Глава II

ПОЛЫ В ПЕРВОБЫТНОМ ОБЩЕСТВЕ

Чтобы жить, человек должен есть, иметь кров, одежду и тепло. Не случайно потребности в пище, жилище, одежде и топливе называют первыми, главными или жизненно необходимыми. Все они удовлетворяются посредством труда. Это – социальные потребности. Но когда они удовлетворены, когда жизнь в материальном плане обеспечена, из глубины древнейшей,  дочеловеческой истории выступает ещё одна, биологическая по своей природе и происхождению, потребность. Её источником является инстинкт. Этот инстинкт очеловечен. Его проявления вписаны в жёсткие рамки социальных отношений. Но, как и сотни миллионов лет назад, овладевая человеком, он с животной настойчивостью заставляет его искать существо противоположного пола, заставляет соединиться с ним, насытиться близостью, удовлетвориться, чтобы по  прошествии какого-то времени опять превратить человека в своего пленника и  снова вести его той же дорогой. Этот инстинкт, позаимствовав название фильма Пола Верховена, часто называют основным.

Сексуальная потребность и половое взаимодействие очень много значат в жизни современного человека. Оглянитесь вокруг – и вы найдёте массу тому подтверждений. Что же тогда говорить о палеолитическом «основном инстинкте», который в силу большей концентрации биологического в человеке должен был быть в то время намного сильнее нынешнего. Поэтому и половая реализация для нашего первобытного предшественника должна была являться, наверное, делом первостепенной важности.

Так ли это? Да, без всякого сомнения. Многочисленные этнографические данные безоговорочно свидетельствуют, что вопросы пола и полового взаимодействия занимали видное место в жизни первобытного сообщества. С ними могла конкурировать разве что только экономика.

Чем же характеризовалось взаимодействие полов в глубокой древности? Обращу ваше внимание, уважаемый читатель, на главные черты первобытного брачевания.

Во-первых, половое взаимодействие наших предков протекало в строгой обрядовой форме. След древних брачных обрядов до сих пор сохранился в традиционной народной свадьбе и сватовстве. Древний брачный обряд, в свою очередь, в силу специфики первобытного мировосприятия, не мог разворачиваться вне имеющих тогда сугубо прикладной характер действий и без использования каких-либо связанных с реальными нуждами предметов. Все позывы души и сознания – намерения, предложения, отказы и пр. – были в то время слиты с действием, вплетены в практику, были овеществлены. И сейчас, в динамичном и предметном компоненте современных народных обрядов внимательный наблюдатель заметит действия и вещи, некогда совершавшиеся и использовавшиеся без малейшего налёта символики, если можно  так выразиться, по прямому назначению. Все народные обряды выросли из практики бытия, из жизни. Самый древний брачный обряд в сущности и был самой жизнью.

Во-вторых, в условиях первобытного коллективистского общества и брак должен был быть коллективным, групповым. Именно таким он в действительности и являлся. В брачные отношения вступали группы мужчин и женщин, относящиеся к разным родовым организациям.

В-третьих, первобытный брак, как я заметил в предыдущей главе, был внешним, экзогамным. Женщины и мужчины рода вступали в сексуальные связи соответственно с мужчинами и женщинами другой родовой организации. Что касается иных контактов между первобытными родами, они носили эпизодический и негативный характер. Сородичи, противопоставляя себя окружению нéлюдей, именовали себя чистыми, светлыми, истинными, настоящими, одним словом, людьми (между прочим, слово люди того же корня, что и, например, слова лёд или лад, а это ведь чистые, светлые субстанции). Все древние самоназвания народов (их сохранили даже некоторые довольно развитые этносы) означают одно: люди.

А теперь, уважаемый читатель, вернёмся к венерам. Вы ведь догадываетесь, что я не без причины привлёк ваше внимание к основным чертам древнего брачевания. Попытаемся «состыковать» выведенные нами функции палеолитических статуэток с главными моментами первобытного взаимодействия полов. Выполнив эту работу, мы будем решать, что нам делать дальше.

Как мы уже выяснили, женские фигурки должны были быть вписаны в практику, должны были как предмет участвовать в каком-то обряде. Подходит ли для их использования брачный обряд? Думаю, да. Для фигурок, перенасыщенных эротикой, в жизнедеятельности первобытного социума вряд ли можно найти более подходящее место.

Далее, в условиях первобытного коммунизма обрядовые женские статуэтки определённо были предназначены для решения общественных задач и участия в коллективных действиях. Групповое брачное действо, будучи и  по форме и по содержанию коллективным, общественным явлением, вполне могло включать в свой сценарий манипуляции с женскими фигурками в этом их – коллективном и общественном – качестве.

Наконец, мы знаем, что фигурки могли изготавливаться только женщинами, и  только для передачи мужчинам, принадлежащим другому роду. И здесь мы находим точку соприкосновения венер и брачного взаимодействия, которое осуществлялось в то время исключительно в рамках дуально-родовой организации. Брачная сходка мужчин и женщин, представлявших различные родовые организмы, была единственным местом, где передача фигурок была возможна. Для чего? Может быть, с использованием статуэток связан их эротизм? Разумеется, пока это всего лишь предположение.

