1 [ГЛОБАЛЬНЫЙ ПЕРЕЛОМ]

...из эмиграции в опечатанной каюте парохода «Сиюсс». Поразительное совпадение: вождь российских революционеров Ленин прибыл со своими товарищами в охваченную революцией страну в запломбированном вагоне. Это совпадение, разумеется, чистая случайность.

Гораздо важнее остановиться на совпадениях отнюдь не случайного свойства. Правда, если совпадение вызвано какой-либо общественной потребностью или классовыми интересами, оно в силу этого уже перестает быть просто совпадением.

Я предполагал обнаружить определенное сходство явлений и представлений, подобие в развитии однотипных процессов. Однако, изучая этот период земной истории, я, наряду со множеством не затрагивающих существа происходящего отличий, постоянно сталкивался буквально с тем, что уже было, было у нас, на Вете.

Вы помните версию о рамгенском серебре, которую десятилетиями муссировала контрреволюция? На Земле пломба на дверях вагона стала одним из краеугольных камней аналогичного мифа. Я и раньше считал, что историческая обреченность свергаемых классов обусловливает их теоретическую беспомощность, наивность и бедность аргументации. Теперь я прихожу к выводу, что она же порождает и стандартный набор идеологических штампов. На Земле я столкнулся почти с текстуальным повторением ветианских ярлыков четырехстолетней давности. Здесь, как и у нас, в ходу были «денежные средства вражеской державы», «невежество масс» и «преступные козни кучки авантюристов».

Как и у нас, время на Земле не стало лекарем для «науки» уходящего мира. Спустя двенадцать лет после Октябрьской революции один из ее вождей, высмеивая тех, кто считал революцию масс авантюрой, писал: «Они низводят, таким образом, к ничтожеству то, что защищают. Ибо чего стоил бы общественный строй, который можно низвергнуть «авантюрой»?».

Шли годы. Но и через 30, 50 или 70 лет после начала глобального перелома аргументация защитников старого строя сколько-нибудь заметно не обогащалась. По-прежнему идеологи буржуазного направления упорно не видели, да и не могли увидеть в силу своей классовой ориентации, объективной подкладки происходящих в мире перемен, по-прежнему искали корень зла в революционной доктрине и взваливали вину на основоположников науки об обществе.

Закономерно, что наука находит свою опору в объективном ходе вещей; наукообразное оправдание изживших себя порядков вырождается, особенно быстро в революционные эпохи, в самый примитивный и откровенный субъективизм.

На Вете наука не только противостояла идейному напору старого, не просто обслуживала объективно обусловленное движение общества. Она сыграла выдающуюся роль в его преобразовании. Мне кажется, я осознал это до конца только здесь. Трудно представить, что могло бы произойти, если б научная традиция оказалась прерванной, как это случилось на Земле. Необходимость, несомненно, пробила бы себе дорогу. Но ценой каких жертв? Ведь у нас и так глобальный перелом был чрезвычайно затяжным, со многими приливами и отливами, с ожесточенными войнами и колоссальными людскими потерями. До сих пор мы не знаем, сколько миллиардов жизней было уничтожено не раз применявшимся оружием массовых убийств.

Сравнивая наши условия с земными, я прихожу к выводу, что у нас такой сложный характер глобального перелома был обусловлен исключительно контрастным по уровню развития населением планеты, незавершенностью предшествующего перелому цикла социальных преобразований, огромным количеством сравнительно небольших стран, раскиданных на десятках архипелагов. На старое работала и стихия. Непрерывные природные катастрофы, нарушая коммуникации, вызывали сужение локальных рынков, что, в свою очередь, вело к всплескам социальной борьбы, восстаниям, гражданским войнам, установлению реакционных режимов. Господствующие на планете страны на какое-то время превращались в колонии, слаборазвитые – поднимались по шкале эксплуатации наверх, чтобы, как правило, через несколько лет, реже – десятилетий, опять оказаться на нижних ступенях иерархии последнего основанного на антагонизмах строя.

На Земле – иные стартовые условия. Перелом здесь не должен быть столь тяжелым. Хотя крови пролито уже немало.

Третий раз мы высаживаемся на планете, озаренной светом разума. И опять, в этом я совершенно уверен, повторяется то, что произошло с участниками Второй и Четвертой экспедиций. После трагедии на Каитте мы многое переосмыслили и изменили в нашей космической стратегии. Проценио заложил основы теории взаимоотношений цивилизаций. Отправляясь на Землю, мы прежде всего должны были помнить, что «при любых обстоятельствах контакт с некосмической цивилизацией исключен». Мы были убеждены, что нет ничего проще исполнения первого пункта Устава. Все оказалось намного сложнее. Разумеется, мы строго следуем Уставу, помним горький опыт прошлого и стремимся руководствоваться лишь наукой и рассудком. Но оказавшись на Земле, мы, как и исследователи на двух других планетах, порой теряем беспристрастие наблюдателя и помимо своей воли подпадаем под власть «феномена соучастия». Какая-то сила не позволяет нам мысленно не занимать в земных конфликтах стороны тех, кто своими действиями прокладывает путь в будущее. Мы радуемся, огорчаемся, переживаем вместе с ними.

