Глава VII

КУКОЛЬНОЕ ДРЕВО

Вы помните, уважаемый читатель, с чего мы начинали? Зацепившись за эротичность палеолитических женских статуэток, мы в главных чертах реконструировали систему взаимоотношений полов в первобытном обществе. Именно там, в межполовых отношениях, каким-то образом могли быть задействованы сексуально выразительные фигурки. И мы оказались правы. Наши предположения подтвердились. Мысленно преодолев двадцатитысячелетнюю толщу времени и став свидетелями древнего брачного обряда, мы увидели эти фигурки в действии. Загадочные венеры оказались не предметами поклонения, не произведениями искусства и не изображениями матерей-прародительниц. Они были отказными секс-куклами. На том уровне развития человека только так, с помощью искусственных женщин, вручаемых настоящими женщинами сверхкомплектным мужчинам, можно было организовать нормальное взаимодействие полов и тем самым обеспечить существование общества.

Казалось бы, с ростом человека и развитием общества овеществлённый отказ должен был давно стать достоянием истории. Однако нет, обычаи живучи, и, пройдя ряд стадий, предметный отказ, уже при сватовстве, сумел дотянуть до самого новейшего времени. Даже кукла, правда, утратив пару своих важнейших функций (сексуального удовлетворения мужчины и снятия мужской конфликтности) и в наши дни продолжает кое-где фигурировать в качестве отказного средства. Что же касается словесной составляющей отказа, она расцвела целой кроной колоритных идиоматических выражений.

Со временем в этой кроне на правах ответвлений появились формулы супружеской измены, интерполовые идиомы, выражения, «обслуживающие» сексуальную невостребованность, слова-оскорбления, термины для обозначения людей, разрушающих семью и увиливающих от её создания, характеристики внебрачной беременности и прозвища детей, рождённых вне брака, ярлыки для мужчин, занимающихся «пустым сексом», и даже оскорбительные этикетки для гомосексуалистов и женоподобных субъектов. И всё это – порождения древнего сексуального отказа.

Перед нами, таким образом, предстало древо, выросшее из потребностей архаичного полового регулирования, осуществлявшегося с помощью сексуально-отказной куклы. Однако это лишь одна, главная, стволовая ветвь «отказного дерева», с многочисленными веточками её кроны. От этого ствола отходят мощные боковые ветви. Первую и вторую, более ранние, мы назовём соответственно божественной и игрушечной, третью, которая появилась намного позже и которой мы займёмся в следующей главе, – земледельческой.

Итак, приступим к осуществлению нашего плана. Сейчас нам предстоит проследить, как происходило преобразование сексуально-отказной статуэтки в божество. Вы полагаете, такая радикальная трансформация невозможна? Отнюдь, она оказалась не только возможной, но и, в силу развития человека и общества, неизбежной. Превращение – через ряд стадий – отказной куклы в божество оказалось востребованным историей. Рассматривая эту удивительную метаморфозу, мы будем держаться линии исторического развития.

Одаривая куклами выбракованных мужчин, женщины в начале человеческой истории не могли задумываться над смыслом и значением происходящего. Люди ведь только-только вырвались из оков животного мировосприятия. По-прежнему, как ранее их животных предков, людей заставляла действовать доставшаяся им в наследство программа бездумного и неукоснительного соблюдения издревле заданного порядка. Порядок требовалось лишь соблюдать, а не думать и не искать какие-то связи. В то время человеческая мысль включалась не для решения фундаментальных вопросов бытия, а исключительно по поводу частных, практических и несложных задач. Так продолжалось в течение нескольких десятков тысячелетий.

Тем временем история набирала обороты. Мало-помалу развивалось общество. Вместе с ним поднимался и человек. Ко времени расцвета венерианского производства он был уже способен делать несложные обобщения и давать простые оценки. Постепенно возникало по сути дела детское понимание происходящего.

Приблизительно двадцать тысячелетий назад женщины стали смутно осознавать значение, прежде всего, для собственного, женского бытия, своих маленьких «сестричек» (разумеется, я имею в виду наиболее продвинутые человеческие общности, например, такие, следы обитания которых обнаружены в Чехии или Сибири). Несомненно, куклы им помогали, помогали во время брачных сходок. Из обычных «сородичей» куклы стали превращаться в носительниц вполне определённого, конкретного позитива. Между женщинами и куклами, слегка приподнявшимися над женщинами в качестве помощниц, пролегла еле заметная трещина. Но и между людьми в это время тоже начали возникать едва уловимые различия. Впредь эти два процесса будут развиваться параллельно. Надчеловеческое, божественное будет следовать по стопам социального движения и будет отражением человеческого бытия. Но до формирования в сознании человека божественного начала ещё должны пройти многие-многие тысячелетия общественного развития. Пока же, в начале этого пути, куклы, более подсознательно, чем разумно, стали восприниматься в качестве помощниц во вполне конкретном деле.

