ПРОИСХОЖДЕНИЕ ПАЛЕОЛИТИЧЕСКИХ ВЕНЕР

Все данные – и исторические факты, и исследовательская логика – говорят за то, что ещё наши далёкие животные предки, не на разуме, а на инстинкте, сумели выработать брачный обряд, центральным моментом которого стало использование сексуально-отказных статуэток.

В майском номере журнала «Санкт-Петербургский университет» (№ 8 от 3 мая 2007 года) была опубликована моя статья «Загадка венеры каменного века». В ней вниманию читателя предлагался весьма отличающийся от бытующих взгляд на назначение женских палеолитических статуэток. Статья вызвала массу откликов, вопросов, пожеланий продолжить тему.  Моих корреспондентов особенно заинтересовал вопрос: как в процессе своего исторического развития человечество пришло к производству тех совершенных образцов, которые оказались в центре нашего внимания в первой статье. Что ж, вопрос резонный. С удовлетворением принимаю предложение. Таким образом, на этот раз речь пойдёт о происхождении венер каменного века. Материал ещё нигде не публиковался.

Итак, уважаемый читатель, продолжим наше исследование венерианской темы. Напомню вкратце, что нам с вами уже удалось сделать.

Как давно уже выяснено, что, впрочем, и достаточно очевидно, выбирающей стороной в половом взаимодействии является женщина. Будучи более разборчивой, способной по их глубинным качествам сопоставлять и оценивать мужчин, женщина, если тому не препятствуют обстоятельства, выбирает для продолжения рода тех представителей мужского, более дифференцированного по различным признакам пола, которые в максимальной степени удовлетворяют условиям наличного бытия. А так как настоящее разворачивается в будущее, женщина, выбирая мужчину (и отбирая стоящие за ним прогрессивные признаки!), работает и на перспективу. Таковы, буквально в трёх фразах, основы теории взаимодействия полов.

Не надо объяснять, что на ком-то останавливая свой выбор, женщина кому-то и отказывает. Так осуществляется половой отбор.

В первой статье, исследуя  женский сексуальный отказ, мы с вами, уважаемый читатель, заглянули в далёкое, отстоящее от нас на несколько десятков тысячелетий прошлое человечества. Что же мы там увидели?

Вслед за великим американцем Л. Морганом и нашим выдающимся соотечественником Ю.И. Семёновым мы очертили контуры палеолитического бытия. «Оказавшись» в каменном веке, мы обнаружили весьма оригинальную, с современной точки зрения, но при этом единственно возможную форму общественной организации. Элементарной единицей тогдашнего общества был род – сравнительно небольшое объединение кровных родственников. Род производил вещи – орудия труда, утварь, одежду, оружие, строил жилища, добывал пропитание.

Но для того, чтобы существовать, мало производить только вещи. Второй составной частью общественного производства является производство людей, деторождение. Как же эта отрасль была поставлена в эпоху первобытности? Оказывается, и тому есть множество исторических и этнографических свидетельств, внутри рода на секс, на эротику, на более или менее тесные отношения между мужчинами и женщинами был наложен жесточайший запрет. Древнее человечество «изобрело» массу перегородок между полами: одежду, являвшуюся тогда заслонкой, овеществлявшей запрет половых связей, раздельное проживание мужчин и женщин, сокрытие женщинами лица, отведение взгляда… Почему секс был изгнан с родовой стоянки? Где же тогда и с кем осуществлялись половые связи?

Мы ответили и на эти вопросы. Наш древнейший предок, научившийся строить жилища, делать запасы, поддерживать огонь и потому в какой-то степени освободившийся от влияния природы и зависимости от её циклов, приобрёл способность к постоянному – в течение всего года – половому сближению. Но на свою беду он не достиг параллельно с этим того уровня воли, который позволял бы сдерживать половое влечение. Слабая первобытная воля не могла ещё обуздать животный по своей сути половой инстинкт. К чему это могло привести? Без всякого сомнения, если бы сексуальные устремления – постоянно! – прорывались наружу, о движении по пути социального прогресса не могло быть и речи. Существо, одержимое влечением, мягко говоря, склонно игнорировать другие свои жизненные интересы. Есть ли выход из данной коллизии?