Жители Веты давно отвыкли от крови. Что такое смерть, мы знаем только из книг. Прогресс для нас теперь не связан со сменой поколений. Здесь все иначе. Конечно, мы знали это. На Земле мы это почувствовали. Мы перенеслись не только на Землю, но и в наше прошлое, стали ветянами далекой и бурной переломной эпохи. В нас просыпается что-то непонятное и в то же время знакомое, близкое. Смерть, физические страдания и лишения людей из исторической абстракции преобразуются в нечто реальное.

Новое никогда не рождается без борьбы, потрясений, жертв. Таков способ развития мира. Можно ли смягчить муки рождения нового порядка? В преддверии нашего глобального перелома над решением этого вопроса бились великие умы прошлого. Несомненно, вы знаете, что думал об этом Ларк. Ему, Фрэну, следующим поколениям ученых и революционеров удалось уловить ход истории и, что еще важнее, на научной основе направить и организовать страсти, интересы и действия угнетенных. Иначе Вета захлебнулась бы в крови.

Средство, с помощью которого можно сократить количество жертв на Земле, в наших руках. Речь идет не о «помощи» по каиттскому образцу. Я предлагаю обсудить вопрос о передаче землянам лишь социологической информации. Ведь Земля превосходит Каитту по уровню развития. Необходимо также учесть, что земная цивилизация уже начинает выходить из первого разряда и, следовательно, из зоны категорического запрета на контакт. Впоследствии может оказаться, что наше полное бездействие на Земле было ничем не лучше, чем массированное вмешательство на Каитте.

Пребывание на Земле в этот период ее истории, трудности перелома и невзгоды землян побуждают задумываться и о нашем бытии. Мы только-только выходим за пределы общественной формы и жизни. Космическое расширение нашей цивилизации методично приближает нас к встрече с теми, кто перешагнул тот же рубеж. Когда произойдет эта встреча? Через десятилетия, годы? А может быть, до нее остались всего лишь месяцы? Живое прошлое, с которым мы столкнулись на Земле, напоминает: перед нами не гладкая дорога. Новое качество никогда не возникает в старых рамках. Мировой перелом размыл границы стран и слил народы. Непосредственно примыкающий к нему – более крутой и значимый – подъем должен стать повторением пройденного в космических масштабах. Никогда и никакая ломка старого, повторю еще раз, не происходит без потерь и потрясений.

Нужно было оказаться на Земле, чтобы по-настоящему понять и почувствовать, что знания, научная традиция, организованные действия и напор реакции, трагедии, потери связаны обратной пропорцией. Мне кажется, с завершением глобального перелома мы несколько расслабились и понемногу стали забывать об этом законе поступательного движения. Земля напомнила его. Возможно, это самое крупное приобретение нашей экспедиции.

Теперь я могу перейти к описанию переломного периода земной истории, точнее, его первой волны.

К концу ХIХ века (у нас тогда начиналось ХLVIII столетие; год на Земле практически равен ветианскому) в земном капитализме все явственнее стали проступать черты, в принципе противоречащие его «исконной» природе. В мир свободной конкуренции, вольной игры экономических сил, стихии и анархии производства сначала робко, а потом все более настойчиво, стали вторгаться чуждые капиталистическому строю новинки: элементы планирования и регулирования производства, тенденция к упорядоченности экономической жизни (насколько это возможно в обществе, основанном на собственнических отношениях), наконец, монополистические объединения.

Эти новинки никто не привносил. Но они не были и случайными. Напротив, логика функционирования строя порождала нечто с этим строем несовместимое. Капитализм естественным образом, своим саморазвитием начинал втягиваться в порядок, его отрицающий. Он переставал быть капитализмом. Под капиталистической оболочкой зародилось и начало вызревать новое, иное содержание. Человечество вступало в весьма продолжительную эпоху перехода от капитализма к новому, более высокому общественно-экономическому укладу. Начинался глобальный перелом.

Первые революционные теоретики новой эпохи Маркс и Энгельс назвали его коммунистической революцией.

К этому времени капитализм, по природе чуждый замкнутости и всякой ограниченности, в своей экономической экспансии достиг границ, дальше которых расширение было уже невозможно. Он охватил собою весь мир, все человечество. На Земле образовался мировой рынок. Платой за это стала утрата такой сущностной характеристики капитализма, как необходимость непрерывно расширяться.