«Конкретные помощницы» «жили» вместе с женщинами, и их ограниченный позитив, нереализуемый в промежутках между брачными сессиями, оставаясь при них, рано или поздно должен был распространиться за границы их узкого назначения, за границы брачного обряда. Помощь маленьких «сестёр» должна была сделаться, если можно так выразиться, многофакторной. А многофакторность помощи, в свою очередь, не могла реализоваться иначе, как посредством дифференциации «кукольного семейства», посредством его разделения на помощниц, скажем так, разного профиля. Этот процесс шёл в параллель и был обусловлен процессом развития первобытного разделения труда и первобытной общественной дифференциации. Сознание, фабрикуя вымышленную дифференцированную (разделённую между «сёстрами») помощь, как и надлежит отражающему объективную реальность органу, следовало в русле изменений общественного бытия.

Так на определённом этапе общественного развития появляются наделённые особыми способностями персонажи, помогающие в том или ином деле. Видимо, в это время в сознании женщины образ помощницы фиксируется более или менее чётко и определённо (аналогичным порядком развиваются и мужские представления о помощнике, который, однако, весьма не походит на женскую помощницу и о котором я скажу чуть далее). Теперь к «сёстрам» можно обращаться по различным поводам. И «сёстры», апробированные на поприще сексуального отказа, обязательно помогут. Только впредь, в свете новых общественных потребностей, они будут более чем «сёстрами» и более чем помощницами.

Раз «сестра» может помочь, она выше женщины, она умнее, способнее, могущественнее. Что возможно для женщины, то элементарно для помощницы. Но время требует большего. Теперь лишь помощи уже недостаточно. Перед человеком открываются всё новые грани огромного мира, непредсказуемого, загадочного, опасного. Первобытное сознание достигает уровня, на котором человеку необходима уже не только помощь, но и защита и покровительство. Откликаясь на эту потребность, помощница – в глазах женщины – превращается в заступницу и покровительницу, и та наделяется определённым, пока ещё совсем небольшим, набором недоступных для человека, сверхъестественных способностей.

В это время характерный для первых шагов человечества сплав практического и идеального начинает понемногу разделяться на две свои «половинки». Идеальное начинает конституироваться. И в это же время вместе с азами понимания человек овладевает началами представлений. Теперь в сознании женщины (впрочем, как и мужчины) находится местечко, где гнездятся представления о возможности покровительницы («покровителя») сделать то, что в данной ситуации невозможно для женщины (или мужчины) и что в череде событий не совсем естественно для природы. Что касается общественной дифференциации, то на этом уровне развития из общей среды едва заметно выделяются личности, для которых работа по реализации покровительства и заступничества становится, если можно так сказать, полупрофессиональной деятельностью. Так зарождается шаманизм и появляются первые, действующие ещё без отрыва от общественного материального производства, женские шаманки и мужские шаманы.

Однако представления того времени о сверхъестественном ещё очень далеки от религиозных. Это ещё не религия, это ещё не безотчётная вера, а покровители и заступники ещё ни в коем случае не божества. Человек во многом с ними ещё на равных. Ему позволительно даже отчитывать и наказывать не справившихся со своими задачами покровителей. Религия появится лишь в эксплуататорском обществе. А сейчас, нынешние сверхъестественные существа ещё далеко не дотягивают до способности неограниченно творить чудеса (такого понятия просто не существует), до всемогущества. У человека пока ещё весьма ограниченные материальные и духовные потребности. И общество далеко от того уровня, уровня классового размежевания, когда религия становится возможной и делается необходимой. На данном этапе женщина вполне удовлетворяется помогающими и покровительствующими ей «живыми» куклами-оберегами, начало которым положила так хорошо зарекомендовавшая себя на брачной поляне «специализированная сестричка» (мужчина, но о нём позже, разумеется, также не остаётся без покровительства).

В самом начале, когда божественная ветвь только прорастает, помощницы-покровительницы и отказные куклы (кукольный отказ продолжает действовать в полном объёме) мало различимы. Порой они даже подменяют друг друга. Однако рано или поздно наступает дифференциация. И вместе с ней всё ещё используемая женщинами и востребованная мужчинами отказная кукла постепенно перестаёт расцениваться людьми в качестве живого существа. Позиции женских берегинь существенно укрепляются. Этой линии суждено долгое существование, но, в отличие от линии божества, она не претерпит сколько-нибудь значительных изменений и далеко не дотянет до небес и, тем более, до идеи сотворения мира. Женские куклы-обереги доживут практически в первозданном виде (я имею в виду не столько внешность, сколько функции) до наших дней. Они будут сопровождать сначала девочку, потом – девушку, а позже – женщину в её всевозможных занятиях и делах, в чаяниях, раздумьях, поисках, горестях.