Да, выход из непримиримого противоречия социального прогресса и животного инстинкта был найден. Найден не просто, не путём раздумий и не на общем собрании. Решение было найдено стихийно, в течение многих тысячелетий, через пробы, ошибки, через сходы отдельных групп наших предков с социальной стези. Единственно мыслимая возможность была использована. Таковой стал внешний брак, экзогамия. Секс был вынесен за пределы рода. Реализация этой возможности в конце концов пришла к своему логическому завершению. Каждый род приобрёл в лице другого рода «сексуального партнёра». На Земле повсеместно сложилась дуально-родовая организация. Понятно, что в условиях первобытного коммунизма и при таком типе половых связей брак мог быть только групповым, скоротечным, а отношения полов могли иметь только достаточно грубый, без какой бы то ни было лирической составляющей характер. Исторических и этнографических подтверждений на этот счёт более чем достаточно. Когда я учился, всё это считалось азами обществоведения первобытности. Теперь, к сожалению, подули другие ветры. О конъюнктуре, подумать только, в истории первобытности я писал в первой статье.

Как были организованы межродовые половые контакты? Мы выяснили, что они осуществлялись посредством так называемых брачных экспедиций, в ходе которых мужчины одного рода отправлялись к месту расположения своего полового контрагента, другого рода. Навстречу группе мужчин выходила группа женщин. И тут выяснялось, что женщин, правда, они знали об этом и готовились к этому, было гораздо меньше, чем мужчин (такое соотношение имело место в подавляющем большинстве случаев). И тогда, если можно так выразиться, в дело вступал отказ. А так как женщины отказывали мужчинам первобытного общества, отказ обязательно должен был быть овеществлённым. «Голое» слово не работало на столь раннем этапе человеческой истории.

TERRA INCOGNITA СЕКСОЛОГИИ

Далее, уважаемый читатель, мы с вами пошли по исследовательской целине. В центр своего внимания мы поставили древние женские статуэтки. Эти венеры каменного века хранятся во многих музеях мира. Есть они и в Петербурге, в Эрмитаже и в Музее антропологии и этнографии. По-новому взглянув на смысл массового производства женских статуэток в глубокой древности, мы вынуждены были прийти к выводу об их сексуально-отказном назначении. Мы выяснили, что первобытная женщина, вручая мужчине миниатюрную фигурку весьма откровенного облика, таким образом овеществляла отказ вступить с ним в известные отношения и одновременно переориентировала сексуальную активность мужчины на секс-куклу, на суррогат женщины.

Такое заключение, подчеркну это, ни в малейшей степени не было основано на авторской фантазии, что, между прочим, характерно для подавляющего большинства иных трактовок венерианской проблемы. Напротив, я старался вывести его из характера архаичного бытия, из сущности и строя общественных отношений первобытного социума.

Удалось ли мне в достаточной мере аргументировать своё решение? Надеюсь, что да. Предложенный вашему вниманию взгляд был подтверждён многочисленными историческими и актуальными фактами (от внешнего облика статуэток и полировки их в процессе «освоения» мужскими руками до сексуальных интересов современных мужчин). Наш вывод, и значение этого обстоятельства трудно переоценить, базировался на дошедшем до нашего времени брачном отказе, овеществлением которого до сих пор являются не какие-либо произвольно выбранные или не поддающиеся объяснению предметы, а именно сексуально-отказные куклы и их многочисленные производные. Наконец, нам поддалась «расшифровка» практически всех имеющих сегодня хождение знаков брачного отказа. Мы разложили по объективно выделенным в конечном счёте женской привлекательностью «полочкам» такие, казалось бы, немыслимые в их родстве знаки отказа, как, например, редька, борона, мутовка, рыжик, веник, блин, гвоздь и даже суп ритатуй… Таким образом, думаю, мы получили возможность утверждать, что сексуально-отказная функция женских статуэток представляет собой не гипотезу, а неотъемлемую черту реальной – исторической и современной – действительности.

Венерианское производство (и потребление) мы рассмотрели в его историческом движении. Что же мы увидели? С точки зрения формы, это, несомненно, упрощение и обеднение некогда реалистичного и высокохудожественного знака сексуального отказа. От куклы, воспринимаемой первобытным человеком в качестве настоящей женщины, линия эволюции, как мы выяснили, в определённый момент времени привела к сексуально значимым фрагментам – суррогатам женского тела, а от них – к вещам-заместителям, лишь внешне и зачастую весьма отдалённо похожим на свои естественные прообразы.