Оформление капитализма как мировой системы, с одной стороны, и появление и развитие в его тканях чужеродных клеток (монополии, регулирование и т.п.), с другой, пришлись на одно и то же время. Разумеется, в этом не было совпадения. В развитии любого явления имеют место две определенным образом взаимоувязанные стороны. Капитализм шел к нарушению своего качества, к утрате сущности посредством количественных изменений:  через  расширение  внутреннего рынка – к преодолению национальной узости и выходу на мировые просторы, к естественному рубежу своего расширения (а где преграда, остановка, тем более, рубеж, там в конечном счете и исходный пункт монополизма); через конкуренцию и централизацию – к формированию монополий; через местный монополизм – к государственному, а от него – к транснациональному. Естественный ход развития как раз и предполагает вход в новое качество только на базе накопления количественных изменений.

На Вете процесс полной реализации потенций капитализма тормозился мозаикой прежних общественных форм, сдерживался природными факторами. На Земле та же закономерность развивалась более выпукло и органично.

На основе объективных изменений на Земле стали складываться и субъективные условия формирования нового, посткапиталистического уклада. Классический капитализм питался за счет расширения рынка. Новый капитализм, т.е. не капитализм  уже  в  строгом  смысле  этого  слова,  выйдя  на  предельный – мировой – режим, чтобы существовать, должен был пожирать самого себя. Пока котел расширялся, увеличение температуры пара не вызывало повышения давления. Теперь, когда рынок стал мировым, когда он в своем распространении достиг естественных границ, социальное давление резко пошло вверх.

Человечество вступило в период громоздящихся друг на друга общественных катаклизмов: войн, всплесков национально-освободительных движений, восстаний, революций в той или иной стране. За внешним хаосом событий угадывались очертания новой эпохи – эпохи социальной революции, ареной которой должен был стать весь мир (ибо капитализм –  мировой строй), а пределом – утверждение на планете строя, в корне противоположного капиталистическому.

Единственным «зачинщиком» мировой «авантюры» был капитализм.

Так приблизительно сто лет назад капитализм вплотную подошел к тому пределу, за которым должно было развернуться его отрицание и преобразование в более высокий исторический порядок. На основе экономической, объективной готовности к гибели, при необходимом участии субъективного фактора, должен был начаться слом его форм, его физический распад.

Алгоритм этого распада нам хорошо известен. Еще до начала глобального перелома Фрэном были заложены основы этого раздела теории. Впоследствии, на опыте революции Ненли и Бростайн довели теорию распада практически до совершенства.

Капитализм представляет собой не только экономическую систему. Он является еще и системой стран, причем стран, различающихся по уровню своего развития и по своему месту в этой системе. Следовательно, переход от капитализма к более высокому строю на поверхности реализуется как смена систем, как физический распад системы капиталистической и сложение, рождение из элементов этого распада новой, качественно отличной от старой системы. Так как капитализм представляет собой систему именно разнородных элементов-стран (такие крупные габариты элементов обусловлены мировым масштабом капитализма), он может погибать только по частям, только поэлементно, только в виде процесса поочередной утраты тех составных частей своей системы (элементов-стран), которые являются на данный момент средоточием его слабости.

Только поэтому, достигнув стадии готовности к гибели в целом, капитализм не может взорваться весь, сразу, мгновенно.

Такая поэлементная, растянутая во времени гибель характерна не только для общественных, но и для любых других сложных, внутренне разнородных и противоречивых систем. Мы наблюдаем такой тип смены качества повсеместно: в биологическом мире и социальном, в космических процессах и в геологии, на Вете, Земле и других планетах.

Я уже писал, что научная традиция на Земле оказалась прерванной. Реакционеры, которые свели на нет первую волну глобального революционного перелома, присвоив при этом наименование коммунистов (а так называли себя революционеры Земли), вообще избегали говорить о мировой революции. Замкнувшись в узких рамках «национальных коммунизмов», они лишь изредка славословили ее в дежурном порядке (под аморфной вывеской «мирового революционного процесса»), совершенно не понимая при этом ее сути. В узком кругу они посмеивались над «примитивизмом» Энгельса или Ленина, якобы считавших, что мировая революция представляет собой нечто вроде скоротечной военной атаки. Буржуазная наука без всякого стеснения тиражировала и тиражирует до сих пор эту ложь. В действительности марксизму (от имени: Маркс) совершенно чуждо такое вульгарно-абсурдное понимание перехода к новому, как называют его у нас, коллективистскому строю.

Как и на Вете, как это обусловлено его природой, капитализм на Земле распадается постранно. Точно так же формируется его юный и поначалу еще очень слабый антипод. Это происходит посредством политических революций в отдельных странах.