Эта куколка – залог женского счастья; стóит только поставить её на ладонь и попросить…
(Ржев, Россия, русские, средние века, ткань, лён, ленты, 6 см., реконструкция, изг. В.Кранц).

На первых порах обереговые куклы «равноправны». Но как только в обществе возникает допустимое в условиях первобытности совсем незначительное, но тем не менее социальное неравенство, это сразу же сказывается на «сообществе» берегинь. Отображением главенства в обществе является появление главной, и при этом универсальной, годной на все случаи жизни, покровительницы и заступницы. Помните, в сказке о Василисе Прекрасной, мать, умирая, говорит дочери: «Слушай Василисушка! Помни и исполни последние мои слова. Я умираю и вместе с родительским благословением оставляю тебе вот эту куклу; береги её всегда при себе и никому не показывай; а когда приключится тебе какое горе, дай ей поесть и спроси у неё совета. Покушает она и скажет тебе, чем помочь несчастью» [Василиса Прекрасная // Народные русские сказки. Из сборника А.Н. Афанасьева. – М., 1982, стр. 97-98].

Среди современных заступниц и покровительниц имеются куклы, отвечающие за достаток в доме и благополучие своей подопечной, заведующие преумножением рода и отведением злых сил, помогающие в ворожбе и в свадебных делах, и даже куклы, способствующие женским рукоделиям. Такие, более или менее современные обереговые куклы во множестве описаны этнографами. Так что, если у вас возникли сомнения, является ли какая-то кукла оберегом или нет, и если является, то каким оберегом она служит, вы можете навести справки в этнографическом музее или поискать нужную вам информацию в литературе.

Набитая целебными травами Кубышка-травница специализируется на ограждении
дома от болезней (Россия, русские, ткань, травы (ромашка, чабрец, тысячелистник,
зверобой, крапива), 14 см., реконструкция, изг. В.Скорнякова).

А как определить древний оберег? Как отличить его от отказной куклы? Тогда ведь не было этнографов, которые о назначении куклы могли узнать из первых уст. Оказывается, в большинстве случаев это вполне возможно.

В первой главе я охарактеризовал внешний вид палеолитической венеры. Выяснив её сексуально-отказное назначение, мы увидели, что внешность статуэтки полностью удовлетворяет её сути. Это и понятно. Содержание и форма теснейшим образом взаимосвязаны. А раз так, то и внешний вид обереговой куклы должен соответствовать её содержанию. Подумаем, какие же внешние черты могут быть присущи берегине и могут отличать её от сексуально-отказной статуэтки. Назову основные отличия.

Во-первых, ни одна из известных на сегодня венер не могла стоять и ни одна не была изготовлена в позе сидения. В этом не было никакой необходимости. Для сексуального удовлетворения вполне годилась «ручная» фигурка. Другое дело, фигура покровительницы. Для этого персонажа больше подходит исполненная достоинства поза. Такие – изогнутые в пояснице и, позже, сидящие – скульптурные изображения женщин появляются 7-8 тысяч лет назад. Вы спрόсите: почему не раньше? Думаю, для предания фигурке такой величавой позы был необходим достаточно высокий уровень развития общества. В качестве примера таких, сидящих берегинь я бы привёл женские фигурки из Алтын-Депе, Кара-Депе и Ялангач-Депе (Южная Туркмения), Пасарджика (Болгария), Чатал Хайюка (Турция). Интересно, что эти фигурки, уже явно не являющиеся отказными, всё ещё несут на себе печать глубокой древности. На подступах к эпохе эксплуатации покровительница зачастую всё ещё обнажена и лицо её всё ещё не открыто. Но сейчас нам важны не эти детали. Первой чертой обереговой куклы, разумеется, если она изготовлена из твёрдого материала, является поза сидения или стояния.

Следы седой древности (в данном случае – маска на лице
и женские телесные атрибуты) зачастую сочетаются
в берегине с величавой позой будущего божества (Алтын-
Депе, Ю.Туркмения, III-нач.II тыс. до н.э., глина, 15 см).

Во-вторых, как мы выяснили, лицо категорически противопоказано отказной кукле. Все такие куклы изготавливались с завесой на лице или с пустой поверхностью, заменяющей лицо, да ещё зачастую и с опущенной головкой. Обереговая кукла, напротив, должна была являться выразительницей воли и определённой идеи. Она должна была утверждать и сообщать нечто важное нуждающейся в защите и покровительстве женщине. Фигурки с лицами стали изготавливаться очень рано, приблизительно два десятка тысячелетий назад. К таким оберегам мы должны отнести фигурки (и сохранившиеся только лишь головки) из Бурети и Мальты (Россия, Сибирь), Брассанпуй (Франция), Дольни Вестонице (Чехия). Однако процесс обретения оберегом лица  был нелёгким. В ряде мест по определённым причинам он задержался на многие тысячелетия. Традиция безликости женской фигурки оказалась исключительно живучей. Тем не менее мы должны сказать, что второй чертой обереговой куклы, и при этом чертой вполне достаточной для признания куклы оберегом,  является её открытое (с глазами) лицо.