Форма, как известно, не изолирована от содержания. Неудивительно, что и, с содержательной точки зрения, в исторической эволюции знака отказа мы наблюдаем своего рода деградацию. До наших дней из трёх важнейших прикреплённых к палеолитической венере функций дожила по сути дела лишь одна. Это собственно женский отказ от вступления в брак с неприемлемым по какой-либо причине мужчиной. Что же касается функций сексуального удовлетворения мужчины и полового отбора, то первая из них, видимо, полностью истощилась и канула в лету, а вторая, продолжая существовать, пока не исчезли полы, реализуется ныне в основном за пределами сдающего свои позиции отказного ритуала. Не надо доказывать, что зона применения самого знака отказа всё более и более сужается. С ходом времени становится всё меньше и меньше людей, соблюдающих эту некогда всеобщую и непререкаемую норму. Овеществлённый сексуальный отказ и его центральная фигура сходят в нашу переломную во всех отношениях эпоху с исторической сцены.

Таков закон нашего мира. Всему, что нарождается в ходе прогресса, суждено развиться, расцвести и, пройдя свой путь до конца, рано или поздно уйти безвозвратно. Что касается научного анализа, он, чтобы адекватно отображать и обобщать действительность, должен неукоснительно следовать той же – исторической – дорогой, вместе с объектом своего внимания. Мы с вами, уважаемый читатель, анализируя историю женского отказа, одолели лишь часть пути, продолжительностью всего-то в два десятка тысячелетий. Мы отследили эволюцию знака отказа от венер двадцатитысячелетней давности до современных, рудиментарных и условных, сдающих свои позиции форм. Что нам теперь предстоит сделать? На очереди – следующий временной интервал, продолжительностью уже в сотни тысячелетий, от первых и, надо полагать, примитивных по своему исполнению отказных средств до выдающихся образцов человеческого творчества, которыми, без всякого преувеличения, являются палеолитические женские статуэтки. Проделав эту работу, мы охватим всю эволюцию знака отказа, от примитива, свойственного зарождению явления, через венерианский апогей, до примитива, теперь уже обусловленного исчерпанием возможностей и схождением с исторической сцены. Круг будет замкнут, линия развития будет прочерчена.

ЖИВОТНЫЙ ПРЕДОК ЧЕЛОВЕКА

Итак, вперёд или, что тоже верно, назад – в глубины, нет, не человеческой, а дочеловеческой истории, на поиски тех фактов, на основании которых мы можем более или менее правдоподобно, что-то утверждая, а что-то лишь предполагая, реконструировать восходящую ветвь эволюции знака отказа. На безукоризненное, с теоретической точки зрения, описание ранней истории «отказного процесса» мы вряд ли можем претендовать. Слишком много воды утекло с тех пор, в нашем распоряжении лишь артефакты, которые можно перечесть по пальцам. Но они есть. Что же они собой представляют?

В распоряжении исследователей имеются небольшие, умещающиеся на ладони, фигурки без явных признаков пола, но по телосложению, как представляется и специалистам и людям непосвящённым, более женские, чем мужские. Это уже неплохо. Но может ли нас удовлетворить и тем самым открыть перспективу для дальнейших рассуждений такая не совсем уверенная оценка? Вряд ли. Ведь пол, женский пол фигурки является центральным и необходимым пунктом древнего полового взаимодействия. Как же нам поступить? Думаю, встретившееся на нашем пути препятствие преодолимо. Зная «технологию» и атрибутику брачевания менее удалённой от нас исторической эпохи, принимая во внимание подходящий для отказного средства размер древнейших статуэток и понимая, что ашельские производители далеко ещё не доросли до уровня филигранной верхнепалеолитической техники, мы, совершенно не греша против исследовательской совести, можем приписать самым древним статуэткам именно женский пол.

Возможно, эта найденная в природе
и не требующая доработки фигурка
является одним из первых женских портретов
в истории Земли (Берехат Рам (Berekhat Ram),
Голанские высоты, Израиль, 800–233 тыс. до н.э.,
вулк. туф, 3 см, найдена в 1981 г.,
www.nihilum.republika.pl).

Преодолев одно препятствие, мы сразу же сталкиваемся с другим. Вернее, мы с ним уже столкнулись. Вас не смутило моё предложение искать истоки интересующего нас явления в недрах дочеловеческой истории? В самом деле, способны ли животные, даже такие высокоразвитые, какими были предшественники Homo sapiens, на столь совершенное творчество? Могут ли животные мастерить фигурки?