У нас, как известно, в начале глобального перелома новое не накатывалось на старый мир в виде крутой и высокой волны. Вспыхивали и терпели поражение революции в Гревии, Ловакии, Гарии, Стриаве, других странах, порознь и в какой-то комбинации. Лишь позже наступило время более мощного прилива. На Земле дело обстояло иначе. Первый – и сразу исключительной силы – прорыв был осуществлен в России, огромной стране, занимавшей место в середине пирамиды капиталистической эксплуатации.

Опыт начавшегося на Земле глобального перелома подтверждает, что в поляризованном теле капитализма самым уязвимым местом являются средние по своему развитию страны. Верх системы, подмяв под себя остальной мир и погрязнув поэтому в паразитизме, даже при избытке материальных условий для начала осуществления нового строя не мог в начале ХХ века (как, впрочем, и сейчас, и, наверное, в перспективе многих еще десятилетий) выступить с революционной инициативой. Революцию делают люди, а там не было необходимого для нее субъективного фактора. Напротив, достаточно широкие слои в этих странах объективно были заинтересованы в сохранении существующего положения вещей. Низ (колониальная и полуколониальная периферия) совершенно не был готов в объективном отношении. Правда, специфические субъективные характеристики сделали определенную группу «нижних» стран попутчиками в революционном потоке.

Только среднеразвитые страны являлись кандидатами на выпадение из капиталистической системы. Но дело, собственно, не в уровне развития (это количественный показатель), а в месте в мировой системе капиталистической эксплуатации. Такие страны, располагая определенным минимумом материальных, объективных условий, щедро были наделены и субъективными. Развитый субъективный фактор здесь сформировался под прессом эксплуатации со стороны стран, господствующих над миром. В этих странах, а не в таких «верхушечных», как, например, Соединенные Штаты Америки (США) или Англия, был рабочий класс в строгом смысле этого слова, т.е. класс буржуазного общества, всецело живущий своим трудом и не эксплуатирующий чужого.

Россия, крупнейшая из этой группы (таких стран в подобной группе не было на Вете) выделялась по всем основным обусловливающим революцию параметрам. Российские теоретики-марксисты за много лет до революции видели победу пролетариата (таково на Земле иное наименование рабочего класса) и обосновывали коммунистический (коллективистский) характер грядущей революции. Основой этого предвидения, писал один из виднейших революционных теоретиков и борцов Троцкий, было «ничтожество русской буржуазной демократии и концентрированный характер русской промышленности, а, стало быть, огромное социальное значение русского пролетариата». В сторону революции Россию толкали вопиющие пережитки докапиталистического уклада (и органическая неспособность буржуазии к их искоренению), острота национального вопроса, усиливающаяся, особенно в годы первой мировой войны, явившейся спусковым механизмом революции, зависимость от иностранного капитала.

Не случайно, видимо, Россия оказалась единственной на планете страной, где в необходимую сумму объективных и субъективных условий входили пролетарская марксистская партия, теоретическое видение задач и перспектив, наличие выдающихся вождей.

Переустройство человечества, начавшееся в 4748/1917 году с России, непосредственно захватило и другие страны. В революцию включились Венгрия и Словакия, Финляндия и Германия, Болгария, прибалтийские страны, окраины бывшей Российской империи, чуть позже – Китай, спустя еще некоторое время – Испания. Центры капитализма без особого напряжения выдержали первый удар. Их очередь тогда еще не пришла и придет, по всей видимости, не очень скоро.

Известен закон революции, согласно которому после победы, взлета, форсированных преобразований всегда приходят поражение, откат, реставрация старых порядков. При этом попятное движение никогда не возвращает общественную систему к исходному пункту. У нас этот закон (исключений он не знает) показал себя как в буржуазных революциях, так и в тех, которые явились струями глобального перелома.

Об этом законе и его пружинах я еще буду писать далее.

Все земные революции до сих пор развивались по тому же принципу. Российская революция, как и другие революции первой волны, продемонстрировала эту же закономерность.

Начавшийся на Земле глобальный перелом подтверждает, что распад капиталистической системы – это не автоматический и бесповоротный переход стран из одной системы в другую. Закономерность – в форме тенденции – пробивает себе дорогу через неудачи, поражения, откаты, реставрации, усталость масс, слабости субъективного фактора, опошление теории, равнодушие обывателя, торжество консерватора...

Взлеты и падения революций в различных странах, накаты и откаты мировых революционных волн, вписываясь в глобальный перелом, делают его тем, чем он является по своей сути и своему историческому месту, – борьбой нового со старым, вытеснением старого, утверждением в конечном счете нового, более прогрессивного общественного устройства.

Алгоритм глобального перелома, в этом нет никакого сомнения, совершенно одинаков на Вете и на Земле, при всех их природных и социально-исторических различиях. Отличие земных условий порождает лишь иные формы, темпы и пути реализации объективной необходимости.

НА СЛЕДУЮЩУЮ СТРАНИЦУ