Что ж, вывод даже из беглого сопоставления функций венер и основных моментов древнего взаимодействия полов вполне очевиден. Разгадку венерианского феномена следует искать в организации половой сферы первобытного общества. Кое-что мы уже сделали по этой части. Но ранее мы лишь предполагали направление поиска. Теперь, когда наши предположения подкреплены некоторым набором аргументов, мы должны глубже вникнуть в «механику» функционирования половой сферы и затем – на этой основе – попытаться выяснить место и роль женских палеолитических статуэток.

Разумеется, мы будем рассматривать половую сферу прежде всего в плане решения нашей основной задачи. При этом мы ни  в коем случае не должны забывать и о других сторонах жизнедеятельности первобытного сообщества. Каждый свой шаг, и это, надеюсь, будет читаться между строк, мы с вами, уважаемый читатель, должны будем выверять по самому широкому кругу тогдашних социальных ориентиров. Научная теория или научный взгляд лишь тогда могут претендовать на достоверность, когда они не вступают в противоречие ни с одним компонентом действительности, ни с одним проверенным практикой логическим построением.

Нам есть, на что опереться. Реконструкция столь отдалённой от нас общественной формы и  её половой и брачной сферы в главном уже давно проведена и, без всякой натяжки, составляет золотой фонд мировой науки. До определённого пункта, до выяснения назначения венер, мы пойдём по следам наших великих предшественников. Я имею в виду в первую очередь автора «Древнего общества» Л. Моргана и автора «Происхождения семьи, частной собственности и государства» Ф. Энгельса. Отсылаю вас также, читатель, к блестящей работе нашего соотечественника Ю.И. Семёнова «Происхождение брака и семьи».

Как уже говорилось, основной и единственной формой устройства первобытного общества был род. Род представлял собой довольно компактное образование. Исследования стоянок древнего человека позволяют определить численность родовой  общины. Она составляла всего несколько десятков человек.

Род силами своих членов удовлетворял все основные жизненные потребности. Сородичи изготавливали орудия труда и необходимую в  хозяйстве утварь, охотились, собирали пропитание и готовили пищу, делали запасы, строили жилища, шили одежду.

В то время труд ещё не был социально дифференцирован. Но он был разделён по признаку пола (а пол, вообще-то говоря, биологическая категория). Мужчины в основном действовали на периферии освоенной родом территории. Они могли удаляться от стоянки на десятки, а иногда – и на сотни километров. В круг мужских обязанностей входили прежде всего промыслы, главными из которых были охота и заготовка сырья для производства орудий и различных изделий.

Зоной приложения активности женщин была территория стоянки и её ближайшие окрестности. Женщины занимались собирательством, делали заготовки, поддерживали огонь. Важнейшей обязанностью женщин был присмотр за детьми.

Таким образом, взяв в качестве критерия труд, мужчин мы можем назвать периферийными и мобильными существами, а женщин – очаговыми и относительно статичными.

Однако для того, чтобы существовать, мало производить только вещи. Другой необходимой составляющей производственной сферы является производство людей или, иначе говоря, деторождение. Как мы уже знаем, эта сторона производственной деятельности в древности была организована весьма своеобразно. Взаимодействие полов было вынесено за пределы рода. Мужчины и женщины вступали в половую связь соответственно с женщинами и мужчинами другой родовой организации. Брак на первобытном отрезке человеческой истории был, таким образом, внешним, род являлся экзогамным сообществом. Каждый род имел на постоянной основе в качестве брачного контрагента другой родовой организм. Такой порядок взаимодействия получил название дуально-родовой организации.

Экзогамия и дуально-родовой механизм стали складываться ещё до появления человека. Почему была призвана к жизни столь оригинальная форма воспроизводства? Чтобы убедительно ответить на этот вопрос, мы должны разбить его на две части. Дело в том, что всё рождающееся в нашем мире, будь то вещь или явление, появляется и существует постольку, поскольку рождение и бытие данной формы возможно и поскольку оно необходимо. Возникновение экзогамии и дуально-родовой организации не является исключением из этой нормы функционирования и развития нашего мира. Поэтом нам следует заняться как возможностью, так и необходимостью возникновения экзогамии и дуально-родовой связки. Начнём с возможности. Поищем её в организации труда наших животных предков.

Должен сказать, что предлюди разительно выделялись из мира животных. И выделялись прежде всего своей способностью трудиться. Разумеется, и производство орудий труда и использование этих орудий тогда целиком были основаны на инстинкте. Труд наших животных предков был определённым образом упорядочен. За сотни тысяч, а, возможно, и за миллионы лет до появления человека разумного, т.е. до начала человеческой истории, инстинктивный, животный труд уже стал разделяться между полами. Самцы, промышляя  добычу, могли удаляться на весьма значительные расстояния от стоянки, самки, напротив, занимаясь в основном собирательством, старались не покидать ближайших окрестностей места расположения стада. В дальнейшем из этого животного территориально-производственного разделения функций выросло разделение человеческого труда между мужчинами и женщинами.