В-третьих, отказная кукла не могла не быть сексуально привлекательной. Что касается оберега, эротика ему была абсолютно ни к чему. Некоторых своих покровительниц женщины стали «одевать» так же рано, как и наделять лицом. Такие, «одетые» обереговые куклы обнаружены археологами на сибирских стоянках (Буреть, Мальта). Видимо, «одевать» своих покровительниц женщин заставили суровые природные условия Прибайкалья. В то же время многие обереговые куклы не могли расстаться с эротичностью в течение многих тысячелетий. Так или иначе, третьей чертой берегини является наличие одежды и постепенное схождение на нет эротики.

Лицо и одежда – явные признаки оберега
(Буреть, Россия, Иркутская обл., 20 тыс. лет
до н.э., бивень мамонта, 12,2 см).

В-четвёртых, если в отказных куклах женщины нуждались только во время брачной сессии, то берегини могли потребоваться в любой момент и в любом месте, в том числе и на некотором удалении от жилища или стоянки. Следовательно, такие куклы, особенно при мобильном образе жизни, должны были быть удобны для переноски. Видимо, самым удобным способом переноски было ношение на шее. Понятно, что такие куклы должны были быть совсем небольшими. Действительно, некоторые миниатюрные древние фигурки имеют отверстие для шнурка. Это, например, находки, сделанные в Мальте. Интересно, что отверстие мастерицы делали в нижней части фигурки, между ступнями, но ни в коем случае не в области груди или в голове. Разве можно было нанести вред одушевлённому существу?! Отверстие для шнурка имеют и стилизованные и абстрактные шейные обереги, по-видимому, следующего поколения из Дольни Вестонице, Невшателя (Швейцария), Петерфельса (Германия). Четвёртой чертой куклы-оберега является отверстие для шнурка.

Древняя жительница Прибайкалья
носила эту куколку-оберег на шее
(Мальта, Россия, Иркутская обл.,
20-19 тыс. лет до н.э., кость, 4,5 см).

Таковы основные признаки, отличающие первобытный женский оберег от отказной статуэтки. Совсем не обязательно, чтобы покровительница женщины характеризовалась их полным набором. В принципе, для отнесения той или иной фигурки к категории оберегов достаточно и одного «оберегового признака». К тому же учтите, уважаемый читатель, что перед вами, если можно так выразиться, не завершённые признаки, а признаки-тенденции. Их комбинация, степень развития, конкретное воплощение зависят от многих факторов: местных условий, образа жизни, традиций, техники, технологии, материала, из которого изготавливались фигурки, и т.д. Я стремился вам дать не диагноз, а путеводную нить в лабиринтах первобытного фигуративного массива.

Теперь, поговорив о женских берегинях, которые по сути дела являются недоразвитыми божками индивидуального пользования, мы можем уделить внимание и вопросу сотворения человеком бога.

В то время, когда от отказных кукол ответвлялись помощницы и покровительницы, в первобытном коммунистическом обществе начинала проклёвываться индивидуальность. Берегини, о которых мы говорили, фактом своего существования и исходящими от них флюидами удовлетворяли духовные потребности отдельных женщин. Но ведь оставался ещё и коллектив, и какие-то наделённые жизненной силой и духом персонажи должны были удовлетворять и общественные духовные запросы. Эта ниша не могла пустовать. Таким образом, среди помощниц и покровительниц, сначала едва заметно, а потом всё более явственно, стали выделяться куклы-обереги общественного назначения. Поначалу неотличимые от берегинь индивидуального пользования, они с ходом времени, как содержательно, так и своей внешностью, всё отчётливее оформлялись в особую группу.

Компетенция коллективных оберегов распространялась на женскую составляющую общественного хозяйства, жилище женщин и очаг, на детскую группу, примыкающую в первобытном обществе к женщинам, на все другие компоненты жизнедеятельности женской половины рода. Со временем менялся и облик общественных женских оберегов. В отличие от индивидуальных, они всё более тяготели к стационарности, увеличению размеров и монументальности. Если индивидуальные обереги носились женщиной на теле и хранились в укромных местах (или, во всяком случае, не выставлялись напоказ), то общественные покровительницы должны были находиться на обозрении у коллектива, на видном месте – на стоянке или в чем-то значимых окрестностях. Понятно, что это были женские изваяния, причём нередко с рудиментами, оставшимися в наследство от отказных кукол, в частности, с так или иначе выраженными женскими признаками. Каменные бабы-идолы южных степей смотрят на нас из того времени.

