Глава XXI. ДВЕ «БОЛЕЗНИ» СОЦИАЛИЗМА

Советская пропаганда называла сфабрикованный Сталиным и сталинистами строй «реальным социализмом». А если есть что-то реальное, должен иметься и какой-то его идеальный эталон. Сталинистским головам этот эталон представлялся совершенно свободным от «родимых пятен» капитализма, не имеющим даже самых незначительных черт «проклятого прошлого». Практика, конечно, не демонстрировала полного подобия идеалу. Но надо отдать должное «строителям коммунизма» (я опять имею в виду партийную верхушку): воплотить свой идеал в жизнь им удалось на четвёрку с плюсом.

Мы с вами знаем, читатель, чем в действительности являлся «реальный социализм». Он был неимоверно перекошен в коммунистическую сторону, был слишком коммунистическим, представлял собой будущее, насаждаемое на далеко недозревшей для этого почве.

Был ли тот строй социалистическим? Считаю, да. Был ли «реальный социализм» «больным» социализмом? Несомненно.

А вот интересно, существуют ли, кроме чрезмерной коммунистичности, ещё какие-либо социалистические «недуги»? Ответом на этот в общем-то несложный вопрос и будет настоящая глава.

Определимся сначала со «здоровым» социализмом (впрочем, это мы уже сделали, но тем не менее я повторюсь в главном, дополнив его кое-чем новым), а затем, оттолкнувшись от нормы, разберёмся и с «болезнями».

Социализм представляет собой экономический и политический строй, сочетающий в себе как организации, элементы, формы, черты старого, капиталистического, так и нового, нарождающегося, коммунистического. Образно говоря, он состоит из двух материалов, причём, материалов противоположного свойства. Иным в силу своего исторического места и своей исторической функции социализм быть не может.

Если несколько условно употребить слово «сумма», то можно сказать, что нормальный социализм является не просто суммой старого и нового, а суммой взвешенной, обеспечивающей выверенным сочетанием двух своих противоположных начал максимально возможную экономическую эффективность и, вследствие этого, – максимально полное в данных исторических условиях удовлетворение как частных, так и общественных интересов. Замечу, что частные интересы в обществе «здорового» социализма, направляемые политическим руководством, «работают» на общественные. Без материального стимулирования человека, что называется, на голом месте общественные интересы не могут быть удовлетворены, экономическая система не может быть эффективной.

Социализм, таким образом, представляет собой своего рода балансирование на достаточно тонкой линии эффективного соответствия и действия своих двух противоположных начал. Его можно и надо назвать балансным строем, балансным в том смысле, который вложен в предыдущую фразу.

Обратив внимание, что в этой главе для нас исключительно важно, на балансность социализма, мы можем дополнить прежде выработанное нами понимание социалистического общественного строя. Если раньше мы расценивали его как переходное (революционное) и растворяющееся явление, то теперь мы вправе сказать: социалистическая хозяйственная и политическая система есть, во-первых, система переходная, сочетающая в себе старое и новое, во-вторых, система, растворяющаяся в мировом потоке коммунистической революции и, в-третьих, система, выдерживающая экономически эффективный баланс между старым, капиталистическим и новым, коммунистическим.

А теперь – о тяжёлых «болезнях» социализма, которых, как нетрудно догадаться, всего две.

Представьте себе, уважаемый читатель, что вы балансируете на чём-то узком – бревне, поребрике, рельсе, да ещё при этом продвигаетесь вперёд. Трудно? Можно упасть? Да, конечно. Риск есть, и немалый. Куда можно упасть? Ваше положение минимизирует «выбор». Упасть можно только или в одну сторону, или в другую, или направо, или налево.

Последние термины («направо» и «налево») применительно к общественной системе указывают не на локализацию, а на политическую позицию и политическое действие. Возьмём это на заметку.

Если ваше балансирование на бревне закончилось падением, вряд ли, падая, вы будете о чём-либо думать. Балансирование на бревне есть не наука, а искусство. Социально-экономическое балансирование тоже является искусством, но, разумеется, далеко не в той степени, в какой искусством представляется бытовое балансирование. Что я этим хочу сказать? Нормальный, «здоровый» социализм требует не только политэкономически грамотных, честных и преданных делу, но и искусных, чувствующих нерв жизни, гибких, осведомлённых о реальном бытии страны руководителей.