Промышляя вдали от стоянки, самцы занимались не только охотой и разного рода заготовками. Объектом промысла, но не охотничьего, а сексуального, нередко становились и принадлежащие другим животным сообществам самки. Надо полагать, и самки, в свою очередь, также были готовы идти на контакт с чужими самцами. Мы можем предположить, что такая – формирующаяся, промысловая – экзогамия практически изначально представляла собой не единичное или редкое, а  достаточно широко распространённое явление. Её предпосылкой был периферийный, экспедиционный характер трудовой деятельности самцов.

Экзогамия не могла автоматически дать дуально-стадную организацию. На животном отрезке истории экзогамия, не отменяющая внутристадного полового взаимодействия, была ориентирована просто вовне, а отнюдь не на конкретного контрагента, не на самок определённого иного стада. Понятно, что такой внешний брак был чреват стычками самцов из-за самок. Представьте себе, уважаемый читатель, что к месту расположения какого-то стада  одновременно, и с известной целью, подошли две-три группы  самцов. Полагаю, не надо говорить о последствиях такого, неудавшегося сексуального промысла. Правда, замечу, забегая вперёд, что в распоряжении самок имелось средство, с помощью которого можно было приглушить или даже погасить мужскую (самцовую) конфликтность.

Лишь постепенно неупорядоченная экзогамия становилась экзогамией ориентированной, направленной на конкретного и постоянного брачного контрагента. Думаю, о переходе к ориентированной экзогамии, другой стороной которой является дуально-родовая организация, можно говорить как о переходе к человеческой истории.

С переходом к человеческой истории экзогамия была упорядочена и во времени. На смену эпизодическим сексуальным контактам пришли обусловленные трудовым ритмом приуроченные к  определённому времени брачные сессии. От прежнего и очень давнего внутристадного соединения полов в бытии рода оставалось всё меньше и меньше рудиментов. Правда, эти рудименты оказались исключительно живучими. До сих пор в народных праздниках нетрудно заметить послабление нравов и всякого рода вольности во взаимоотношениях полов. Праздники ведь представляют собой отзвук древнего и древнейшего, человеческого и дочеловеческого соединения мужчин и женщин, самцов и самок [cм.: Семёнов Ю.И. Происхождение брака и семьи. – М., 1974, стр. 76].

Черты экзогамии и дуально-родовой организации и в наши дни без труда читаются в быте, языке и представлениях различных народов. Такая форма устройства первобытного общества является для пытливого исследователя неоспоримым фактом.

Что касается дочеловеческой истории, здесь до недавнего времени мы могли положиться лишь на логику ретроспективного анализа. Однако ситуация изменилась. Недавно в распоряжении исследователей оказались материалы, свидетельствующие о том, что наши животные родственники вступали в половые контакты не просто и не только с чужаками, а порой даже с представителями другого вида. Я говорю о контактах неандертальцев и кроманьонцев (Homo sapiens). Доказать, что они имели место, удалось в результате тонких генетических исследований. Оказалось, что у жителей Европы, Азии, Америки и Океании (австралийская раса пока не исследовалась) в геноме присутствуют неандертальские гены. Такие контакты происходили, когда группы Homo sapiens, мигрировав из Африки, стали заселять территорию Евразии. У коренных жителей Африки неандертальские гены не обнаружены [Ясиновская Е. Все мы немного неандертальцы. – URL: www.nkj.ru/news/18034].

Интересно было бы установить, как происходили эти межвидовые контакты. Такая реконструкция, разумеется, в гипотетическом плане, вполне возможна. Но я приберегу эту тему для другой работы. А сейчас вернёмся к самцам-экспедиционерам и их внешним половым связям.

Как видим, экзогамия и дуально-родовая организация не могли бы возникнуть и сложиться, если бы трудовая деятельность не была разделена между самцам и самками соответственно на экспедиционно-периферийную и очаговую. А не сложись экзогамный род и дуально-родовая организация, не было бы и человечества. Но о необходимости экзогамии и дуально-родовой связки я скажу чуть позже.

Итак, возможность появления экзогамии и формирования дуально-родовой организации заключалась в характере деятельности предмужчин. Но это – не единственная предпосылка. Чтобы вступать в половые связи с самками иных животных сообществ, мало заниматься лишь экспедиционно-промысловой деятельностью. Необходимо ещё при этом находиться в состоянии постоянной физиологической готовности к сексуальному контакту. Такая готовность на определённой исторической стадии стала одной из отличительных черт наших животных предков.

Хорошо известно, что подавляющее большинство высокоразвитых животных вступает в половые контакты и размножается, подчиняясь природным циклам. Это необходимо для того, чтобы молодняк «встал на ноги» в наиболее благоприятное время года. Сексуальные сессии у таких животных скоротечны и случаются один-два  раза в год. В остальное время животные не готовы к спариванию. Другое дело, наш далёкий животный предок. Объективно двигаясь по дороге, ведущей к социализации, и мало-помалу наращивая свои социальные потенции, он постепенно выходил и в конце концов вышел, в частности в деле размножения и поддержания сексуальной готовности, из-под безоговорочного влияния природных факторов. Природа более не диктовала ему ритм и время размножения. Его сексуальная готовность стала постоянной.

