Глава VII

МАНИАКАЛЬНАЯ ПСИХИКА

Представьте, уважаемый читатель, что вы – художник, и вам предстоит изобразить на холсте открывающуюся перед вами панораму. Как вы будете действовать? Видимо, пробежав взглядом по панораме, вы выберете какие-то её ключевые элементы и в определённой последовательности перенесёте их (если быть точным, изображения этих элементов) на холст. Затем, когда эскиз картины будет таким образом размечен, вы сможете приступить, тоже к поэлементному, наполнению своего произведения мазками, являющимися более или менее адекватными копиями «кусочков» реальной панорамы.

Но вы – не только художник, вы ещё и психолог. Что вы, психолог, находящий отдохновение в художественном творчестве, скажете о способе написания своих живописных работ? Наверное, что их создание принципиально ничем не отличается от формирования внутрипсихической картины реального мира.

Иначе и не может быть. Художник, будучи психическим существом, в своей работе действует так и только так, как позволяет ему и требует от него его психика. Художник способом своей, так сказать, ручной деятельности в принципе ничем не отличается от любого другого человека, таким же манером воспроизводящего на своём незримом полотне (читайте: во внутреннем мире) картины окружающего его реального мира.

Вы спрóсите: зачем мне понадобилось выяснять алгоритм творения живописного полотна? Только с одной целью. Простым примером из жизни я хотел проиллюстрировать ранее достаточно абстрактно рассмотренную работу нашей виртуальной модели – челнока.

В двух предшествующих главах наше внимание было сосредоточено на ходе челнока из внутреннего мира во внешний и обратно. Сейчас мы рассмотрим «поведение» челнока внутри миров человека.

Чем же характеризуется, как внутри реального мира, так и идеального, «деятельность» нашего познавательного инструмента?

Челнок – в определённом смысле универсал. Он выполняет функции сразу двух инструментов художника – глаза и кисти. Подобно глазу художника он, перебирая элементы внешнего мира, выбирает самый подходящий для данной ситуации, а как кисть, – оставляет его отпечаток на определённом месте во внутреннем мире. Челнок, «гуляя» по внешнему миру, осуществляет поиск, как я его назвал подходящего элемента (можно было сказать: нужного, необходимого, приемлемого), а не выхватывает первый попавшийся. Так же и во внутреннем мире, прежде чем закрепить идеальную копию найденного им элемента, он ведёт поиск подходящего для этого места. Таким образом, челнок является не только «транспортным средством», но и поисковиком, подобным тому, который позволяет нам в сотые и даже тысячные доли секунды найти нужную информацию в океане Интернета (правильнее было бы говорить, что поисковые системы Интернета подобны той, которой располагает наша психика).

Разложим теперь поисковую работу челнока на составляющие. Эта работа состоит из перебора раздражителей, их сравнения, оценки и выбора (думаю, понятно, что все операции и каждая из них в отдельности сопряжены с межмировым курсированием). Исходной и необходимой для осуществления остальных операций является перебор.

В дальнейшем, говоря о поисковой работе челнока, чтобы избежать тяжеловесности изложения, я буду, имея в виду всю цепочку (перебор – сравнение – оценка – выбор), называть только её исходное звено – перебор. Впрочем, так я уже поступил, когда в четвёртой главе одной из подфункций ориентации дал название переборной.

Кстати, в той же четвёртой главе было положено начало графической интерпретации психики. Эту практику мы продолжили в шестой главе. Черчением нам предстоит заниматься и дальше. Накопления данной главы, приплюсовав к ним накопления следующей, мы также переведём в графику. Восьмая глава будет достаточно богатой на рисунки.

Но вы, читатель, можете заняться черчением и пораньше. Проинструктирую вас на этот счёт.

Если мирам человека мы припишем некое пространственное расположение, нам придётся считать, что челнок, перебирая раздражители (и их идеальные копии), движется по линии, перпендикулярной направлению межмирового курсирования. Следовательно, по мере разработки переборного параметра психики (в данной и следующей главе) вы можете найденные нами её (психики) новые разновидности, вернее, их графические интерпретации, размещать на плоскости, изображённой на рис. 4 в шестой главе, перпендикулярно полосам гЗ, З, Ч, Э и гЭ. Нагрузив себя этой работой, вы будете иметь возможность сравнить свою структуру блока ориентации психики с моей.