Социалистический баланс, во всех смыслах этого слова, – дело тонкое. Его можно утратить как посредством «падения» в капиталистическую сторону, так и в коммунистическую. В первом случае мы будем иметь чрезмерно капиталистический социализм, во втором – чрезмерно коммунистический, то есть в обоих случаях – «больной».

Таковы два вида «больного» социализма. «Больной» социализм можно назвать и по-другому. Позже мы подберём синонимы двух имеющихся у нас названий («чрезмерно капиталистический» и «чрезмерно коммунистический»).

Какая «болезнь» более опасна? Думаю, что, если соскальзывание с баланса вправо или влево (здесь этими терминами я обозначаю политэкономический перекос) одинаково (надо ещё найти инструмент для измерения степени соскальзывания), обе болезни по своей тяжести и опасности равноценны. Правда, их течение (при одном и том же финале, который есть реставрация капитализма) весьма различно. Поговорим об этом.

Соскальзывание с баланса – лишь начало «болезни». Болезням, если они не купированы, свойственно развиваться или приобретать хронический характер. Рассмотрим перспективы правого и левого соскальзывания.

Правый перекос, неумеренно широко открывая двери рынку с его стихией, неминуемо активизирует буржуазию, сначала в экономической сфере, потом – на подступах к политике и, далее, – в политике. В нашей стране в годы правого курса (1923–1929 гг.), «отцами» которого были Сталин и Бухарин, политическая активизация буржуазии действительно началась, и началась, что вполне естественно, не в центре, а на местах, с завоевания определённых позиций в местных, низовых органах власти. Как известно, в 1929 году Сталин резко повернул руль влево. Как бы дальше развивались события, если бы левый поворот не был осуществлён? Более или менее достоверно предполагать «правое будущее» мы имеем все основания.

При сползании в капиталистическую сторону, когда революционные потенции уже исчерпаны, когда попутчиками уже испущен революционный дух, когда руководство страны упорно ведёт экономику правым курсом, буржуазия, по идее, должна всё более консолидироваться. Консолидироваться вплоть до создания буржуазных партий и вступления в политическую борьбу с мешающими ей развернуться «коммунистами». Так, теоретически, могли бы развиваться события, не будь осуществлён поворот влево.

Впрочем, так события могли бы развиваться не теоретически и не по идее. Мы ведь имеем практику такого сползания и такой консолидации буржуазии, начавшихся с горбачёвской по сути своей правой перестройки.

Каким финалом могло и должно было завершиться тогда, не будь оно прервано, всё набирающее обороты следование правым курсом? Ответ может быть только один: буржуазной реставрацией, буржуазным термидором, причём, термидором достаточно скорым.

Чем должен был обернуться тогда буржуазный термидор для свергнутого «коммунистического» руководства? Разумеется, немалыми неприятностями, может быть, даже вплоть до постановки к стенке.

Сталин, обладая параноидально обострённым чутьём на опасность, увидел, и, надо сказать, вовремя, всё более нависающую над ним угрозу. Инстинкт самосохранения, о котором я заикнулся в девятнадцатой главе, на мой взгляд, и заставил его круто переложить руль влево, резко перекинуться в коммунистическую сторону, продолжить ползучий термидор в левой форме. Руководствовался ли он при этом какими-то убеждениями? Может быть, если его взгляды считать убеждениями, но только в небольшой степени. Самосохранение, думаю, было решающим фактором левого поворота. «Коммунистичность» такого манёвра явилась, скорее всего, не более чем – в условиях достаточно высокого авторитета революции в массах – удачно подвернувшимся обстоятельством.

Левое извращение социализма, которое мы вкусили по полной (с 1929 г. до перестройки), отличается от правого по многим своим параметрам.

Во-первых, думаю, можно так сказать, левый курс является платным. Если во времена правого курса буржуазии, если не считать всякого рода поблажек и попустительства, не надо было платить, то проведение левого курса потребовало некоторых расходов. Это, прежде всего, – определённая пайка, выделяемая в виде товарного снабжения, и завышенные заработные платы низкоквалифицированных работников (данное завышение шло под маркой использования закона стоимости).