Прежде чем подойти к ответу на эти вопросы, замечу, хотя, вы, читатель, уже наверняка догадались об этом, что я веду отсчёт человеческой истории со времени появления кроманьонца и вида Homo sapiens (50-60 тыс. лет от нашего времени). Разумеется, на то есть более чем веские аргументы. Но сейчас, чтобы не утяжелять статью и не уходить далеко в сторону, я оставлю их при себе. Впрочем, этой темы я касался в других своих работах, и с ними вы можете ознакомиться.

Давайте вместе подумаем, как мы охарактеризуем человека, если угодно, нас с вами, в отличие от животного? Речь не идёт о научном определении. Сосредоточим своё внимание на атрибутивных признаках мыслящего существа, на том наборе качеств, без которых человеческое невозможно.

Что же такое человек? Каковы его качества? Между прочим, одно из них ненароком нам уже подвернулось. Да, мы мыслящие существа, и свою мысль мы реализуем, используя членораздельную речь. Это, во-первых. Во-вторых, нам, прямоходящим субъектам, присущ орудийный труд, и орудия труда для своих рук мы изготавливаем сами, а не находим в готовом виде в природе. В-третьих, человек немыслим вне общественной организации, вне социума. В-четвёртых, пятых и… десятых, люди обуздывают силы природы, возводят различные сооружения, строят для себя жилища, изготавливают и носят одежду, создают произведения искусства… Список может быть продолжен. Но и этого достаточно. Вот поистине человеческие черты!

Вы согласны с таким резюме, читатель? Не спешите с ответом. Строго говоря, человеческим является комплекс, весь набор или список. Именно он, т.е. всё в него входящее в единстве и взаимодействии даёт нам человека. Мне возразят: а не представляет ли собой такой «строгий взгляд» простую казуистику? Нет, ибо все перечисленные мною черты, взятые по отдельности или в какой-либо более скромной комбинации, являются, вообще-то говоря, животным достоянием.

Да, все социальные, человеческие потенции разбросаны сейчас и были разбросаны раньше по огромному животному царству. Понятно, что применительно к животным речь может идти лишь о потенциях, только, если можно так сказать, о стартовом состоянии тех качеств, которые развернулись в обществе, в людях в полную силу. Так ли это? Действительно ли человеческое рассеяно в мире животных? Давайте посмотрим. Начнём с мышления. Присуще ли оно животным? Да, его зачатки мы наблюдаем у многих млекопитающих и птиц. Иные из братьев наших меньших имеют достаточно сложную организацию коллектива (стада, стаи, прайда или др. сообщества) и осуществляют коммуникацию посредством многообразных звуковых сигналов. Немалое количество животных биологических видов, эпизодически или постоянно (лемуры, кенгуру, птицы), практикует прямохождение. Отдельные виды инстинктивно производят орудия труда и так же инстинктивно их используют в своей жизнедеятельности (например, дятлы, выдалбливающие хитроумные станки для закрепления шишек). Бобры строят плотины. Многие млекопитающие и птицы демонстрируют нам в своих брачных танцах зачатки человеческого танцевального искусства. Изобразительное искусство вырастает из хранения запасов…

Повторяю, нет ни одной значимой человеческой черты, которая не встречалась бы в неразвёрнутом виде в животном мире. Животные способны даже делать и носить одежду. Мне известен, по крайней мере, один биологический вид, представители которого имеют обыкновение одеваться. Это, между прочим, не млекопитающее и не птица и, тем более, не моллюск или личинка стрекозы. Попытайтесь догадаться, проявите свою эрудицию, уважаемый читатель. Введу ещё одну подсказку: одеждой-камуфляжем этому животному служит сорванная им веточка.

Все в потенции человеческие черты присутствуют в мире животных. Но они рассредоточены между многими видами. Хорошо, если мы найдём там обладателя хотя бы трёх-четырёх интересующих нас качеств. Возьмись мы искать полный комплекс, нас ожидала бы неудача. А что, если бы обладатель такого набора вдруг объявился? Тогда бы нам крупно повезло: на наших глазах зарождалось бы человечество. Разумеется, это фантастика. Но только для нашего времени. В неподвластных нашему представлению толщах истории, сотни тысяч и даже миллионы лет назад, началось собирание необходимого и достаточного для социализации набора. Оно шло стихийно, медленно, с переменным успехом, с неизбежной утратой боковых тупиковых ветвей. Шло, чтобы сравнительно недавно по меркам эволюции развернуться в кроманьонском человеке, сумевшем приступить к реализации и развитию социальных, человеческих заготовок.