Занимаясь психиками, обусловленными межмировым курсированием, мы оттолкнулись от изъянов в движении связывающего миры человека челнока. Как вы помните, мы обнаружили, что челноку, наряду с общественно-выверенным ритмичным движением, свойственно притормаживать, вплоть до застревания, как во внутреннем мире, так и во внешнем. Рассматривая переборное движение, мы тоже попытаемся найти определённые разновидности психики, формирующиеся на базе каких-то изъянов, но не в курсировании челнока, а в переборе им элементов как внешнего, так и внутреннего мира (вряд ли стóит объяснять, что какое-либо нарушение в переборе элементов внешнего мира имеет своим отражением аналогичное и, так сказать, в том же месте нарушение перебора идеальных копий этих элементов во внутреннем мире).

Какие нарушения (или изъяны) возможны в работе «переборного механизма»? Их два: челнок (а за ним стоит «имеющий его в своей голове» человек) может зацикливаться на каком-то раздражителе и его отражении (в дальнейшем, краткости ради, связку «раздражитель – его отражение», когда это окажется уместным, я позволю себе урезать, выбросив из неё (но не из своих рассуждений!) отражение раздражителя), а может и, что называется, скакать по раздражителям галопом.

Пожалуй, я начну с зацикливания. Некоторое зацикливание или, если хотите, застревание челнока на каком-то раздражителе не является «грехом», если элемент, притягивающий к себе «психический взор», необычен, важен, нов, опасен, значим… Это совершенно естественно, разумеется, при условии, что остальные элементы внутреннего и внешнего мира не вытесняются из поля того же «психического зрения».

Если же предметом зацикливания служит раздражитель, который является помехой более или менее длительного действия при восприятии других раздражителей, психика в какой-то степени деформируется (чем-то похожие помехи кратковременного действия мы будем рассматривать, когда доберёмся до блока коррекции).

Каким же образом деформируется психика при не очень значительном (в пределах общественной нормы) зацикливании? Чтобы описать эту деформацию, мы должны вызвать на сцену не менее важный закон функционирования психики, чем закон двоемирия. Впрочем, и без нашего вызова он готов вступить в действие, как только обнаруживается хотя бы небольшое зацикливание.

Но прежде, чем назвать анонсированный закон, мы с вами дадим название психике, характеризующейся зацикливанием на каком-то раздражителе.

Такую психику можно было бы назвать зацикливающейся. Однако такое наименование, на мой взгляд, несколько режет слух. Да и буква «З» уже занята «закрытой психикой» (по той же причине не подходит и слово «застойная»). Как же быть?

Я предлагаю назвать психику, характерной чертой которой является «залипание» челнока на раздражителе, маниакальной. Несмотря на то, что этому слову в психиатрии придаётся иной смысл. Как вы, наверное, знаете, читатель, маниакальной принято считать, во-первых, позитивную и даже радостную для носителя мании (в бытующем понимании этого слова), но никак не отрицательную, навязчивость и, во-вторых, навязчивость запредельную, болезненную. У нас словом «мания» будет обозначаться любая не выходящая за границы общественной нормы навязчивость, как положительная для её носителя, так нейтральная и отрицательная.

Другими словами, любую более или менее длительную зацикленность психически нормального человека мы будем называть манией (для зацикленности психически больного человека мы подберём другое название, и вы, думаю, догадываетесь, какое), а психика, меткой которой является мания, будет именоваться у нас маниакальной.

Что касается носителя мании, для его наименования, и, как и раньше, во избежание путаницы, мы вновь обратимся к рыночной терминологии. Пусть субъект, имеющий маниакальную психику, будет у нас её «собственником». Впрочем, мы можем называть его и маньяком, памятуя о том, что наш маньяк является обитателем нормы, а не «ненормальной заграницы».

О терминах мы договорились. Теперь поговорим о законе, по своей, так сказать, солидности не уступающем закону двоемирия.

Психика требует для человека наличия не просто двух миров (внешнего и внутреннего), а миров дифференцированных, рельефных, контрастных, миров, состоящих из немалого количества адекватных их значимости раздражителей (а значимость возбуждающих нас раздражителей, вы это знаете, читатель, весьма и весьма различна).

