Глава XII

ЧТО ТАКОЕ МОНОГАМИЯ

Река истории течёт дальше. Совершенствуется производство. Растёт общественное богатство. На смену соединению заступает разделение труда. На историческом горизонте маячит частная собственность. Её можно обменять, продать, подарить, закопать. И передать по наследству.

На роль собственника и эксплуататора история выдвигает мужчину. Так происходит повсеместно. По одному и тому же пути идут общественные системы, абсолютно не контактирующие между собой. Различие природных условий, культурно-хозяйственных типов, традиций накладывает на этот процесс свой отпечаток, но нигде не ставит под сомнение верховенство мужчины. Закономерность? Во всяком случае, очень на неё похоже.

Как мы знаем, закономерность всегда лежит на поверхности. Она не требует объяснения. Чтобы её констатировать, достаточно иметь устойчивую и достаточно представительную статистику. Глубинной основой исторической закономерности является логика истории. Логика в принципе познаваема. Попытаемся в ней разобраться. Почему мужчина возвысился над женщиной? Возможно ли обратное — господство женщины над мужчиной? Оформим ответ на эти вопросы в виде трёх тезисов.

Во-первых, и это самое главное, господство мужчины на протяжении эксплуататорского периода человеческой истории обусловлено его производственной функцией. Ещё на животной стадии, сотни тысяч, если не миллионы лет назад, предшественники мужчин, самцы, оказались прикреплёнными к периферийной деятельности, а предшественницы женщин, самки, если можно так сказать, — к очаговой. Обязанностью самцов был различного рода промысел, самки занимались в основном переработкой добытого. Придатками самцов являлись грубые, массивные бьющие орудия. Дополнением тела самок служили относительно изящные, лёгкие режущие инструменты. Среди мужских орудий выделялось рубило, среди женских — скребок.

Оба подразделения общественного производства (добывание и переработка) в принципе изменяемы. Однако возможности совершенствования у них различны. Очаговая деятельность по природе своей рутинна. В домашнем хозяйстве, как показывает практика, средства производства, предметы труда и методы обработки мало изменяются от эпохи к эпохе. Скромные технические и технологические нововведения обеспечивают здесь лишь самое незначительное приращение производительности труда. Иначе обстоит дело с освоением по существу бескрайней периферии. В этом подразделении общественного производства постоянно открываются принципиально новые сферы приложения человеческой активности, появляются радикально отличающиеся от прежних предметы труда и средства производства, решительно повышается производительность труда. Именно изменения в периферийном подразделении, накапливаясь до определённого предела, приводят общество к социальной революции. Одна, но при этом исключительно важная, производственная новация способна стать её «зачинщиком».

Без всякого преувеличения можно сказать, что переход общества к эксплуатации, а семьи — к моногамии был обеспечен таким периферийным производственным нововведением, как приручение диких животных. Став скотоводом, мужчина резко повысил свою значимость в деле жизнеобеспечения и оттеснил женщину на второй план. Поскольку новое средство производства (скот) было найдено на достаточно высоком уровне развития первобытного строя, его внедрение вызвало бурный рост собственнических отношений, а так как оно находилось в руках мужчины, он сделался его собственником. Собственнические отношения есть отношения эксплуататорские. Мужчина не только и не просто оттеснил женщину, он подчинил её себе. Мужчина и скот стали господами над женщиной [См.: Энгельс Ф. Происхождение семьи, частной собственности и государства // К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч. Т. 21. С. 58–59, 161–162.].

Другие периферийные приращения (выплавка металлов, рабовладение, земледелие, война как промысел и т. д.) всё более увеличивали экономическую и политическую пропасть между женщиной и мужчиной.

Во-вторых, мужское господство на протяжении эксплуататорского периода гарантировано природой женщины. Женщина в принципе ни при каких обстоятельствах не может покинуть очаг и уйти на периферию, чтобы вступить там в конкуренцию с мужчиной. И дело здесь не только в традиционном, восходящем к животности, разделении труда, о котором мы только что говорили, не только в женской физиологии и функции продолжения рода. К застойному подразделению производства женщина накрепко привязана ещё и благодаря своей... универсальности (об этом женском качестве мы писали в первой главе). Да, именно универсальности. Вы удивлены? Давайте разберёмся.