Не знаю, можно ли и это назвать платой, но, во всяком случае, такие инструменты (требующие для своего применения приложения каких-то усилий) использовались. Что я имею в виду? Паразитирование (и его реализацию) на авторитете революции и славословие в адрес «передового класса советского общества», «дружественных классов», «нерушимого блока коммунистов и беспартийных» и т.д.

В порядке отступления в несколько необычной форме остановлюсь на эксплуатации авторитета революции.

Некоторое время назад у меня появилась идея написать о паразитировании на авторитете революции что-то вроде пьесы. Но дело дошло только до фабулы. И, наверное, к лучшему. Какой из меня драматург!

А фабула такова.

В 1924 году из жизни уходит не Ленин, а Троцкий. Через несколько лет Ленин оказывается в изгнании, а Троцкий (безмолвный идол – это то, что нужно для «красных» термидорианцев) превозносится так, как все «левые годы» в действительности превозносился Ленин. Учреждается орден Троцкого, отрывается институт Маркса, Энгельса, Троцкого, страна покрывается памятниками вождю революции. Рядом с Троцким занимает своё место фигура верного троцкиста Сталина (Троцкого сегодня). Естественно, ленинизм теперь – исчадие ада.

Впрочем, всё это вы знаете, читатель. Замените, где это возможно, имя Ленина на имя Троцкого, и перед вами предстанет хорошо знакомая вам картина, только с обозначенной выше рокировкой фигур.

Дальше в ненаписанной пьесе события развиваются следующим образом.

В 30-х годах умирает Сталин. Генсеком становится, скажем, какой-то Иванов (вы, уважаемый читатель, можете подыскать на освободившуюся вакансию и какую-нибудь реальную персону). Изменяет ли это режим? И да, и нет. По существу он остаётся левотермидорианским (машина запущена, «строительство коммунизма» обязывает), по формам реализации, ибо Сталина в плане циничности и беспринципности превзойти вряд ли возможно, становится более мягким (в диапазоне от сталинского до брежневского).

И всё это происходит под красными знамёнами, под пение «Интернационала».

Занавес.

Переходим к следующим параметрам левого извращения социализма.

Во-вторых, как известно, дополнением пряника издревле является кнут. Хотя бы потому (есть и другие, более веские, причины), что достойными «пряниками» всех не обеспечишь, левокоммунистический режим по необходимости должен быть жёстким, даже жестоким и террористическим. Эта жёсткость, от регламентации частного поведения до навязывания единомыслия (или безмыслия, если вам нравится) является самой, если можно так выразиться, зрелищной чертой перекошенного в коммунистическую сторону социализма.

В-третьих, в отличие от правого курса, левый может продолжаться, и в этом мы убедились на практике, несравненно дольше. Левый курс (и свойственный ему социализм) разительно отличается от своей в общем-то либеральной противоположности консерватизмом, статикой, застойностью.

Конечно, левацкий социализм не вечен. Его низкая экономическая эффективность, становящаяся с годами на фоне динамики мировой экономики всё более явной, заставляет термидорианцев рано или поздно искать выход из тупика. А вариант у наших термидорианцев здесь один, других просто нет [Сказав «у наших термидорианцев», я всё-таки имел в виду возможность выправления социализма, которая, похоже, более или менее реализуется в Китае. Но возникают вопросы. Что ждёт Китай дальше? Не буржуазный ли термидор?]. Термидорианцам не остаётся ничего другого, как резко переложить руль. Куда? Только вправо. А дальше… А дальше, когда коммунистическая идея опошлена и девальвирована, когда отупляемые в течение десятилетий массы вне политики, когда у новой буржуазии развязаны руки, дорога ведёт только к завершению термидорианского сползания и далее – к буржуазному термидору. Что мы и имеем.

Наконец, в-четвёртых, для современных ползучих левых термидорианцев буржуазный термидор не представлял никакой опасности. Почему? Потому что он совершался их же руками.

Президентом новоявленной капиталистической страны, и такие примеры всем известны, запросто может стать даже бывший член Политбюро. Для этого всего лишь надо сменить коммунистический пиджак на демократический.