При маниакальном перекосе дифференциация нарушается в угоду раздражителю, на котором зациклен «собственник» маниакальной психики. Как нарушается? Очень просто. Прочие раздражители задвигаются куда-то подальше, отходят на второй, третий, десятый и т.д. план, а порой и полностью вытесняются из поля зрения (я имею в виду поле «психического зрения») «собственника» так искажённой психики (не забывайте, что пока мы говорим о маниакальной психике, находящейся в составе нормы, а не о гиперманиакальной, которая является аномальной и о которой речь пойдёт далее). Миры обедняются. И тут, чтобы их обогатить, чтобы восстановить их объём и рельеф, в дело вступает закон, который, на мой взгляд, имеет смысл называть законом дифференциации.

Однако закон дифференциации, как и закон двоемирия, – большой формалист. Дифференциацию миров он восстанавливает лишь формально. Дифференцируемые им миры оказываются окрашенными в цвета предмета мании. С «лёгкой» руки закона дифференциации (она ведь у него действительно лёгкая, если можно так сказать, по своему характеру поверхностная) миры нашего «собственника» вновь обретают рельеф, но все элементы этого рельефа (раздражители) оказываются зависимыми от главного элемента – предмета мании.

Таков процесс, если можно так выразиться, оманьячивания психики. В своём описании, ибо иной способ вряд ли возможен, я вынужден был разложить его на последовательные шаги. В действительности же эти шаги связаны не столько хронологически, сколько логически и потому для человека, как «собственника», так и наблюдателя, они неотделимы один от другого во времени.

Понятно, что при описанном раскладе психики маниакальный субъект имеет не адекватные представления о мире (впрочем, и о себе тоже), а искажённые, иллюзорные. Иначе говоря, им владеют замешанные на предмете его страсти (отвращения, боязни или чего-то ещё), а этот предмет в принципе может быть любым, иллюзии.

Мы знаем, что иллюзии выходят наружу в виде бреда. Лёгкий бред (ещё раз напомню, что мы говорим о маньяке, принадлежащем норме) «собственника» маниакальной психики реализуется прежде всего в его общении с другими людьми, в его словотворчестве и в его поведении. Думаю, не надо пояснять, что к данным формам и прочим составляющим маниакального бреда дорожка идёт от предмета зацикливания.

Маниакальные иллюзии овладевают человеком, как правило, на довольно продолжительное время, а порой – и на всю жизнь. Поэтому и название для них следует подобрать в соответствии с этой их особенностью. Я предлагаю маниакальные иллюзии называть застойными (такое название, будучи неподходящим – из-за своей начальной буквы – для рассматриваемой нами разновидности психики, вполне годится для свойственных ей иллюзий).

Такое название должно устроить нас и по другой причине. Когда мы обнаружим разновидность психики, противоположную маниакальной, а мы обязательно – ведь психика поляризована! – её обнаружим, и нам придётся подбирать название для её иллюзий, нам нетрудно будет найти антоним слова «застойные».

Предполагаю, уважаемый читатель, что, будучи утомлённым общими рассуждениями о маниакальной психике, вы хотели бы получить какой-либо её пример из жизни. Пожалуйста, и этот пример, видимо, будет из вашей жизни.

Помните, мы говорили о враче, который, чтобы понять своего пациента, должен сам по возможности прочувствовать его ощущения? Человеку, не связанному с медициной, тоже, по всей видимости, неплохо иметь не только книжные, но и, так сказать, натуральные представления о той или иной болезни или же о каком-то отличном от средне-нормального состоянии (мы сейчас как раз говорим о таком).

Осмелюсь предположить, читатель, что вы испытывали, и, возможно, не один раз, а, может быть, испытываете и сейчас самую настоящую манию. Какую? Весьма распространённую – любовную. Именно как манию квалифицирует любовь психиатрия. Интересно, что химизм любви (мы знаем, что любое психическое проявление имеет под собой химическую основу) ничем не отличается от химизма рьяного коллекционирования, истовой веры или какого-либо иного «маниакального пленения».