Представим себе, что случилось нечто невероятное. За женщину вдруг кто-то принялся вынашивать, рожать и вскармливать детей. К тому же женщина оказалась полностью освобожденной от очаговой производственной деятельности. И что же? Она смогла бы отправиться на периферию и стать добытчиком? Ни в коем случае. У женщины есть ещё одна очаговая обязанность. К дому, быту и очагу она прикована ещё одной прочнейшей цепью. Здесь ведь не только готовится пища, шьётся одежда и появляются на свет дети. Здесь дети воспитываются, здесь новому поколению передаётся в самом широком значении этого слова общественно-исторический опыт человечества, здесь детям прививаются нормы нравственности и передаются трудовые навыки.

Кто, кроме женщины, способен на это? Только универсальное существо может научить вливающееся в социальный универсум поколение «грамоте жизни». Мужчине отпущено вместе с обучаемыми одолеть лишь немногие отдельные — удающиеся ему, специализированному существу — «буквы» и «слоги». Мы не говорим сейчас о различии мужского и женского методов «преподавания». Как помнит читатель, на специфику подхода мужчин и женщин к детям мы указали в самом конце третьей главы.

Женщина, а не мужчина, сообщает новому поколению импульс движения по жизни. Между прочим, выяснено, что в первобытном обществе дети обоего пола от рождения до инициации (до наступления зрелости) входили в женскую группу рода. Мужчина придаёт выданной женщиной путёвке в жизнь лишь то или иное — собственное, индивидуальное — своеобразие.

Таким образом, в уголке, обойдённом прогрессом, женщина должна оставаться, помимо всего прочего, и во имя сохранения исторической преемственности поколений. Что она и делает на всём протяжении эксплуататорской эпохи, делает, будучи порабощённой и униженной. Пребывать в это время в другом качестве здесь просто невозможно. О несоответствии роли и положения женщины можно было бы сожалеть, если бы её положению имелась альтернатива. Но поскольку её нет, мы, оставляя в стороне эмоции, ограничиваемся констатацией этой объективной реалии.

Наконец, в-третьих, возвышению мужчины способствует такая его черта, как специализация. В начале предыдущей главы мы дали периодизацию человеческой истории. Жизнь общества многогранна. Исторический процесс можно представить и в виде такой триады: период первобытного соединения труда — период разделения труда классовых формаций — вновь период соединения труда, но уже будущего коллективистского строя. Сейчас нас интересует переход от первобытности к эксплуатации. Какой пол выиграл на этом повороте истории в смысле реализации своих трудовых, деятельных потенций? Без всякого сомнения, мужской. В силу своей специфичности и непохожести друг на друга мужчины больше приспособлены к труду, разложенному на составляющие, чем к труду слитному, недифференцированному, требующему перехода от одной своей разновидности к другой. Спектрированный пол более производителен, если спектрирован общественный труд.

Новая эпоха открыла, таким образом, более широкие возможности для трудовой самореализации мужчин. Экономические и психологические выгоды, которые давал им разделённый труд, в определённой мере способствовали установлению и упрочению их господства.

Как видим, мужчина не мог не возвыситься над женщиной. Мы назвали причины его возвышения и теперь вместе с «победителями» и «побеждёнными» вступаем в эксплуататорский период человеческой истории. Его брачной характеристикой является моногамия.

Что такое моногамия? Ранее мы дали перевод этого слова. Казалось бы, данным термином верно схвачена специфика отношений полов в эксплуататорскую эпоху. В различных классовых обществах воспроизводящей ячейкой является семья, в которой мужчина и женщина служат друг для друга единственными брачными партнёрами. Такое положение закреплено в законах. Единобрачие представляет собой норму общественной нравственности. Его оберегают от блуда папа и святейший патриарх... Только вот многожёнство, допускаемое и практикуемое, например, у народов, исповедующих ислам, несколько портит картину. Но, говорят нам, нет правил без исключений.

Насчёт правил не спорим. Они являются плодом человеческого творчества. От людей нельзя требовать абсолютной строгости. От природы — можно и нужно. Её порядок зиждется не на правилах, а на объективных законах. А законы, в том числе и касающиеся отношений полов, не знают исключений.