Нас, нынешних кроманьонцев, не было, если бы не сформировался наш выдающийся животный предшественник – носитель комплекса необходимых и достаточных для перехода к новому качеству черт. Он обладал поистине впечатляющим набором. Помимо всего перечисленного в его «человеческий комплект» входило умение, разумеется, инстинктивно, в качестве побочного продукта трудового процесса, добывать, а позже – и поддерживать, огонь. В рамках животной фазы начала складываться экзогамия. На базе многофакторности экологической ниши и всеядности исподволь закладывалась такая важнейшая характеристика человеческого мышления, как его альтернативность. Наконец… Поскольку последняя черта, на которой я хочу остановиться, исключительно важна не только для социализации и функционирования социума, но и для нас, ибо непосредственно относится к нашей теме, мы обговорим её в отдельном абзаце.

Наконец, наши далёкие животные предки сумели выработать такой брачный обряд, который по своему уровню ничем не уступал прочим элементам комплекса социальных потенций. Центральным моментом этого обряда стало использование сексуально значимых фигурок. Мы снова подошли к вопросу: могли ли животные, основываясь на инстинкте, производить столь сложные изделия? Думаю, что теперь, рассмотрев нашего предка более пристально, мы должны дать положительный ответ.

Эта фигурка прежде чем стать знаком сексуального отказа,
вероятнее всего, подверглась незначительной коррекции
(Тан-Тан (Tan-Tan), Марокко, 500–300 тыс. до н.э., камень,
5,8 см, найдена в 1999 г., www.nihilum.republika.pl).

Мы не можем отказать в этом нашим предшественникам хотя бы потому, что из их рук в массовом порядке выходили и мастерски обработанные орудия труда. Необходимой техникой и умением они, таким образом, вполне располагали. Инстинкт являлся не помехой в производственном творчестве, а его основой. С другой стороны, производство и использование сексуальных статуэток было необходимостью. Введение в брачный обряд овеществлённого отказа, составной частью которого является сексуальное удовлетворение отвергнутых самцов, снимало мужскую конфликтность, консолидировало стадо, формировало будущее мужское братство. Наверное, не надо объяснять, как важно это было в преддверии социальности.

Таким образом, производство и употребление секс-кукол вполне вписывается в животное бытие наших предков. Оно оказывается возможным и, с точки зрения прогресса, необходимым. Второе препятствие на нашем исследовательском пути оборачивается, можно даже сказать, подспорьем. К тому же мы лучше понимаем тех, кому обязаны своим существованием.

ПРОИЗВОДСТВО СЕКСУАЛЬНО-ОТКАЗНЫХ ФИГУРОК

Мы ответили на вопрос: что производили наши животные предшественники в плане овеществления сексуального отказа? Теперь, вслед за вопросом «что?» рассмотрения требует его постоянный спутник: как сотни тысяч лет назад производились женоподобные статуэтки?

Даже не имея в своём распоряжении таких статуэток, мы могли бы ответить на этот вопрос. Логика становления «скульптурной деятельности» не могла отличаться от логики формирования орудийного производства. А здесь, в этой сфере, как давно уже выяснено, первым поставщиком подходящих для орудования предметов была сама природа. Древнему существу, только заносящему ногу, чтобы вступить на стежку социализации, оставалось лишь взять такой предмет, дабы использовать его без дальнейшей обработки. Видимо, прошли десятки, а то и сотни тысячелетий, прежде чем животное, подобравшее дар природы и использовавшее её подсказку, научилось, разумеется, на инстинкте, корректировать и дорабатывать свою находку. И только далее инстинктивное, животное производство вступило в свой высший этап: предлюди приступили к изготовлению орудий из сырья, которое по своей конфигурации никак не ассоциировалось с конечным продуктом.

 Что касается женских фигурок, и их история разворачивалась по тому же канону. Достаточно взглянуть на первые знаки сексуального отказа, чтобы понять, что их фабрикация не могла не оттолкнуться от подсказок природы. Возможно, фигурка, представленная на первом снимке, именно в таком виде сотни тысяч лет назад была найдена в каменных россыпях. И в таком виде употреблена.