Ну а если вы испытали любовную манию и знаете о ней не меньше меня, я могу считать себя свободным от описания присущего ей возвышения и идеализации предмета любви, сконцентрированных на объекте любви помыслах, свойственных ей нарушениях ритма жизни, сопровождающем любовь попустительстве по части исполнения служебных обязанностей и прочих её иллюзорно-бредовых атрибутов. Согласитесь, что в своём перечислении я не погрешил истиной. Недаром говорят, что у влюблённого человека сносит голову (между прочим, мужскую чаще, чем женскую).

Как, уважаемый читатель, посмотрели на себя со стороны?

Теперь, следуя сложившейся у нас традиции, наверное, надо составить формулу маниакальной психики. Но чтобы формула была полной, я сначала вкратце опишу психику, занимающую срединное положение в плане работы «переборного механизма», т.е. отличающуюся в лучшую сторону как от зацикливающейся разновидности, так и от разновидности, галопирующей по раздражителям внутреннего и внешнего мира.

Носителя срединной психики отличает адекватное общественно-выверенной значимости восприятие вещей и явлений реального мира. Поэтому реальность в его психике отражается в максимально возможном богатстве её черт, как рельефная и диалектичная целостность. Перебирая раздражители, оценку и выбор необходимого ему для какой-то деятельности носитель средне-нормальной психики обязательно производит на альтернативной основе, в сравнении. При этом каждому раздражителю он уделяет такой объём внимания, который, во-первых, пропорционален общественно-выверенной значимости раздражителя и, во-вторых, соответствует целям носителя.

Сбалансированное внимание, пожалуй, является результирующей психической характеристикой такого субъекта. Поэтому срединную разновидность «переборной психики» я предлагаю именовать внимательной психикой (тем более, что буква «В» у нас ещё не задействована).

Сравнивая внимательную и маниакальную разновидности психики, мы легко можем составить формулу последней. Она имеет следующий вид: маниакальной психике атрибутивно присущи более или менее застойные иллюзии, определённый недостаток внимания к объектам, не входящим в круг маниакальной привязанности и в той или иной мере безальтернативный способ мышления и поведения.

Рядом с маниакальными психиками, но уже за пределами нормы, находятся гиперманиакальные.

Такие психики, по сравнению с маниакальными, характеризуются, если можно так сказать, на порядок более прочным, болезненным зацикливанием на каком-то раздражителе. Этот раздражитель становится едва ли не единственным предметом внимания больной психики. За ним уходят вдаль, затемняются и порой полностью выпадают из поля «психического зрения» практически все остальные раздражители. Оставшиеся же приобретают окраску предмета гиперманиакальной привязанности.

В такой ситуации выходящий на арену своего действия закон дифференциации оказывается способным создать лишь подчинённый болезненной привязанности «собственника» гиперманиакальной психики суррогат того и другого мира, бедный и фальшивый.

Естественно, что такая «мировая почва» заставляет психику продуцировать застойные галлюцинации, а язык и тело – соответствующие вербальные и деятельные бреды. Что касается мышления гиперманьяка, за неимением альтернативных выдвинутому им предмету раздражителей, оно становится практически всецело безальтернативным.

Таково в главном описание функционирования гиперманиакальной психики. Ещё более краткой, своеобразной выжимкой из данного мною описания, является формула крайне перекошенной в плане зацикливания психики.

Вот она: гиперманиакальной психике атрибутивно присущи застойные галлюцинации, практически полное отсутствие внимания к объектам, на связанным с гиперманиакальной привязанностью, и крайне безальтернативный способ мышления и действия.

Чтобы картина гиперманиакальности была полной, нам надлежит лишь поставить диагноз гиперманьяку. Это совсем просто. Поскольку гиперманиакальной психике присущи галлюцинации, её «собственник» страдает шизофренией. Возникает вопрос: как назвать данную разновидность шизофрении? Думаю, лучшего названия, чем «маниакальная», мы не найдём. Вы не против, читатель? Тогда это название мы и узаконим.

Наверное, я опять вас утомил изрядной долей общих рассуждений, и вы хотите, чтобы я привёл какой-нибудь пример реальной маниакальной шизофрении. Охотно это сделаю. Но только предварю описание имевшего место случая (пока ещё не знаю, какого) воспоминаниями о первых шагах своей преподавательской работы.