О каких потенциально социальных накоплениях идёт речь? Это – зачатки рассудочного мышления, производство орудий и простейших приспособлений, достаточно производительный коллективный труд, сооружение примитивных жилищ и укрытий от непогоды, умение делать запасы, способность поддерживать и использовать огонь. Обеспечив себя на постоянной основе пищей, жильём, теплом и защитой от представляющих опасность животных, человекоподобное существо в достаточной степени освободилось от зависимости от природных циклов. Готовность к спариванию вырвалась из узких хронологических рамок. Этот процесс сочетался с брачным освоением периферии.

Особое место в ряду социальных накоплений представлял огонь. Не удивляйтесь, уважаемый читатель, что овладеть химической реакцией горения может животное. Овладение огнём происходило совершенно бездумно, и огонь являлся сначала лишь побочным продуктом добывания пищи.

На животной стадии, поскольку труд уже был разделён между полами, нашими предками использовались и весьма отличные друг от друга приуроченные к полам орудия. Несколько упрощая, можно сказать, что основным женским каменным орудием был скребок, мужским – ручное рубило. С помощью рубила добывалось одно из излюбленных лакомств предчеловека – костный мозг. Вблизи некоторых стоянок археологи находят целые горы расколотых костей крупных животных. Самцы, разбивая рубилом положенные на каменное основание массивные округлые кости, наверняка не всегда наносили точные удары. Бывало, рубило, скользнув по поверхности кости, срывалось, ударялось о твёрдое основание, высекало искру. От искры тлела и воспламенялась сухая подстилка (о наличии подстилки имеются свидетельства археологов и палеоботаников). Огонь то вспыхивал, то затухал. Он являлся спутником бессознательного кулинарного производства. Огонь – на животном уровне – ассоциировался с получением пищи. В результате предчеловеку не оставалось ничего другого, как в ходе психической эволюции преодолеть свойственный животным страх перед огнём.

Благодаря ручному рубилу спутником нашего животного предка,
а затем и человека, стал огонь (Каламбо-Фолс, Замбия, 53 тыс. лет назад).

Привыкание к огню, по-видимому, продолжалось несколько десятков, если не сотен, тысячелетий. И только после этого, по-прежнему без искры разума, сверкающую искру стали высекать ради получения огня. На планете запылали костры. Древнейшие из них были зажжены в Африке около 1,5 млн. лет назад. Костры, таким образом, старше человечества приблизительно в десять раз [Древнейшие костры // Наука и жизнь, № 6, 1982, стр. 83; Самый первый костёр // В мире науки, № 6, 1983, стр. 44]

Миллион лет назад под сводами этой пещеры вокруг разведённого ими костра
сидели Homo erectus (Вондерверк, ЮАР, Северо-Капская пров.).

Огонь, наряду с другими социальными заготовками, поставил предчеловека в относительно независимое положение от природы и её циклов. Эта независимость обусловила постоянную сексуальную готовность, и та, в свою очередь, вместе с периферийным промыслом самцов, сделала возможной экзогамию.

Предполагаю, что здесь вы спрóсите, читатель: а, собственно, в чём смысл экзогамии? Неужели он состоит только в удовлетворении половой потребности самцов? Разумеется, в какой-то мере, да. Но не это главное в экзогамии. Экзогамия была необходима (мы переходим к рассмотрению её необходимости) для осуществления прогресса, для втягивания в человеческое, социальное качество и закрепления в этом качестве.

Объяснить связь экзогамии и прогресса не составляет большого труда. Все мы видели или знаем из собственного опыта, какую власть над человеком имеет сексуальное чувство. Пленённый им человек теряет ориентацию в мире, перестаёт заботиться о собственной безопасности, забывает о занятиях и ценностях, которые совсем недавно казались ему первостепенными. Не случайно психиатры сексуальную озабоченность с такой симптоматикой квалифицируют как любовную манию. Вы представили человека в таком состоянии? А теперь полностью отнимите у него способную в определённой степени сдерживать сексуальное чувство волю. Вы полýчите лишённое разума животное, без тормозов, одержимое половым инстинктом, не видящее ничего, кроме предмета переполняющего его желания. Да, именно животные ведут себя так в период полового влечения. Правда, этот период краток. Происходит спаривание, половая тяга угасает и жизнь возвращается в обычную, нормальную колею. Нетрудно представить, что случилось бы с особью и видом, если бы состояние сексуальной одержимости продолжалось неограниченно долго.

Вы представляете, уважаемый читатель, какая угроза нависла над нашим животным предком с его постоянной половой готовностью. Создав социальные накопления, он получил постоянную готовность, а получив эту готовность, наверняка мог бы одним махом уничтожить всё накопленное, если бы не нашёл выход из созданного им же противоречия, противоречия между выпущенной на свободу биологической, животной природой и будущим человеческим существованием. Думаю, не надо объяснять, что обуревающая существо перманентная сексуальная мания напрочь отбросила бы труд, коллективизм, зачатки мышления, сохранение припасов и всё прочее, что по крупицам собиралось в течение тысячелетий и что в потенции составляло социальное будущее.