Здесь возникает вопрос: а могло ли высокоразвитое животное испытывать сексуальные чувства (восприятие, влечение, удовлетворение) от общения по сути дела с камнем? Мы должны положительно ответить и на этот вопрос. Да, могло, и могло именно потому, что было для этого достаточно развитым. За примером явления такого рода кому-то из нас даже не придётся выходить за пределы квартиры. Вы слышали, уважаемый читатель, а, может быть, даже и сами наблюдали, как ошалевший от сексуального распирания кот, за неимением кошки, проделывает определённые действия с подвернувшейся ему подушкой, игрушкой или каким-нибудь свёртком? Надо полагать, предмужчина превосходил кота по уровню своего психического развития. Блуждающие в его голове ассоциации охватывали больший диапазон предметов и были более абстрактными. Материал и размер предмета не играли существенной роли в реализации его половых чувств. На первый план выступали общая схожесть с потенциальной живой половой партнёршей и вплетённость предмета в то действо, в котором предмет возникал в нужное время и во вполне определённом качестве. Как видим, и это препятствие преодолимо.

Следующий вопрос касается количественной стороны сексуально-фигуративного производства. Интересно, могли ли самки на ранних стадиях предметно-отказного процесса предоставить в распоряжение самцов необходимое число своих копий-фигурок? Так ли щедра на женоподобные изваяния природа? Видимо, и по этой части всё было нормально. Ведь линия предсоциальной эволюции не оказалась загубленной. Наверняка в ход шли не только каменные находки, но и имеющие определённые очертания фрагменты дерева, натёки смолы, корневища и, может быть, даже некоторые кости животных. В конце концов, из развала камней надо было извлечь не что-либо подобное Венере Милосской, а всего лишь гальку с несколькими округлыми выступами. Для существ, погружённых в природу, это не было большой проблемой.

Со временем статуэтки всё более приобретают женские черты.
До верхнепалеолитических шедевров им ещё далеко,
но путь развития уже вырисовывается (800–232 тыс. до н.э.,
Еврейский университет, Иерусалим, www.sacredsourse.com).

К тому же та струя отказного процесса, о которой мы говорим, надо полагать, не была единственной. У сексуального отказа имелся и другой исток, и, скорее всего, ещё более древний. Внимание, уважаемый читатель, наше расследование принимает новый оборот. И вам, конечно, не терпится узнать, на чём основано моё столь неожиданное заявление. Что, кроме примитивных фигурок, подаренных природой, могло ещё положить начало овеществлённому сексуальному отказу? Что, кроме природы, могло явиться их поставщиком? Отвечу, правда, пока односложно на последний вопрос: кроме окружающей природы, есть ещё сами предлюди.

А теперь поделюсь с вами рассуждениями, которые привели меня когда-то к мысли о возможности иного истока. Дело в том, что науке известны два типа отказных кукол: цельные, монолитные, сделанные из камня, кости, слежавшегося мела… и, если можно так сказать, сборные – плетёные, вязаные, свитые… Кукла второго типа, и поныне характерная для Севера России, фигурировала в моей первой статье. Обычаи исключительно консервативны. Наверняка секс-куклы плели и вязали в глубокой и глубочайшей древности. Понятно, что такие нежные, легко разлагающиеся изделия не могли дойти до нашего времени. Кстати, сексуальный отказ – явление повсеместное. Но на значительном количестве палеолитических стоянок отказных кукол не обнаружено. Может быть, там фабриковались именно прутяные или соломенные куклы?

Поскольку секс-куклы второго типа и их многочисленные производные (к которым, между прочим, относится Масленица) существуют, они каким-то образом должны были появиться. Можно ли их или им подобный примитив обнаружить в природе? Нет. В природных процессах и катаклизмах стирается и оббивается камень, принимают причудливые формы корни и деревья. Но природа не плетёт, не вьёт и не вяжет. А если бы она и вязала кукол в виде миниатюрных снопов, что было бы в них сексуального?

От факта наличия секс-кукол второго типа не отмахнёшься. Факт – вещь серьёзная. А когда один факт подкрепляется другими, начинает формироваться если не теория, то взгляд. Сейчас мы приступим к этой работе и начнём мы её с рассмотрения «факта-подкрепления». Вас интересует, в чём он состоит? Пожалуйста.