Начав читать лекции, чтобы сделать преподносимый студентам материал более доступным, привлекательным и приближённым к жизни, я стал собирать где только можно различные факты и случаи из психологической и психиатрической практики. Найденное я переносил на карточки и группировал по темам. Количество карточек всё прибавлялось, счёт шёл уже на сотни, и тут я заметил, что быстрее остальных разбухает тема «Мании».

Вы спрóсите, почему? Потому что человек с рассматриваемым нами перекосом психики может зациклиться буквально на всём: на боязни стеклянных предметов и безотчётной любви к ним, на страхе подняться и (или) спуститься по лестнице, на восторге при виде цифры «3» и ужасе (сопровождаемом залезанием под стол) при упоминании числа «11», на вожделении при созерцании лубочной картинки над своей кроватью и восхищении, сопровождаемом многочасовым стоянием в музее, чарующей глубиной (с его точки зрения) чёрного «шедевра» Малевича… Этот список можно растянуть на многие страницы.

Не подумайте, что названные «причуды» я взял с потолка. Все собранные мною случаи гиперманиакальности (как и других «перекосов») обнаружены в окружающей нас действительности или в литературе.

Сейчас в одной руке я держу ручку, а в другой – наугад вытянутую из моей картотеки карточку. Посмотрим, о какой гипермании она нам расскажет.

Оказывается, о патологическом собирательстве. Что ж, это интересное, с точки зрения человека, изучающего психику, «увлечение» (надо думать, оно интересно и патособирателю). Чем же оно интересно?

Во-первых, это – более или менее нейтральная гипермания. Ни особой любви, ни какого бы то ни было неприятия (за редким исключением) найденное и складируемое, как правило, у собирателя не вызывает. Разве что сам процесс собирания расценивается «коллекционером» как в общем-то позитивный.

В качестве, надеюсь, небесполезной информации добавлю к этому пункту небольшое замечание: спрятанная в сознании человека «шкала», полюсами которой являются «крайне положительное» и «крайне отрицательное», градуирована, и, следовательно, любая мания или гипермания может иметь тот или иной, как положительный, так нейтральный и отрицательный, «накал».

Во-вторых, при патологическом собирательстве предметом гипермании является не столько найденное барахло (оно представляет собой, скорее, средство), сколько личность самого собирателя, который зачастую расценивает себя в качестве спасателя «нужных» вещей, выброшенных «глупыми» людьми.

Так что патологическое собирательство, наряду с грандоманией, мессианизмом, микроманией, патологическим нищенством и другими аномалиями этого ряда, может быть отнесено к болезням самовосприятия, которые, вообще-то говоря, по сути своей являются формами маниакальной шизофрении, в которых в качестве выделяемого объекта фигурирует сам больной (в скобках отмечу, что неадекватное самовосприятие, как и любой другой «перекос», может и не выходить за рамки нормы).

Наконец, в-третьих, патологическое собирательство наглядно демонстрирует масштаб гипермании, в то время как другие маниакальные шизофрении так явно свой размах на показ не выставляют.

Впрочем, смотрите сами.

Не так давно внимание санитарных служб привлекла одна пожилая жительница Гонконга. Из её квартир (у неё были две смежные квартиры) по дому разносился, мягко говоря, не совсем приятный аромат. Когда проверяющие открыли двери, оказалось, что в «жилище» можно разве что вползти по возвышающейся почти до потолка груде всякого хлама. Среди собранного за десяток с лишним лет были сломанные холодильники и отходы стройматериалов, сотни зонтиков и тысячи различных пластиковых упаковок, разлагающиеся трупы кошек и собак… Общий вес «сокровищ» китаянки составлял примерно 30 тонн.

Это, конечно, – крайний случай. Вряд ли «коллекционерка» (кстати, помещённая в психиатрическую больницу) как-то мотивировала своё собирательство. Скорее всего она занималась им бездумно, что называется, на автомате. Можно предположить, что раньше, будучи в самом начале своего пути в болезнь, ещё принадлежа норме, она была немало акцентуирована по части бережливости. Позже стала собирать выброшенное и потерянное с какой-то установкой (например, «вдруг пригодится»), и в конце концов её в определённой мере рациональное увлечение превратилось в неосмысленное собирательство ради собирательства. Скатывание в болезнь часто начинается в норме.