Мы должны или скорректировать понятие моногамии, включив в неё многожёнство, или вывести отношения полов из подчинения объективным законам. Что делать? Разумеется, мы пойдём по первому пути. В противном случае нам пришлось бы перечеркнуть всё написанное, начиная с первой страницы. На втором пути пусть топчутся примитивисты, для которых многожёнство — всего лишь казус, обусловленный «любвеобильностью восточного человека». Автору не раз приходилось сталкиваться с подобными «теориями». Если и вам, читатель, вдруг подвернётся такой «востоковед», пощиплите его, скажем, эдакими вопросиками: почему любвеобильность восточного человека полностью удовлетворяется четырьмя жёнами (такая «норма потребления» действительно установлена исламом)? что происходит с любвеобильностью небогатого, но при этом восточного (!) человека, вынужденного из-за недостатка средств довольствоваться одной-единственной Гюльджан? почему в иных тёплых странах, и тоже на Востоке, мужчины менее женолюбивы? И так далее. Гарантируем глубокомысленный взгляд вашего собеседника и его пышные речи, в которых вы не приметите ни подлежащего, ни сказуемого.

Однако не будем отвлекаться. Мы взялись скорректировать понятие моногамии, разобраться с многожёнством, уложить его в русло теории. Как это сделать с максимальной эффективностью? Может быть, имеет смысл взглянуть на брак классового общества, сравнивая моногамию, сложившуюся в Европе, скажем, у наших предков-славян, с той экзотической формой, которая сформировалась в районе Мекки и Медины? Сравнительный анализ часто бывает весьма результативным. Давайте попробуем. Но прежде — два замечания, без которых брак эксплуататорского общества просто не может быть понят.

Первое касается, если можно так выразиться, баланса состоящих в браке сторон. Вы уже понимаете, уважаемый читатель, что мы имеем в виду. Да, совершенно верно, моногамия, понимаемая как единобрачие, никогда не распространялась на мужчину. Она всегда была уделом женщины. На всём протяжении эксплуататорской эпохи мужчина пользовался половой свободой, вряд ли заметно уступающей той, что существовала в рамках группового брака первобытной поры. Его обслуживали рабыни, гетеры, крепостные наложницы, проститутки, женщины, подчинённые по службе, покинутые другими мужьями или соблазнённые им жёны (оборотной стороной мужской половой свободы являлась женская измена). Чем более высокое положение в обществе занимал мужчина, тем изощрённее были его потребности, и тем шире были возможности их удовлетворения. Только в эксплуатируемых низах в той или иной степени сохранялось действительное единобрачие.

Моногамия эксплуататорского общества была лишь наполовину таковой. Её сопровождали в известном смысле элементы группового брака. Основным носителем этих элементов был мужчина. Только ему, но никак не женщине, общественное мнение, а зачастую и закон позволяли «отдохнуть от дел» (как будто у женщины нет дел!), «погулять» и «развлечься». За точно такую же связь женщину принято было унижать и строго наказывать [См.: Маркс К., Энгельс Ф. Манифест Коммунистической партии. Соч. Т. 4. С. 444; Энгельс Ф. Происхождение семьи, частной собственности и государства // К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч. Т. 21. С. 66, 70.].

Организатором осуждения и карательных мер против отступающих от норм единобрачия женщин выступало общество, властные высоты в котором принадлежали мужчинам. С одной стороны, мужчины «баловались» групповым браком, с другой — выступали ревнителями единобрачия. Противоречие? Нисколько. Мужчин эксплуататорской эпохи не устраивает лишь прелюбодеяние собственных жён. На своих жён они смотрят как собственники, на чужих — как... мужчины. Почему? Какую цель вообще преследуют мужчины, навязывая женщине единобрачие?

Интерес у них сугубо экономический. Его и касается наше второе замечание. Ранее мы отметили, что собственность, помимо всего прочего, можно передать по наследству. Естественно, при главенстве в обществе мужчин — по мужской линии. Чтобы акт передачи состоялся, необходимо иметь не просто наследника, а собственного наследника (иначе наследство будет кем-то оспариваться). Как обеспечить собственничество в этом вопросе? Очень просто. Надо лишь изолировать свою жену от всех других мужчин. Средства найдутся: от висячего замка на воротах, пояса верности и чадры до религиозных норм, светских моральных установлений и законов.

Моногамия, таким образом, практически не ущемляя сексуальных потребностей мужчины (самец, как мы помним, стремится продублироваться по максимуму), превращает женщину в орудие производства детей исключительно от данного мужчины, её мужа и повелителя.

Орудия производства в классовом обществе находятся в частной собственности. Они принимают товарную форму. Следовательно, женщина...