ПЕРВАЯ ОДЕЖДА ЧЕЛОВЕКА

Этим фактом является ещё более древний, если можно так сказать, докукольный отказ, также в определённом смысле овеществлённый. Такой отказ, представляющий собой в то же время и защиту от сексуальных домогательств, исходил от самки, от предженщины. В вещном плане он был её неотъемлемой частью и не мог быть от неё отторгнут для какого бы то ни было дальнейшего использования. Вы догадались, читатель, о чём идёт речь? Что подходит для исполнения описанной мною функции в то время, когда наш древнейший предок, только-только приступивший к овладению орудиями, встал на нижние конечности, освободив верхние? Ответ заключён в последнем слове предыдущей фразы. Да, это была рука. Точнее, прикрывающая низ живота женская ладонь. Утверждая так, я не апеллирую к так называемому здравому смыслу. Использование ладони для отказа и защиты от сексуального натиска самцов может быть доказано.

Медленно текло время. Одно тысячелетие сменялось другим. Предлюди всё более и более втягивались в трудовой процесс. Развивалась рука, совершенствовалась её моторика. От руки и умения владеть ею теперь зависело существование животного сообщества. Жизнь требовала рационального использования верхних конечностей. Поэтому рано или поздно должен был встать вопрос об освобождении женской руки-защитницы, руки-отказа от её рутинной и абсолютно нетворческой обязанности. Эту обязанность надо было перепоручить другому предмету.

Предженщины нашли замену собственной руке, нашли в природе, по принципу схожести формы («формальный подход» доступен высокоразвитым животным). Давайте вместе с ними поищем такую замену и мы. Во-первых, это должно быть что-то мягкое, эластичное, во-вторых, подходящего размера и, в-третьих, нечто обязательно копирующее руку. Что это? Вы догадались, читатель? …Это лист фигового дерева. Да, фиговый листок не случайно вошёл в историю. Вы понимаете теперь, что многочисленные упоминания о нём в источниках и литературе представляют собой не только и не просто красивые слова? Они являются отголоском некогда повсеместно распространённого явления. Но для нас сейчас важнее другое. Фиговый листок доказывает, что первым, лучше даже сказать, первичным средством отказа и защиты являлась женская рука. Со своей стороны, рука «объясняет», почему из всего многообразия, казалось бы, намного более подходящих для прикрытия листьев был выбран, пожалуй, самый неудобный – резаный, с прорехами – фиговый.

Не возьмусь утверждать, что именно лист смоковницы явился непосредственным преемником женской руки. Возможно, в глубинах истории, на огромных временных интервалах, предженщинами использовались и листки многих других растений. В принципе это не суть как важно. Несомненно одно: все они должны были походить на руку, должны были быть пятипалыми.

Лист фигового дерева (инжира или смоковницы)
вошёл в историю в качестве первого искусственного
предмета туалета благодаря сходству с человеческой рукой
(Ficus carica, СПб. Ботанический сад, фото автора)

Пятипалость выдвинула лист фигового дерева на роль первого отторгаемого от женского тела защитного (и отказного) средства, на роль первой искусственной одежды (замечу в скобках, что одежда выросла из функции сексуальной защиты и, естественно, «изобретателями» одежды были женщины, вернее, самки наших предков, ещё задолго до человеческой истории). Но пятипалость же заставила искать замену, на этот раз, уже фиговому листку. По какой причине? Я уже указал на неё. Это – неудобство. Как ни подвязывай такой листок, полноценного прикрытия не получится. Да и в службе, в движении и работе, листок не долговечен. На что менять фиговый листок, «задумались» предлюди? Ответ им подсказало их восприятие действительности. Новой одеждой должна была стать… связка тех же фиговых листьев. Инстинкт со всей своей силой требовал для новой одежды сохранения буквально впечатанных в гены образа и формы руки. Допустимыми были лишь количественные изменения. Так появилась связка. Новинка ликвидировала недостатки прежнего образца, как в отношении защиты, прикрытия, так и в плане использования, ношения. Но и единичный фиговый листок не сошёл со сцены. Он продолжал использоваться наряду со связкой, как я полагаю, в торжественных случаях и с ритуальными целями вплоть до эпохи античности.

Связка, разумеется, видоизменилась в ходе эволюции. Со временем забывалось некогда первостепенное значение листьев-пальцев, сами они терялись в общей перевязанной массе, резаные листья заменялись более удобными – удлинёнными – растительными формами… Исподволь в соломенной или травяной одежде-связке вызревала будущая сексуально-отказная кукла. Одежда ведь отторгаема от тела.