И выход, единственно возможный, был найден. В борьбе противоположных тенденций секс, благо в  лице экзогамной деятельности самцов имелась такая возможность, был вынесен за пределы сообщества. Возможность и необходимость соединились  в одном из ключевых пунктов на пути осуществления прогресса. Историческая необходимость нашла и использовала возможность, возможность обеспечила реализацию необходимости. Социализации была открыта зелёная улица.

Становление экзогамии и дуально-родовой организации гладко и просто выглядит  лишь на бумаге. В действительности это был растянувшийся на сотни тысячелетий противоречивый и сложный  процесс. Какие-то группы предлюдей были в большей степени охвачены этим процессом, какие-то – в меньшей. Где-то процесс приостанавливался или шёл вспять, и тогда группы, не укладывающиеся в русло исторического движения, стремительно скатываясь по лестнице прогресса, безвестно исчезали в небытии.

Описание действительности всегда отличается от подлинника. Подчиняясь законам изложения материала, я вынужден, хотя стремлюсь избежать этого, поочерёдно и относительно изолированно один от другого описывать различные аспекты становления экзогамии и дуально-родовой организации. На самом деле и формирование животного разделения труда, и возникновение полового промысла самцов, и накопление социальных потенций, и приобретение постоянной сексуальной готовности, как и развитие всех других моментов тогдашнего бытия, и по сути и во времени представляли собой единое целое. Рассматривать составные части этого целого можно поочерёдно, но понимать их необходимо только в диалектическом единстве.

Не пытаясь объять необъятного, в исключительном богатстве фактуры процесса социализации мы выделили лишь то главное, что соответствует направлению нашего исследования. Нашими обобщениями и выводами тема далеко не исчерпана. Немало интересного и полезного, в дополнение к сказанному, вы, уважаемый читатель, найдёте в трудах Ю.И. Семёнова. Надеюсь, что как и при чтении моей работы, при ознакомлении с выкладками этого незаурядного автора вы будете внимательны и критичны [см., например: Семёнов Ю.И. Происхождение брака и семьи. – М., 1974; его же: От кого произошёл Homo sapiens? // Природа, № 11, 1971].

Напомню, что мы движемся к выяснению назначения венер. И в этом движении, рассматривая в настоящей главе принципиальную сторону взаимодействия полов в первобытную эпоху и в период человеческой предыстории, мы выполнили половину намеченного для главы плана. До сих пор мы говорили о половом аспекте взаимоотношений сообществ (как наших животных предков, так и первобытных людей). Теперь нас будет интересовать отдельно взятое сообщество, а точнее, первобытный экзогамный род (далее в этой главе мы не будем заглядывать в предысторию человечества).

Экзогамия своей обратной стороной имеет запрет на внутриродовые гетеросексуальные связи (гомосексуальных контактов я не буду касаться в этой книге). В противном случае от внешнего брака было бы мало толка. Действительно, наблюдая пережитки родового строя, сохранившиеся в современном мире, мы можем прийти к выводу, что с началом человеческой истории такой запрет становится повсеместным. Правда, при этом он не является абсолютным. Время от времени сексуальную тишину рода нарушают пришельцы из прошлого. Однако, оргиастический секс, принявший в новых условиях форму праздников, уже не делает погоды в родовом сообществе. К тому же удельный вес необузданного секса всё более и более падает с ходом истории. В целом первобытный род, в смысле взаимоотношений мужчин и женщин, несомненно, является асексуальным образованием.

Чтобы как можно более  действенно воспрепятствовать внутриродовым половым связям, на пути возможных неполовых контактов мужчин и женщин возводится множество самых разнообразных перегородок. Разумеется, такое разведение полов происходит стихийно, в ходе длительной эволюции, которая своими корнями уходит в глубины дочеловеческой истории.

Основой и отправным пунктом внутриродового разведения полов служит разделённый по половому признаку труд. Первобытное производство характеризуется не только отличными одна от другой видами деятельности мужчин и женщин. Оно ещё привязывает полы к разным местам её осуществления. К тому же труд первобытного коммунистического общества,  будучи и по содержанию и по форме в высшей степени общественным явлением, отделяя мужчин от женщин, внутренне сплачивает как ту, так и другую половую группу, придаёт, в соответствии со своими особенностями, определённую специфику мужскому и женскому коллективу и, как следствие, определённым образом противопоставляет их друг другу.

Надо сказать, что характер мужского труда делает мужскую группу рода более консолидированной, по сравнению с женской, превращает мужское сообщество в мужское содружество. Не случайно в русском и многих других языках есть выражения «мужская дружба», «братство», «братва», но нет ничего подобного для характеристики женской общности. Женщины, разумеется, тоже консолидированы, но в меньшей степени, чем мужчины. Их труд не требует такого единения.