Да, именно это — товарность женщины и наличие у неё своеобразной цены мы собираемся доказать, предпринимая сравнение европейской и аравийской форм семьи эксплуататорской эпохи. Нам не придётся отталкиваться от менталитета восточного человека. Как вы сейчас увидите, читатель, мы вполне обойдёмся грубой материей.

Чтобы жить, размножаться, развиваться, совершенствоваться, люди должны удовлетворять свои так называемые первые жизненные потребности. Таких потребностей четыре: жилищная, топливная, одёжная и пищевая. Посмотрим, какой вклад в их удовлетворение вносят мужчины и женщины в условиях Восточной Европы и Аравии. Перенесёмся в то время, когда на смену первобытному браку заступал эксплуататорский. Переберём по порядку названные нами потребности.

Кто был строителем у наших предков-славян? Ясно, что мужчина. Только ему под силу возводить стационарные массивные (бревенчатые) жилища. Со строительством связана заготовка и перевозка леса. Это также обязанность мужчины. Добавим к этому возведение печи, не забудем и о производстве мебели.

Другое дело у кочевых, скотоводческих народов. Там жилища не строят, а, скорее, выделывают, перерабатывая продукты скотоводства: шкуры, кожи, шерсть. С такой работой справляется и женщина. На Востоке и она принимает участие в «строительстве». В сравнительно тёплом климате печь для обогрева не нужна вообще, мужчина освобождён и от мебельного дела. Зато женщина плетёт циновки, занимается ковроткачеством, производит другие эквиваленты обстановки.

Таким образом, после первого вида программы жизнеобеспечения вперёд выходят мужчина лесного севера и женщина степного и полупустынного юга. У наших предков по части строительства абсолютную ценность представляют мужские рабочие руки, у жителей Древней Аравии бóльшую ценность, чем мужские, имеют женские рабочие руки.

Производство топлива существенно повышает трудовую ценность мужчины-северянина. Топливо в суровой лесной зоне идёт не только и не столько на приготовление пищи, сколько на обогрев жилища в течение долгой зимы. Его надо много, и оно должно быть высокого качества. Хворост, который могут собирать женщины, годится здесь только на растопку.

У скотоводов-южан потребности в топливе неизмеримо ниже, и собирают его исключительно женщины. Значительную долю в топливном балансе кочевников занимает кизяк. До сих пор этот продукт скотоводства женщины Востока собирают, сушат и складывают под навесы. Кстати сказать, у земледельцев навоз, как известно, используют совершенно по-другому. Его вывозят на поля, и делают это мужчины.

Второй вид программы ещё более увеличивает ценность мужской рабочей силы у жителей холодной лесной зоны и женской — у обитателей тёплого скотоводческого юга.

Третий вид программы жизнеобеспечения — шитьё одежды. Мы не будем его комментировать — и там и здесь семью одевают женщины. После этого вида общий счёт остаётся без изменений: на северном трудовом фронте (по ценности рабочих рук) безоговорочно лидируют мужчины, на южном — женщины.

Осталась пищевая потребность. Она-то и решит, где в итоге ценнее мужские, а где — женские рабочие руки. Речь пойдёт не о приготовлении тех или иных блюд (у очага хозяйничает женщина), а о производстве, если можно так сказать, первичной пищевой продукции.

У наших предков её производство, по-видимому, приблизительно поровну распределялось между полами. Мужские занятия — охота, рыболовство, бортничество уравновешивались женскими — уходом за скотиной, собиранием грибов и ягод. Полеводством и огородничеством занимались как мужчины, так и женщины.

У скотоводов-кочевников, и мы подошли к самому главному, картина была совершенно иной. Здесь в плане решения продовольственной проблемы мужчина занимался выпасом и только выпасом. Никто не мог претендовать на это его занятие. Даже если бы женщина оказалась освобождённой от уже перечисленных её обязанностей, она ни в коем случае не стала бы пастушкой. Непрерывно беременная или кормящая, она была абсолютно непригодна, во-первых, для выпаса огромного, по нашим меркам, стада и, во-вторых, для выпаса скота на скудных пастбищах Аравии. В таких условиях пастухом может быть только всадник, способный за день покрывать несколько десятков километров.

Не надо объяснять, что, работая в таком режиме, постоянно находясь вне кочевья, мужчина просто физически не может выполнять никакую другую работу. Словом, у кочевников мужчина — только пастух.