Ещё в 1936 году Троцкий писал, что если бы в СССР власть захватила буржуазия, «она нашла бы немало готовых слуг среди нынешних бюрократов, администраторов, техников, директоров, партийных секретарей, вообще привилегированных верхов». Троцкий недооценил представителей советской верхушки. Мы видим их не среди слуг, а нередко и в роли хозяев.

Теперь вот какой вопрос: правомерно ли квалифицировать обе прогрессирующие «болезни» социализма как термидорианское сползание, как ползучий термидор? Думаю, правомерно. «Большой» (буржуазный) термидор начинается с «малого». И ранее, и в этой главе, используя выражение «ползучий термидор», я руководствовался не эмоциями, а оценкой перспектив сползания.

Наконец, последний вопрос главы. В её начале я обещал предоставить в ваше распоряжение отличающиеся по форме (словесно), но не по сути, синонимы «больного» той или другой «болезнью» социализма. Некоторые я уже употребил в тексте.

Так, для извращения 1923–29 гг. был использован термин «чрезмерно капиталистический социализм». Возможны ли ещё какие-либо варианты? Конечно. Такой социализм может быть назван, в зависимости от того, какую его сторону или черту требуется выделить, чрезмерно (слишком) рыночным социализмом, правым социализмом, правотермидорианским, перекошенным в капиталистическую сторону… (в скобках замечу, что русский язык, в отличие от некоторых других, требует словесного разнообразия, иногда даже вне потребностей контекста; к тому же разнообразие терминов одного смысла тренирует ум читателя).

Что касается противоположности правого социализма, для её наименования уже были употреблены выражения «слишком (чрезмерно) коммунистический» и «перекошенный в коммунистическую сторону». К ним я могу добавить: «левый (левацкий) социализм», «левотермидорианский социализм», «суррогатный коммунизм»…

Заметьте, читатель, все перечисленные термины указывают на направление перекоса (правое или левое). Среди них нет нейтральных, беспредметных. А ведь адекватное действительности название позволяет лучше понять изучаемый феномен.

К сожалению, некоторые бытующие для именования левого социализма термины не несут какой-либо указывающей на суть явления смысловой нагрузки. Это, например, «феодальный социализм», «казарменный социализм», «сталинский (сталинистский) социализм», наконец, свидетельствующий только о недопонимании мутационного процесса «мутантный социализм». Зачем ходить около, если можно назвать точно? Выбор ведь немалый. Может быть, понимания не хватает?

Глава подошла к концу. Но тема не завершена. Левацкий социализм заставляет нас заняться своим доописанием. Этим, после подведения итогов главы настоящей, мы займёмся в следующей.

1. Назвав «здоровый» социализм балансным строем, мы конкретизировали наши представления о социалистическом общественном строе.

Именно конкретизировали, а не расширили, так как переходность нормального социализма подразумевает экономически эффективное, взвешенное соотношение двух противоположных начал по своей сути нэповского экономического и социального организма.

Согласитесь, читатель, что данная конкретизация была не только полезной, но и необходимой при рассмотрении как «здорового», так и «больного» социализма.

2. Нам удалось выявить две «болезни» социализма. «Больной» социализм может быть только чрезмерно капиталистическим и чрезмерно коммунистическим. Третье исключено.

Обе «болезни» могут быть «осложнены», например, отступлениями от присущего национальному социализму растворения во всемирном потоке коммунистической революции.

Думаю, понятно, что чрезмерно растворенческое «осложнение» более характерно для слишком рыночного социализма, а изоляционистское – для чрезмерно планового.

3. Не остановившись на постановке «диагнозов», мы нашли отличия двух противоположных чреватых «болезнями» курсов и двух соответствующих им режимов.

Во-первых, левый курс, в отличие от правого, является, если можно так выразиться, платным, во-вторых, левацкий режим, в отличие от либерального правого, не может не быть жёстким, вплоть до террористического, в-третьих, суррогатно-коммунистический режим по сравнению со скоротечным правым, будучи консервативным и статичным, выказывает большую живучесть, в-четвёртых, наконец, буржуазный термидор (в нашей стране) не представляет собой такой опасности для перекрасившихся леваков, какой он являлся в своё время для «правых коммунистов».

4. Обе «болезни» социализма своим финалом имеют буржуазный термидор – полную реставрацию капитализма.

НА СЛЕДУЮЩУЮ СТРАНИЦУ