Однако, как показал опыт истории, для размежевания полов естественно-трудового разделения оказалось недостаточно. Общество было вынуждено вырабатывать дополнительные средства полового межевания. Одним из самых эффективных стало раздельное проживание мужчин и женщин. Как правило, на территории первобытной стоянки располагался мужской дом и, поодаль от него, часто на окраине деревни, – группа сооружений для женщин (реже строился, наряду с мужским, и женский дом). Если по каким-то причинам возводилась одна, общая для обоих полов постройка, женская половина всегда отделялась от мужской: глухой стеной, занавеской или символической перегородкой.

Мужской дом (стоит на земле), как правило, располагался в центре стоянки
(Папуа-Новая Гвинея, короваи).

Следы раздельного проживания свежи до сих пор. Их можно обнаружить в разных уголках мира, и не только у народов, живущих ещё в каменном веке. Например, во многих селениях Кавказа и сейчас вас могут пригласить в кунацкую, где мужчины встречаются, обсуждают новости, просто проводят время. Правда, вы войдёте в кунацкую, только будучи мужчиной. Женщинам вход туда строго воспрещён. Ну а если для подтверждения моих слов вам затруднительно ехать на Кавказ (я уж не говорю о Новой Гвинее или Амазонии, где мужские дома сохранились практически в первозданном виде), вы без труда  обнаружите рудимент мужской половины в... православном храме. Вы догадались, уважаемый читатель, что я имею в виду алтарь, куда женщинам, как известно, входить воспрещается? Да, алтарь вырос из мужской части общей родовой постройки. Эта трансформация происходила на протяжении достаточно длительной исторической полосы, когда общество переходило от первобытности к классовому устройству, когда зарождалась религия и мужчина поднимался над женщиной. Не случайно священнослужителями старых конфессий могут быть только некогда (в эпоху распада первобытного строя) заведовавшие родовыми святынями мужчины [о раздельном проживании мужчин и женщин в древности и об эволюции этого явления см., например: Семёнов Ю.И. Происхождение брака и семьи. – М., 1974, стр. 179-184; Леви-Строс К. Печальные тропики. – М., 1984, стр. 104; Ганзелка И., Зикмунд М. К охотникам за черепами. – М., 1960, стр. 152, 154-155; Фальк-Ренне А. Путешествие в каменный век. – М., 1985, стр. 39-41].

В определённых условиях мужчины и женщины так далеко друг от друга располагали свои строения, что родовое поселение по сути дела распадалось на мужскую и женскую деревни [см.: Семёнов Ю.И. Происхождение брака и семьи. – М., 1974, стр. 182]. Этот факт, зафиксированный европейскими путешественниками в Африке, наводит на одну интересную мысль. Если однополые деревни разделяет достаточно большое расстояние, их взаимная удалённость, в какой-то мере затрудняющая или вообще делающая невозможной общую хозяйственную жизнь, может оформиться в практически полную самостоятельность. Тогда как мужская, так и женская община оказываются вынужденными выполнять и женские и мужские (внутренние и периферийные) хозяйственные и общественные функции. В такой ситуации на однополую общину падает удвоенная нагрузка. Понятно, что выдержать двойную ношу можно только при исключительно благоприятном стечении обстоятельств, а это, видимо, имеет место не очень часто. К тому же в таких деревнях мужчины должны феминизироваться, а женщины – маскулинизироваться. Не надо объяснять, что такие – однополые – «племена», во-первых, мало жизнеспособны и, во-вторых, представляют собой большую редкость.

Зачем же я тогда говорю об этом? В слове «племена» вы, наверное, читаете ответ на мой вопрос, читатель. Да, легендарные амазонки могут соответствовать именно такому хозяйственно-половому раскладу. Теоретически «племя» бесстрашных воинственных женщин вполне могло существовать. Правда, хотелось бы подкрепить эту теоретическую выкладку достоверными практическими свидетельствами. Что же касается мужских и женских деревень, об их существовании, помимо рассказов путешественников, свидетельствуют сказки разных народов. Перечитайте, пожалуйста, сказку о Белоснежке.

Некоторые народы, например, населяющие северные, холодные края, по всей вероятности, никогда не строили отдельных мужских и женских жилищ. Это, видимо, совершенно нецелесообразно там, где помещения приходится обогревать на протяжении нескольких зимних месяцев. Зачастую  там мы не найдём и перегородок между мужской и женской половиной. К примеру, у коряков женщины отгораживаются от мужчин плетёными занавесками или просто отворачиваются [Крашенинников С.П. Описание земли Камчатки. – М.-Л., 1949, стр. 436-437]. Однако в общих постройках практически всегда имеются отдельные для мужчин и женщин входы и выходы [Крашенинников С.П. Описание земли Камчатки. – М.-Л., 1949, стр. 376; Ганзелка И., Зикмунд М. К охотникам за черепами. – М., 1960, стр. 189]. С какой целью это делается, понятно. В условиях внутриродовой асексуальности необходимо свести к минимуму даже самые незначительные контакты разнополых сородичей.

Этой же цели служат специально отведённые только для  мужчин или только для женщин места на территории стоянки, а также мужские и женские тропинки. Если к пересечению таких тропинок одновременно подходят мужчина и женщина, то, как правило, женщина в нескольких шагах останавливается, отворачивается и пережидает, пока мужчина не удалится на некоторое расстояние. Такой порядок до сих пор поддерживается у некоторых отставших в развитии народов.