Почему стадо должно быть большим? Очень просто: потому что все жизненные потребности в полупустынной зоне удовлетворяются за счёт стада. Там скотоводство приносит всё то, что в Восточной Европе дают лес, река, поле, огород, животноводство. В тамошних условиях продукты скотоводства не только составляют основу рациона, но и служат топливом, строительным и пошивочным материалом. Скот для кочевников — это всё. Повторяем, стадо должно быть большим.

Пасти большое стадо может и один человек. Мы выяснили, что у кочевников пастухом должен быть обязательно мужчина. Выпасом скота практически ограничивается его производственная деятельность. Для производства всех остальных — женских — работ, как связанных с удовлетворением пищевой потребности (дойка, приготовление молочных и мясных продуктов), так и не связанных с ней, одной парой рук ни в коем случае не обойдёшься. Пастух-мужчина способен обеспечить работой нескольких женщин. С другой стороны, он должен обеспечить работой не одну, а именно нескольких женщин. В противном случае — с небольшим стадом и, соответственно, сокращённым женским персоналом — жизнедеятельность семьи и всего общества не будет обеспечена. Единственной возможностью выжить в таких условиях является половая диспропорция в семье. Многожёнство, таким образом, представляет собой не следствие «любвеобильности восточного человека», а производственную необходимость.

Экстремальные условия Аравийского полуострова с освоением скотоводства и переходом к классовой семье потребовали её экстремальной численной формы. В то время, чтобы нормально существовать, на одного мужчину в семье должно было приходиться две, три, а то и четыре женщины. По-видимому, максимальная норма была взята из жизни и узаконена правом и моралью в качестве предельной.

Мы оставляем в стороне вопрос, где взять недостающих женщин (ведь, как нам известно, мальчиков и девочек рождается примерно поровну) и куда пустить избыток мужчин. Впрочем, взрывная экспансия арабов даёт на него ответ.

Вы спросите, а где же товарность и цена женщины? Пожалуйста. Мы продемонстрируем их наличие, не вникая в политэкономические тонкости того особенного рынка, на котором объектом купли-продажи являются женские рабочие руки. И будем при этом предельно лаконичны.

Если женские руки в дефиците и женщина при этом — товар, купить её можно только за полновесные деньги. Причём цена будет тем больше, чем острее потребность в женском труде. Таковы наши посылки. Что касается доказательства товарности женщины, сделать это не составляет никакого труда. Мы произнесём всего одно слово — калым. И поясним: валютой в то время был скот.

Чтобы сбыть неходовой товар, следует сбавить цену. Применительно к женщине, если она как работник менее ценна, чем мужчина, это означает, что, «сбывая» её, нужно нечто к ней добавить, придать. Приданое?! Да, совершенно верно. Его нет на Востоке, но оно есть у нас. Теперь нам понятно его происхождение. Если бы в наших природных условиях на одну пару мужских рабочих рук требовалась строго одна пара женских, приданого не было бы и в помине. Правда, от этого женщина не перестала бы быть товаром. А если бы славянская или германская женщина той далёкой переходной эпохи взяла топор и отправилась в лес за топливом и стройматериалами, Европа наверняка узнала бы какое-то подобие калыма. Тогда ценность женских рабочих рук заметно подскочила бы, а мужских, напротив, — упала.

Обычаи и нравы объясняются только материальными условиями существования.

Насколько кочевая и оседлая семьи отличаются одна от другой количественным соотношением полов, настолько схожи они, более того, — идентичны в плане, если можно так выразиться, межполовых социальных отношений. Мы думаем, что вопрос о сущности моногамии (брака эксплуататорской эпохи) в принципе решён.

Моногамия, независимо от своих форм, в частности количественных, есть подчинённое положение женщины, есть господство над ней мужчины, наконец, есть частная собственность на женщину [См.: Энгельс Ф. Происхождение семьи, частной собственности и государства // К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч. Т.21. С. 68.].

Моногамия, и это не требует после всего выясненного никаких доказательств, полностью или частично (в зависимости от степени развития в том или ином общественном срезе эксплуататорских отношений) лишает женщину её основного полового качества. Товару не дано выбирать хозяина. Напротив, к товару присматриваются, его оценивают, взвешивают, его выбирают. Это ведь всё — женские качества. И их узурпирует мужчина. В эксплуататорском обществе диалектика полов пребывает в деформированном состоянии.