Безмолвный страж приазовских равнин две с половиной тысячи лет назад
был центром мироздания степняков-кочевников (заповедник «Хомутовская степь»,
Украина, Донецкая обл., скифы, прибл. 500 г. до н.э., камень, 90 см – надземная часть).

Индивидуальный оберег надо было кормить и поить, вполголоса разговаривать с ним, тихо просить о помощи. Общественный идол требовал подношений, позже превратившихся в жертвы, коллективных бдений и публичного почитания. Известно, как накаляются страсти и обостряются и усиливаются психические реакции в коллективном действии. Всё это работало на будущее возвеличивание общественной берегини, на увеличение дистанции между идолом и человеком. Ближе к нашему времени, когда дело шло к решительному расслоению общества и возвышению одних людей над другими, общественные покровительницы всё более и более отдалялись от людей. Мысленная конструкция в точности воспроизводила общественное устройство. Параллельно с этим расширялся и круг подвластных идолам деяний. Теперь идолы заведовали стихиями, природными благами, благополучием рода. Однако им пока было неподвластно самое главное – сотворение мира. Тем не менее они, будучи на старте процесса всего лишь «сёстрами» женщин, сумели вырасти до управителей стихий и бытия.

Для того, чтобы подняться на ступень бога-творца, выделившемуся из среды равных главному идолу требовалось, дождавшись смены первобытного строя классовым, одновременно решить, по крайней мере, две задачи.

Во-первых, и это было в духе времени, надо было, разумеется, руками людей и в их головах, повергнуть других идолов, также ставших богами, и, утвердившись в качестве единого бога, заповедовать людям отказаться от идолопоклонства и многобожия (становление единобожия проходило в острой и жестокой борьбе со старым). Соответствующая библейская заповедь настаивает: не сотвори себе кумира (таково иное название идола). Вы понимаете, читатель, что единый бог создавался в умах людей по образу и подобию земного властителя.

Во-вторых, решая первую задачу (и для её осуществления) главному идолу следовало сменить пол. И этому тоже способствовало новое время. Более того, время диктовало такую трансформацию. На переходе от первобытного коммунизма к эксплуатации мужчина, возвышаясь над женщиной, не только утверждался в роли хозяина и господина, но и ещё переписывал – на мужской лад – историю. Любой думающий человек знает, что в перелицовке истории нет ничего сложного и необычного. История на каждом крутом повороте в той или иной степени переписывается заново. В интересующее нас время на это ушло несколько столетий, от силы – тысячелетие. В конце концов в сознании людей место идолов-женщин, через промежуточную фазу идолов-мужчин, занял верховный персонаж мужского пола, творец и вседержитель. Утверждение идеи единого бога сопровождалось физическим сокрушением идолов.

Таким образом, бытие, объективно формируя сознание, вылепило в головах людей образ всемогущего творца, отца всего сущего. Мужчина отнял у женщины последнее – творец присвоил себе женское призвание порождать жизнь.

А ведь дело начиналось с сексуально-отказной статуэтки. Такая вот протяжённая и совершенно непохожая в своём завершении на собственное основание божественная ветвь кукольного древа. Не стόит удивляться такой, казалось бы, совершенно невероятной метаморфозе. Всё духовное, высокое и прекрасное, всё то, чем гордится и восхищается человечество, произошло из жизненно важных, но при этом сугубо утилитарных действий, удовлетворявших материальные и психические потребности первых людей. Танец, пение, изобразительное искусство, литература, религия имеют земные и далёкие от современной эстетики корни, и эти корни уходят в глубины даже не человеческой, а дочеловеческой истории.

Божественная ветвь кукольного древа не ограничивается процессом, которому мы уделили внимание. В параллель с этим, замкнутым на женщину, процессом, начавшись в глубокой древности, нарабатывался и аналогичный мужской мировоззренческий потенциал. Таким образом, вслед за женской составляющей мы переходим к мужскому «богоискательству».

В третьей главе, где речь шла, в частности, о первобытном женском отказе, мы вскользь коснулись и подобного мужского действия. Напомню, что мужской отказ имел место во время экспедиционного промысла, когда сравнительно небольшая группа мужчин на значительном удалении от своей стоянки сталкивалась с численно превосходящей её группой женщин другой родовой организации. Поскольку женщин было больше, каким-то из них, если встреча склонялась к сексуальным связям, мужчины должны были отказать. Вот тогда-то в ход и шли специфические мужские отказные предметы. Таковыми могли быть только фаллоимитаторы. Только с их помощью можно было решить триединую задачу, состоящую в отстранении от реальных половых контактов «сверхкомплектных» женщин, блокировке конфликтности и сексуальном удовлетворении всех участников действа. Как я тогда заметил, из имеющихся на сегодня артефактов наиболее подходящими предметами для такой отказной миссии представляются так называемые птички из сибирской Мальты.

