сексуально привлекательной искусственной женщины.

Так взглянуть на суп ритатуй, отказной керосин, железный чайник или чёрствый сухарь нас заставил (и дал нам такую возможность) абсолютно незаменимый при исследовании общественных феноменов исторический подход. К сожалению, историзм чужд авторам, пишущим о брачном отказе.

4. Теперь, когда мы распределили предметное множество по семействам и рассредоточили его во времени, разместив те или иные отказные вещи на ступенях эволюции женского отказа, вы, уважаемый читатель, можете заняться... черчением. Думаю, вам не составит труда набросать таблицу (3×6), которая в принципе вместит в себя все без изъятия существующие отказы. Цельный зрительный образ исследовавшегося в этой главе явления будет неплохим дополнением к текстовой последовательности. Признáюсь, при написании главы я пользовался такой таблицей.

5. Женский отказ на протяжении всей истории идёт рука об руку с положительным ответом. Но если в древности овеществлением согласия была сама женщина, то выражающие согласие на брак вещи появились только со вступлением общества в эксплуататорский период истории. Однако и на этом, сравнительно кратком, её отрезке брачное согласие в своей эволюции успело продемонстрировать те же закономерности, что и отказ. Этот факт делает наши позиции ещё более прочными.

Мы лишь коснулись темы женского согласия. Для её более или менее основательного рассмотрения, по всей видимости, следует написать отдельную работу. Главы этой книги могут стать её фундаментом.

НА СЛЕДУЮЩУЮ СТРАНИЦУ