РОЖДЕНИЕ СОЛОМЕННОЙ КУКЛЫ

Можем ли мы реконструировать процесс рождения вязаной или плетёной отказной куклы? Попытаемся попробовать. Вы слышали, уважаемый читатель, скажем так, об особом отношении мужчин к нижнему женскому белью вообще и о бельевом фетишизме в частности? Представляется, эти явления имеют глубочайшие исторические корни. Впрочем, давайте рассмотрим этот вопрос по порядку.

Чтобы вручаемый женщиной (самкой) мужчине (самцу) предмет стал отказным и переводящим внимание страждущего с объекта вожделения на его суррогат, этот предмет должен нести на себе определённую сексуальную, возбуждающую нагрузку. Такая нагрузка может быть обусловлена формой предмета и его принадлежностью к женскому сообществу (вспомним о статуэтках, о которых речь шла выше и которые наши предки воспринимали в качестве живых, настоящих представительниц женского пола), но может быть обусловлена и его содержанием.

А что такое в данном контексте содержание? Это – привязанная к предмету, а для наших далёких животных предков – присущая ему, женская, сексуально-притягательная телесность. Наверняка одежду, а она, как мы выяснили, ведёт свою родословную от настоящей руки, предлюди воспринимали слитно с человеческим, женским телом. Значит, отдав часть своего тела (сняв и вручив предмужчине свою  одежду-связку), предженщина переключала его внимание на суррогат, со всеми вытекающими последствиями: собственно отказом, получением предмужчиной желанного удовлетворения, нейтрализацией мужской конфликтности и реализацией в этом акте полового отбора. Тем более, что предмет вожделения, отделяясь от заветного интимного места, для получателя таковым по сути дела и являлся.

Так, на мой взгляд зарождалась сексуально-отказная вязаная (плетёная) кукла. На каком-то этапе растительная связка стала производиться не только для ношения в качестве одежды, но и специально для вручения в ходе брачных игр. Постепенно достаточно абстрактный «снопик» приобретал женские черты: безликую головку, ручки, позже – тряпичную одежду. В таком виде это древнейшее изобретение дошло до нашего времени. Интересно (данное замечание предназначено для археологов и историков древнего искусства), что отправной точкой в процессе формирования отказной куклы, как и, по Столяру, в изобразительном творчестве, явился натуральный макет – женская рука.

Можно предположить, что ничто не мешало в глубочайшей древности и позже сосуществовать в качестве отказных средств монолитной фигурке и плетёной, той, что ведёт свой отсчёт от первых случайных находок на окружающей местности, и той, которая происходит от руки предженщины. Использование в современной практике отказа в рамках одного этноса производных первого и второго рода наводит на эту мысль. Хотя, может быть, здесь имеет место результат смешения культур. В этом вопросе предстоит ещё разбираться.

И наконец, последнее. Для полноты картины укажу ещё на один, но, как мне представляется, менее вероятный вариант эволюции фигового листка. Можно предположить, что на смену фиговому листку пришла не связка (или не только связка), а какое-то его «распальцованное» подобие, изготовленное из кожи, коры или иного сравнительно мягкого, но более ноского материала. Тогда дальнейшая эволюция такого защитного средства видится как постепенное срастание «пальцев», формирование «ножек» (ибо внизу нужен разрез для подвязки), отделение от тела, «отвердение», связанное с применением менее податливых материалов, наращивание объёма и, в конце концов, превращение в венеру. Разумеется, это всего лишь гипотеза. Чтобы узаконить такой взгляд, нужны артефакты, промежуточные звенья.

Как видите, уважаемый читатель, изучение восходящей ветви отказного процесса ставит намного больше вопросов, которые ждут своего ответа, чем исследование нисходящей ветви.

Тем не менее, понимая, что пробелы неизбежны, мы попытались в двух статьях полностью охватить эволюцию женского отказа: от зародышевых, примитивных форм к верхнепалеолитическим венерам и от них – к современным, рудиментарным, сходящим с исторической сцены вместе с овеществлённым отказом формам. Думаю, нам всё-таки удалось что-то сделать.

Но «кукольная» тема этим не исчерпана. Продолжение следует.

НА ГЛАВНУЮ РАЗДЕЛА