Данная культура, одна из самых продвинутых на то время (более 20 тысяч лет назад), исключительно интересна. По-видимому, тогдашние обитатели Прибайкалья вели весьма мобильный образ жизни. Об этом, в частности, свидетельствуют женские обереги, которые отнюдь не красоты ради женщины носили на шее. Ну а если женщины были подвижны, тем более это касается экспедиционеров-мужчин, которые, надо полагать, бόльшую часть времени проводили вне стоянки. Значит, фаллоимитаторы должны были быть не только непременной принадлежностью древних прибайкальских мужчин, но и, что очень вероятно, имелись у каждого не в единственном экземпляре. Об этом могут свидетельствовать сравнительно частые находки мальтинских «птичек». Как видим, опираясь на концепцию отказа, можно попытаться реконструировать образ жизни представителей той или иной культуры. Вопросы, которыми мы занимаемся, тесно связаны со  многими аспектами жизнедеятельности первобытного общества.

Фаллоимитатор был атрибутом первобытного мужчины и так же, как женская отказная кукла, спасал своего обладателя от беды, неизбежной в отсутствие этого предмета при численном перевесе женщин. Когда наступило время, фаллоимитатор, как и отказная статуэтка, положил начало мужскому оберегу, эволюция которого вряд ли сильно отличалась по существу от эволюции женской берегини. Отличия касались главным образом формы, цвета, рисунка и, естественно, защитительного и покровительного назначения, обусловленного мужскими занятиями. Ещё одним отличием мужского оберега было отсутствие свойственного кукле консерватизма. Отказная кукла, два десятка тысячелетий назад став оберегом, так и осталась куклой. Другое дело, мужской отказной инструмент. Став оберегом, со временем он мог превратиться в зуб зверя, раковину, кость, а мог сохраниться и в виде крестообразной подвески, выполненной из дерева, кости, а позже, – из металла. Не надо говорить, что спустя тысячелетия время поглотило всякие воспоминания о сексуальном назначении предшественника этого мужского шейного знака.

Так же, как все ставшие достоянием истории и ныне бытующие в мире куклы происходят от древней отказной искусственной женщины, все носимые на шее мужчины традиционные знаки ведут свою родословную от первобытного отказного фаллоимитатора. С возвышением мужчины, тем более, если такие знаки приобретали какое-нибудь идеологическое или мировоззренческое значение, их ношение становилось возможным и даже необходимым и для женщин. С переходом к эксплуататорскому строю мужчина наступал и на этом направлении.

Определённо можно утверждать, что и крест, носимый представителями основных христианских конфессий, имеет того же предшественника. И не столько потому, что он своей формой сходен с мальтинской или какой-нибудь средиземноморской «птичкой». Аргументом в пользу такого утверждения является не внешнее сходство, а логика бытия. Никакая другая жизненно важная потребность, кроме необходимости иметь при себе отказной инструмент, не могла в глубокой древности заставить мужчину что-либо повесить себе на шею. А когда отказной фаллоимитатор превратился в оберег, ни одна сила уже не могла заставить мужчину снять с шеи этот знак защиты и покровительства.

Что касается христианского креста, думаю, нетрудно в общих чертах набросать историю его появления. Известно, что христианство возникло в общем-то как ересь и как протест против дискредитировавшей себя церкви. Известно также, что протестанты в поисках идеала новой церкви часто обращают свои взоры в прошлое. Там они видят правду и справедливость. И там же ищут символы, опираясь на которые противопоставляют себя официальной церкви, её доктрине и безнравственному духовенству. Представители христианского протеста, быть может, ещё до Христа избрали в качестве своего знака старинный оберег, несомненно, как и все другие обереги, происходящий от древнего мужского отказного орудия и выполненный в форме креста-«птички». Этот символ, олицетворяющий былое, стал их духовным знаменем в борьбе за ставшие новыми старые идеалы. Впрочем, не менее вероятно, что «вооружение» крестом произошло совершенно стихийно, и лишь потом, по факту, крест сделался одним из фундаментальных атрибутов христианского вероисповедания.

Как мы выяснили, женский общественный оберег в конце концов вырос до божества. Его мужскому аналогу в строительстве божественной карьеры не так повезло. Вы понимаете, уважаемый читатель, что дело тут, конечно, не в везении. Богом должен, по образу и подобию человека, быть персонаж, а не некая часть тела. Да и с общественной составляющей мужского оберега дело обстояло сложнее, чем с аналогичной составляющей женской берегини. Мужские обереги были более, нежели женские, индивидуализированы. Они носились на теле, в то время как женские, в принципе, находясь на некотором удалении от опекаемых ими женщин, могли покровительствовать не только своим «хозяйкам». В первобытном коммунистическом обществе не было «своего» и «чужого», и пользование многими вещами, в том числе и куклами, думаю, в довольно широких пределах было совместным. Женские обереги, в отличие от мужских, в потенции содержали в себе общественную реализацию. Только при определённом стечении обстоятельств мужской оберег мог подняться на ступень идола. Кое-где так действительно и случилось. До сих пор в некоторых странах Востока всё ещё свежи воспоминания о некогда широко практиковавшемся там культе фаллоса.