Вы представили масштаб гипермании собирательницы из Китая? Кто-то подсчитал, что, если выложить всё собранное жительницей Гонконга в один слой, то можно будет покрыть три футбольных поля.

Россия, конечно, оставила Китай далеко позади. Чтобы вывезти мусор, собранный рыбинским «коллекционером» Иваном Мельником, потребовалось 150 машин, и надо полагать, не трёхтонок.

Примеры, несомненно, – вещь привлекательная. Их можно плодить, плодить и плодить. Но нас ждёт более полезная и занимательная – исследовательская – работа. Подведя итог главы, мы вновь окунёмся в мир не таких уж и хитрых сплетений психики.

1. Взяв на прицел переборную сторону психики (её анализ будет продолжен в следующей главе), мы, как и в предшествующей паре глав, где объектом рассмотрения у нас была сторона межмирового курсирования, вновь воспользовались нашим испытанным и неплохо себя зарекомендовавшим исследовательским инструментом – виртуальным челноком, с помощью которого была смоделирована связь внешнего, реального мира с внутренним миром человека и уже были найдены три нормальные разновидности психики и две аномальные.

В данной главе наш исследовательский интерес был сосредоточен, если геометризировать психику, не на продольном – между мирами – движении челнока, а на перпендикулярном ему, переборном.

Использование виртуальной модели принесло плоды и на этот раз.

2. Предположив, что при переборе раздражителей, как и при межмировом курсировании, движение челнока может отличаться от правильного, общественно-выверенного, эффективного, мы пришли к выводу, что возможны только два нарушения в переборе раздражителей (как внешнего, так и внутреннего мира).

Одно нарушение представляет собой зацикливание челнока на каком-то раздражителе (а за челноком мы видим его «собственника» – наделённого психикой субъекта), другое, как я выразился, – скачку челнока по раздражителям галопом.

В настоящей главе было рассмотрено одно из двух «зол» – зацикливание (в следующей мы займёмся скачкой челнока).

3. Психика, строй которой определяет не выходящее за рамки нормы зацикливание челнока, получила у нас наименование маниакальной (мы договорились, что словом «мания» у нас будет обозначаться любая не превышающая норму застойность, независимо от её окраски, т.е. положительная, нейтральная и отрицательная).

Такая психика характеризуется более или менее долговременными иллюзиями, определённым недостатком внимания к объектам и явлениям, не входящим в круг маниакальной привязанности, в той или иной мере безальтернативным способом мышления и действия.

4. Подняв «градус маниакальности», мы описали гиперманиакальную, находящуюся за пределами нормы, психику.

Характерными чертами такой психики являются застойные галлюцинации и соответствующие им бреды, практически полное отсутствие внимания к объектам, не связанным с гиперманиакальной привязанностью, крайне безальтернативный образ мысли и жизнедеятельности.

Гиперманиакальность является болезнью, которую мы определили как маниакальную шизофрению.

5. Занимаясь деформированной вследствие зацикливания челнока психикой, мы выявили закон, претендующий на ликвидацию деформации.

Но претензии не всегда влекут за собой их реализацию. Закон, который был назван законом дифференциации, как и закон двоемирия, оказался способным лишь формально, поверхностно, а не по существу устранить недостатки.

Если закон дифференциации не помогает деформированной психике (не только в случае зацикливания, но и галопирования челнока, о чём речь пойдёт в следующей главе), то исследователю психики он своим существованием оказывает неоценимую услугу. Вне понимания действия этого закона (и закона двоемирия) невозможно описать и объяснить психику.

6. Наряду с несколько перекошенной (маниакальной) и крайне перекошенной (гиперманиакальной) была описана и психика, при переборе раздражителей работающая без недостатков. Мы назвали эту разновидность внимательной.

Носитель такой психики видит окружающий его мир как богатую, рельефную, диалектичную целостность. Такой мир отражается и в его психике.

Перебирая раздражители, носитель внимательной психики сравнивает, оценивает и выбирает необходимое для его деятельности на альтернативной основе.

НА СЛЕДУЮЩУЮ СТРАНИЦУ