И ныне, у Стены Плача, как в древности, во времена Моисея,
женщины и мужчины отделены друг от друга (Иерусалим, Израиль).

Говоря о расселении членов рода, нельзя не отметить ещё одну норму первобытности. Мы ведь,  сконцентрировав внимание на мужчинах и женщинах, забыли о детях. Где же они жили? Оказывается, и мальчики и девочки жили только с женщинами. И не только потому, что мужчины не рожают детей, много времени проводят на периферии и больше, чем женщины, подвержены риску. Это, разумеется, веские причины. Но есть ещё одна, делающая женщину абсолютно незаменимой в воспитательном процессе. Только женщина, будучи универсальным существом (в отличие от специализированного по тому или иному направлению мужчины), способна преподать подрастающему поколению всю многогранную науку жизни.

Мы рассмотрели пространственные, связанные с дислокацией полов, перегородки между мужчинами и женщинами рода. Однако существует ещё один класс преград между полами. Эти преграды напрямую связаны с женской телесностью и внешностью женщины. Чем характеризуются такие преграды? Во-первых, мужчина воспринимает женщину вообще и её тело в частности, довольствуясь прежде всего, а зачастую и только, зрительным образом. Поэтому преграда должна быть поставлена на линии мужского взгляда. Во-вторых, в связке «мужчина–женщина» мужчина являет собой активную, домогающуюся сторону, а женщина – пассивную, защищающуюся. Поэтому такую перегородку должна ставить именно женщина.

Одной из самых действенных преград этого класса стала женская одежда. Я говорю об одежде начала человеческой истории. Тогда единственным её назначением было овеществление запрета на проникновение в женщину (мы помним, что в первобытную эпоху любая идея должна была быть овеществлена, должна была быть соединена с чем-то практическим, материальным). Доказать, что назначением первой женской одежды было именно недопущение полового контакта, не составляет большого труда. Представительницы многих народов, закрывая какой-либо юбочкой или её подобием своё интимное место, совершенно не заботятся о прикрытии верхней части тела. Почему? Потому что функция древней одежды состояла не в том, чтобы просто прикрыть женские половые отличия, а в том, чтобы перекрыть единственный канал половой связи.

Далее мы ещё будем говорить о первой одежде женщины и её (одежды) происхождении. Сейчас только замечу, что такая женская защита была способна успешно выполнять свою функцию, даже превратившись в поясной шнурок, как, например, у женщин корубо в Амазонии, или будучи замещённой лодкой, прикрывавшей наготу женщин Огненной Земли. Что касается мужчин, к ношению ими одежды в древности не предъявлялось столь строгих требований. До сих пор существует немало народов, не знающих никакого мужского прикрытия. Явный перевес по части ношения примитивной одежды в пользу женщин свидетельствует о том, что это действительно сооружаемая женщиной преграда.

В ещё хранившем воспоминания о глубокой древности античном мире
едва ли не нормой было изображение одетой женщины и обнажённого мужчины
(Лукания, Ю.Италия, 400-380 гг. до н.э., кратер из обожжённой глины).

Притягательным для мужчин является не только известное заветное женское место. У женщины есть, по крайней мере,  ещё один телесный атрибут, также требующий защиты, но уже от мужского глаза.

Вы наверняка что-то знаете о сексапильности, уважаемый читатель. Но согласитесь, если есть явление, должно существовать и какое-то его материальное, в данном случае – телесное, основание. Что же является, если можно так сказать, телесным воплощением сексапильности? На что, в интересах соблюдения внутриродовой асексуальности, не следовало смотреть древнему мужчине?

Проведём небольшой мысленный эксперимент. Предположим, вы – молодая привлекательная женщина, идёте по пустынной улице, навстречу вам движется мужчина, и вы совершенно не склонны вступать с ним в какие бы то ни было отношения. Я вам скажу, что вы будете делать. Если вы не измените курс, вы обязательно отведёте взгляд в сторону, будете смотреть вниз или станете сверлить глазами бесконечность. Возможно, когда мужчина окажется в нескольких шагах от вас, вы начнёте что-то поправлять, доставать или каким-либо другим способом имитировать свою занятость. Если же вы будете смотреть на мужчину, резко возрастёт вероятность того, что он заговорит с вами. А дальше... Многое, если не всё, зависит от его характера, намерений и обстоятельств, от вашей выдержки и самообладания.

Если вы мужчина, и навстречу вам идёт женщина, смотрите на неё, не отрываясь. В 99 случаях из 100, если это не сексуально озабоченная женщина и если вы не прогуливаетесь по улице красных фонарей, она поступит так, как я только что описал.

Между прочим, подобные эксперименты проведены и дали результаты, с которыми я вас ознакомил. Можете их проверить. Для этого вовсе не обязательно быть участником опыта. Достаточно просто наблюдать.