Культ фаллоса был распространён не только в Индии, Индо-Китае и Японии, но и,
к примеру, в Армении (Мецамора, Армения, II тыс. до н.э., камень, от 20 до 130 см).

Идол-фаллос стороннему наблюдателю может показаться нелепицей или даже извращенчеством. Однако это не так. Такой «монумент» (как вещь и как явление) представляет собой заключительный аккорд мужской составляющей божественной ветви кукольного древа. Вместе с тем этот идол является и в прямом и в переносном значении этого слова монументальным практическим подтверждением существования в древности мужских отказных фаллоимитаторов. Вес такого аргумента трудно переоценить.

В этой главе нам осталось рассмотреть игрушечную ветвь кукольного древа. Эта ветвь имеет тот же исток, что и божественная. Таким истоком является кукольное бытие в интервалах между брачными сессиями.

В древности куклы воспринимались человеком в качестве живых существ, и, понятно, их «жизнь» не могла состоять лишь в участии в брачных сессиях. Миниатюрные женщины «жили» и «действовали» не только на брачной поляне. «Сестёр», выполнивших свою отказную миссию, женщины не прятали до следующей встречи с мужчинами, а, напротив, активно использовали в течение всего межсессионного периода. Куклы были им необходимы в одном исключительно важном для человека того времени занятии.

Если бы сквозь тысячелетия мы посмотрели на древних женщин, нам пришлось бы признать, что порой они, полностью поглощённые этим занятием, играют в куклы. Да, они действительно играли в куклы. Играли, как играют сейчас наши дети, увлечённо, самозабвенно, забывая при этом, что игра – всего лишь имитация жизни. Детскому возрасту, будь то человечество или человек нашего времени, свойственно имитировать реальные действия.

Вы задавались вопросом, читатель, почему и для чего играют дети? Если смотреть в корень, то для того, чтобы удовлетворить, неважно, что суррогатом, потребность психики в общественно востребованном действии, чтобы получить от процесса игры и сыгранного результата заряд положительных эмоций, чтобы имитацией компенсировать реальное занятие, которое из-за малого возраста не может быть осуществлено. Ребёнок играет для того, чтобы ощутить себя человеком. Игра есть труд маленького человека, есть жизненная необходимость. Но чтобы необходимость реализовалась, нужна ещё и возможность её реализации. Для игры, помимо психических мотивов, требуется ещё и время.

В пору детства человечества люди, вопреки расхожим представлениям, не влачили жалкого существования и не были озабочены единственно добыванием пищи. Первобытный человек в высшей степени рационально относился к природе и, как правило, на уровне своих потребностей постоянно был обеспечен всем необходимым. Согласуясь с природными и социальными циклами люди реально трудились отнюдь не каждодневно и ежечасно. Для имитационной, игровой деятельности времени у нашего палеолитического предка было вполне достаточно. И такая деятельность первобытному человеку (кстати, и современному также), как и ребёнку, была необходима. Ведь её альтернативой в свободное от реальной работы время является ведущее к отуплению по сути дела нечеловеческое ничегонеделание.

Так, например, для мужчин палеолита ведущим игровым занятием была имитация охоты. Изображения животных, которые первобытным человеком нанесены на стены пещер и которые историки и археологи принимают за произведения искусства, на самом деле являются всего лишь декорациями сцены, где разворачивалась принимаемая за действительность игра. Не случайно изображения животных наносились на стены и даже потолки длинных и узких пещер. Это была имитация загонной охоты, а изображаемые животные были в подавляющем большинстве стадными. Такие игры в охоту, затем превратившиеся в охотничьи обряды, проводились в межсезонье, когда приостанавливались миграции животных.

У женщин также находилось время для своих игр, для реализации женской игровой потребности. Поскольку дети жили с женщинами, они тоже играли в куклы. Прежде всего это были девочки. В какие игры играли женщины? Разумеется, в игры, воспроизводящие быт и жизнь женского сообщества. Впоследствии из многих разыгрываемых действий выросли различные обряды. По всей вероятности, и у мальчиков были свои игрушки. Но по-настоящему, по-мужски они начинали играть только тогда, когда, готовясь к инициации, за год-два до неё, переселялись в мужской дом. Вместе со взрослыми мужчинами они имитировали охоту.