Теперь мы можем сказать, что название, закрепившееся за браком эксплуататорского общества, крайне неудачно [Семёнов Ю. И. Происхождение брака и семьи. – М., 1974. С. 252–253.]. Оно совершенно не ухватывает сути этого брака и противопоставляет одну его форму (единобрачие) другой (многожёнству). Наверное, не мудрствуя, такой брак следовало бы назвать эксплуататорским или классовым (мы этого не делаем, лишь отдавая дань традиции). Действительно, на протяжении второго грандиозного периода человеческой истории мужчины и женщины в социально-экономическом смысле противостоят друг другу как весьма своеобразные, но тем не менее классы эксплуататоров и эксплуатируемых. В следующей главе, где речь пойдёт о современном, переходном от эксплуататорского, браке, мы проиллюстрируем подчинённое положение женщины и меру её эксплуатации цифровым материалом.

Вроде бы всё, что, по нашему мнению, требовалось сказать о моногамии, сказано. В заключение главы — её итоги.

1. В процессе исторического развития первобытный коммунизм сменяется противоположной ему классовой общественной организацией, а групповой брак, свойственный первобытности, уступает своё место моногамии. На смену «половой демократии» приходит господство мужчины над женщиной. В этом и состоит сущность брака эксплуататорского периода человеческой истории.

На этом отрезке исторического пути человечества собственнические отношения, проникая во все поры общества, превращают женщину в вещь, в товар, в находящееся в распоряжении мужчины средство производства и, тем самым, — в той или иной степени блокируют её основное половое качество. Теперь не женщина выбирает брачного партнёра, а, наоборот, мужчина выбирает женщину. На протяжении нескольких тысячелетий диалектика полов пребывает в деформированном состоянии.

2. Была бы диалектика полов деформирована, если бы при переходе к эксплуатации женщина возвысилась над мужчиной? Возможность обыграть такой сценарий мы предоставляем фантастам. В реальном мире господство мужчины над женщиной было предопределено его объективно данной половой специализацией, основным компонентом которой является периферийная добывающая производственная деятельность.

Иначе говоря, господство мужчины — закономерно, господство женщины — исключено.

3. Общество, где правит бал собственность, единобрачием связывает только женщину. Находящимся у власти мужчинам это необходимо для того, чтобы, обеспечив подлинность своего отцовства, после смерти передать имущество, дело и имя исключительно «законному» наследнику..

Для мужчин единобрачие существует более на словах, чем на деле. Их потребности удовлетворяют рабыни, гетеры, крепостные наложницы, проститутки, женщины, ставшие жертвами сексуальных домогательств, покинутые другими мужьями или соблазнённые ими жёны.

Общественное мнение и закон, осуждая и наказывая за прелюбодеяние женщину, с «пониманием» относятся к аналогичным действиям мужчины.

4. Мужская мораль поощряет «победы» на сексуальном поприще. Правда, за одним исключением. Мужчина становится негативистом в этом вопросе, как только его собрат по полу одерживает «победу» не над чужой, а над его собственной супругой.

Собственническое мировоззрение во всех отношениях эгоцентрично. В мире, делимом собственником на «моё» и «враждебное моему», не может быть сферы, свободной от двойной морали.

5. Господство мужчины над женщиной представляет собой содержательную, сущностную сторону брака на всём протяжении эксплуататорской эпохи, у всех народов.

Как известно, одно и то же содержание может быть — в определённых пределах — по-разному оформлено. Поэтому нет ничего удивительного в том, что моногамия в зависимости от обстоятельств реализуется в различных количественных формах. Мы сконцентрировали внимание на одной из них — обусловленном экстремальными природными условиями исламском варианте многожёнства. Думается, мы объяснили его происхождение. Параллельно и, как нам представляется, не без пользы, мы проанализировали и славянскую (европейскую) форму моногамии. Нами была раскрыта природа приданого и калыма.

Все другие формы моногамии — от брачных связей библейских персонажей до традиционного цыганского брака — также поддаются объяснению. Если вы возьмётесь за эту работу, читатель, имейте в виду, залогом вашего успеха является материалистическое понимание истории.

Впрочем, это касается всей обществоведческой проблематики.

НА СЛЕДУЮЩУЮ СТРАНИЦУ