Вы понимаете, что во взгляде есть какая-то сила, какой-то заряд? А если взглядами обмениваются мужчина и женщина, эта сила и этот заряд сразу приобретают сексуальную окраску. В таком, если можно так выразиться, межполовом взгляде представители противоположных полов несут и читают предложение, призыв, согласие, готовность. Исследования показывают, что «шансы понравиться представителю противоположного пола заметно возрастают, если смотреть ему или ей прямо в глаза» [Хотите понравиться – смотрите в глаза // URL: http://news.bbc.co.uk/hi/russian/sci/tech/newsid_7083000/7083154.stm].

Если женщина желает контакта с мужчиной, она должна жечь его своим взглядом, стрелять глазами, поводить глазами, делать глазки. Не случайно глаза как орган сексапильности (вот оно, телесное воплощение сексапильности!) фигурируют во множестве идиом различных народов. Сексуальная эффективность взгляда может быть увеличена. Известно, что в прошлом итальянские куртизанки, чтобы расширить зрачки и казаться более привлекательными, закапывали себе в глаза белладонну.

Если канал визуальной связи между полами столь важен, что должна была делать первобытная женщина, чтобы соорудить здесь перегородку? Всё просто. Она должна была прятать свои глаза, отворачиваться и скрывать лицо. Ранее мы уже коснулись этой темы, говоря о мужских и женских тропинках. Этнография, располагая богатейшими материалами по интересующему нас сейчас вопросу (от образцов чадры и других женских покровов до описаний многочисленных приёмов отведения и сокрытия взгляда), со всей очевидностью указывает на исключительную важность и широкое использование данного вида преград в первобытности.

Наряд, закрывающий лицо, женщины Аравии
носили задолго до возникновения ислама
(Хадрамаут, Йемен, арабы, ХIХ-ХХ вв.).

Нам остаётся только перенестись туда и посмотреть, как в условиях экзогамии и внутренней асексуальности рода осуществлялись контакты первобытных мужчин и женщин. Это – наша задача на третью главу.

Надеюсь, что после проделанной в этой главе работы нам удастся реконструировать картину древнего брачевания. А там, глядишь, в поле нашего зрения появятся и женские палеолитические статуэтки.

Но прежде, чем стать свидетелями древнего брачного обряда, мы подведём итоги главы.

1. «Зацепившись» за бросающуюся в глаза сексуальную выразительность венер, мы взяли курс на рассмотрение половой сферы первобытного общества.

Что же мы выяснили?

В развитие намёток первой главы нами выделены основные, и обязательные, моменты древнего взаимодействия полов. Это, во-первых, реализация полового взаимодействия в обрядовой форме, во-вторых, соединение полов в групповом браке и, в-третьих, запрет на сексуальные связи с сородичами другого пола (внутриродовая асексуальность), вынесение взаимодействия полов за пределы рода (экзогамия, или внешний брак) и осуществление брачного взаимодействия с другим, вполне определённым, родовым сообществом (дуально-родовая организация).

2. Далее мы сопоставили ранее обозначенные нами функции женских палеолитических статуэток с главными моментами первобытного взаимодействия полов. Результат этого сопоставления укрепил нас в мнении, что искать разгадку венерианского феномена следует в организации половой, брачной сферы древнего социального организма вообще и в составе брачного обряда наших палеолитических предков в частности.

3. Рассматривая половую сферу древнего общества, мы сосредоточили своё внимание на экзогамии и дуально-родовой организации. Эти основополагающие атрибуты первобытного бытия были  проанализированы нами с точки зрения возможности и необходимости их появления и существования.

Как мы выяснили, возможность для весьма своеобразного первобытного соединения полов предоставляли периферийная промысловая деятельность мужчин (ранее, на доисторическом этапе – самцов) и постоянная половая готовность человека и его животных предков.

Что касается необходимости внешнего и ориентированного на иной род брака, то только такой тип соединения полов мог обеспечить нарождающемуся и уже существующему молодому человеческому обществу действенную гарантию от межродовых конфликтов, утраты социальных завоеваний и скатывания в пучину животности.

4. Оборотной стороной экзогамии является внутриродовая асексуальность. Мы выяснили, что для её обеспечения первобытным обществом был выработан довольно сложный механизм хозяйственно-бытового размежевания полов. Его основными компонентами являются: раздельное или так или иначе изолированное проживание мужчин и женщин, мужские и женские входы и выходы, предназначенные для разных полов тропинки и места дислокации на стоянке, одежда, сокрытие женщинами лица, отведение взгляда.

Древнейшей, возникшей задолго до появления человечества перегородкой между полами являлось животное по своему происхождению разделение труда на периферийный, мужской и очаговый, женский. Немалые пережитки этого разделения сохраняются и сегодня.

Что касается детей, они были привязаны к женщинам и размещались в женских жилищах или на женской половине.

5. Наконец, поскольку «географический фактор» представляет собой новинку в деле исследования феномена амазонок, по-видимому, дополняя Ю.И. Семёнова, следует включить в итоги главы и предложенный мной аргумент в пользу существования «племени» воинственных женщин. С точки зрения необходимой в первобытном обществе асексуальности рода, легенда о женщинах-воительницах, имея под собой определённое теоретическое обоснование, вполне может оказаться достаточно правдивым повествованием.

НА СЛЕДУЮЩУЮ СТРАНИЦУ