Ну а дальше, с ходом времени и взрослением человечества игровая составляющая бытия развивалась в совершенно понятном направлении. Куклы-игрушки, отделившись от кукол-оберегов, всё более и более становились подростковым и детским достоянием. Однако этот процесс шёл не быстро и пришёл к своему логическому завершению (я имею в виду только развитые общественные системы) лишь в наше время. Ещё в начале XX века девушки российской глубинки в играх с куклами часто разыгрывали различные, интересные им, прежде всего, свадебные, эпизоды. Такие занятия воспринимались ими совершенно серьёзно и являлись для них жизненно значимыми. Этот момент очень важен. Игра в древности, как и сейчас у маленького ребёнка, была неотделима от жизни [см.: Котова И.Н., Котова А.С. Русские обряды и традиции. Народная кукла. – СПб., 2006, стр. 137-138].

«Гены» древней отказной куклы живут в традиционной народной игрушке по сей день. В этом нетрудно убедиться, посетив этнографический или краеведческий музей. Там вы увидите, что куклы-игрушки так же, как и их палеолитические отказные прапра...бабушки, зачастую не имеют лица. А, например, некоторые каргопольские глиняные игрушечные фигурки женщин выделяются выразительными обнажёнными бюстами. Вот вам практическое подтверждение их отказного истока.

Всего лишь несколько десятилетий назад деревенские девочки играли в такие куклы
(Ливаны, Латвия, Латгалия, ткань, шерст. нитки, 28 см., реконструкция).

Да, действительно, как мы видим, все куклы имеют общие корни. Однако не преждевременно ли такое резюме? Чтобы убедиться в его справедливости, мы должны заняться земледельческой ветвью кукольного древа. Но прежде – итоги главы.

1. В этой главе мы решительно вышли за пределы концепции женского отказа. Исследовав ствол кукольного древа, мы принялись за его боковые ветви. Заключительным звеном одной из них (я назвал её божественной) оказался единый и всемогущий бог. Мы проследили ступени его восшествия на небесный престол и соответствующие этим ступеням трансформации исходной фигуры – сексуально-отказной куклы, превращавшейся последовательно в общественный женский оберег, женский идол, идол мужского пола и, наконец, в создателя и вседержителя мира.

Мы отметили, что такая эволюция духовных и, в конечном счёте, религиозных представлений человека была обусловлена развитием общества и прогрессивными изменениями общественного бытия. Так, в развитии общества, человек создавал и создал себе бога.

2. Что касается индивидуальных защитниц и покровительниц женщины, женских берегинь, им не суждено было сколько-нибудь существенно измениться в ходе исторического развития. С момента своего появления (приблизительно двадцать тысячелетий назад) и вплоть до нашего времени функционально они практически не претерпели никаких изменений. До сих пор у народов, не слишком продвинувшихся по стреле прогресса, женщину по-прежнему окормляют по сути дела первобытные куклы, её помощницы, наставницы, покровительницы.

3. Параллельно с женским оберегом-куклой формировался и мужской оберег индивидуального назначения. Его исходной моделью был отказной фаллоимитатор. Не вдаваясь в детали появления и эволюции покровительствующего мужчине инструмента, я отметил, что по существу линия исторического изменения мужского оберега не отличалась от линии изменения его женского аналога.

4. Линию носимого на шее мужского первобытного оберега продолжили современные традиционные шейные знаки. Несомненно, и христианский крест имеет своим историческим предшественником древний оберег, а тот, в свою очередь, восходит к сексуально-отказному фаллоимитатору. История горазда на такие метаморфозы. С её логикой можно спорить, но выиграть этот спор невозможно.

5. Мы проследили, как женский общественный оберег дорос до божества. Его мужскому аналогу, представляющему собой не персонаж, а модель части тела, не удалось покорить небеса и завоевать авторитет создателя мира. Пределом мужской божественной линии оказался всего лишь культ идола-фаллоса. Мужчины, правда, не остались в проигрыше. При переходе к мужскому периоду человеческой истории, что вполне закономерно, идолы-женщины вынуждены были изменить пол, и богом в результате стал мужчина.

6. В заключение мы показали, что игра, в частности, в куклы, была неотъемлемой чертой первобытного бытия. Она, являясь имитацией жизненно важных действий, была обусловлена психическими потребностями молодого человечества. Занимаясь с куклами, женщины воспроизводили свой – женский – строй жизни, мужчины, имитируя охоту, замещали таким образом своё основное занятие и подтверждали своё назначение и роль в обществе.

Оказалось, что и куклы-игрушки имеют своим отправным пунктом сексуально-отказной женский инструмент.

Таким образом, выйдя в этой главе за пределы концепции женского отказа, мы, если можно так выразиться, постоянно находились с ней на связи. Все попавшие (как в данной главе, так и ранее) в зону нашего внимания куклы и их продолжения действительно «растут» на одном дереве.

Что касается взгляда на назначение «живописного оформления» палеолитических пещер, он был высказан впервые, как, впрочем, и многое другое, как в этой главе, так и в книге.

НА СЛЕДУЮЩУЮ СТРАНИЦУ