Глава III

ГЕНЕТИКА И СРЕДА

За свою жизнь, уважаемый читатель, вы наблюдали немалое количество людей. С кем-то вы общались ранее, с кем-то более или менее постоянно вы общаетесь сейчас. Возьмите хотя бы ваших детских и нынешних друзей, соседей, товарищей по учёбе, работе, по проведению досуга. О ком-то вы слышали, о ком-то, включая литературных героев, читали, кого-то вы знаете по телевизионным передачам. Словом, у вас солидная, если можно так выразиться, общественно-наблюдательная практика.

Наблюдая людей, вы, наверное, не раз приходили к выводу, что на их характер, привычки, мировоззрение, на всё то, что составляет психический облик человека, оказывают влияние различные и зачастую случайные обстоятельства. Вы видели, как в психическом плане люди меняются, попав в иное окружение, занявшись другим делом, поверив в новые идеалы. А вы сами, оглядываясь назад, разве не думали, что могли бы во многом стать другим человеком, если бы когда-то поступили не так, как поступили в действительности, если бы на каком-то жизненном перепутье выбрали иную дорогу, если бы рядом с вами оказались другие люди, если бы не та, а другая случайность определила вашу дальнейшую жизнь?..

Вы согласны, что психика подвластна влиянию, что она формируется с обязательным участием неких внешних, находящихся за пределами человека сил? Тогда нам надо определиться с терминами. Договоримся, что всё то, что находится вне человека и оказывает (и может оказать) влияние на его психику, мы будем именовать средой. То же, что в известном смысле противостоит внешнему изнутри, что является, если можно так сказать, исконным, изначально заданным, мы условимся называть генетикой. Думаю, не надо объяснять, что изначально заданным может быть только то, что биологически наследуется нами от родителей.

Понятно, что мы не можем строить теорию на основе только лишь личных наблюдений. Чтобы удостовериться в наличии средового воздействия на психику людей, нужны сторонние факты. Имеются ли они? Да, их более чем достаточно. Приведу, как мне представляется, самые яркие и интересные.

Как вы думаете, читатель, способно ли какое-нибудь внешнее воздействие не просто повлиять на психику, а радикально изменить её, буквально перевернуть, сделать человека совершенно другим? Оказывается, способно. Так, например, американские психологи, обследовав людей, выживших в авиакатастрофах, пришли к неожиданному выводу: такие люди на всю оставшуюся жизнь становятся оптимистами. По сравнению с представителями контрольной группы, составленной из людей, часто пользующихся услугами авиалиний, но никогда не попадавших в подобные передряги, прошедшие через катастрофу более спокойны, уравновешены, менее напряжены, менее раздражительны, у них повышен уровень самоуважения, они лучше относятся к людям и к жизни в целом. Подобные же результаты дало и исследование, проведённое на выживших при кораблекрушении [См.: Верный способ стать оптимистом//Наука и жизнь, 1999, №12, стр. 112.].

Остаётся предполагать, что прошедшие через катастрофу или иное смертельно опасное испытание проживут не только приносящую удовлетворение, но и к тому же долгую жизнь. Не так давно выяснилось, что оптимисты живут в среднем на семь с половиной лет больше, чем менее жизнерадостные люди [См.: Рощак Т. Старость должна быть в радость//Ломоносов, 2003, № 5, стр. 49; Победители живут дольше//Наука и жизнь, 2001, № 11, стр. 94; Жизненно важный тренажёр//Здоровье, 1999, № 4, стр. 19.]. Видимо, это относится не только к врождённому, но и к приобретённому оптимизму.

На увеличение продолжительности жизни влияет самоощущение человека. Учёные из Центра наук о здоровье в Торонто (Канада) обнаружили, что киноактёры, получившие Оскара, живут в среднем на четыре года дольше, чем те, кто не выдвигался на эту премию или выдвигался, но не получил её. Той же группе в результате другого исследования, объектом которого стало британское чиновничество, удалось установить, что, чем более высокое место занимает человек на карьерной лестнице, тем больше у него шансов дожить до глубокой старости. По-видимому, и в том и в другом случае человек чувствует себя менее зависимым от других людей и обстоятельств, ощущает себя в той или иной мере победителем. А это, согласитесь, вселяет оптимизм [См.: Победители живут дольше//Наука и жизнь, 2001, № 11, стр. 93.].

На Оскара или иную престижную премию могут рассчитывать лишь единицы. Высших чиновников также много не требуется. А приобщаться к оптимизму через какую-нибудь катастрофу слишком рискованно. Что же делать обычному человеку? Существуют ли общедоступные средства для достижения тех же целей? Пожалуйста. Шведские учёные из университета города Умеа выяснили, что долголетию способствует активная культурная жизнь. У тех, кто много читает, посещает музеи, театры, концерты, сам музицирует, продолжительность жизни значительно выше, чем у тех, кто не склонен заниматься повышением своего культурного уровня [См.: Наука и жизнь, 1998, № 6, стр. 97.].

Хорошим антидепрессантом является забота, участие, деятельность. Выяснено, например, что люди, имеющие внуков, меньше болеют, а если заболевают, быстрее выздоравливают. Такие люди более оптимистичны, интеллектуальны, они дольше живут. Между прочим, солидной составляющей женского долголетия, а женщины, как известно, значительно превосходят мужчин по продолжительности жизни, является их востребованность в преклонном возрасте.

Интересно, что объектом заботы не обязательно должен быть человек. В исследовании, проведённом в 1980 году в Филадельфии, было показано, что люди, перенёсшие инфаркт, реже становятся жертвами второго инфаркта, если имеют дома собаку или кошку. Оказалось, что роль домашних животных в выздоровлении даже выше, чем роль любящей семьи больного [См.: С собакой спокойнее//Наука и жизнь, 1992, № 2, стр. 84.]. Это объяснимо. Зачастую пожилой человек, ранее имевший достижения и уважаемый и ценимый на работе, выйдя на пенсию и оказавшись не у дел, неосознанно начинает компенсировать утраченный статус. Он афиширует свою болезнь, требует повышенного внимания, суеты вокруг собственной персоны, окрашенного пессимизмом пиетета окружающих. Медики называют данный синдром уходом в болезнь. А болезнь под давлением психики имеет свойство усугубляться. Как, впрочем, и отступать. Животное способствует благоприятному развитию событий. Собаки, кошки, другие домашние животные не поддаются никаким ипохондрическим домогательствам. Напротив, они сами требуют внимания и заботы и ценят только статус заботливого, доброго и оптимистично настроенного по отношению к ним хозяина. А забота и оптимизм обладают великой целительной силой.

Терапия, основной составной частью которой является забота о питомце, способна благотворно воздействовать даже на больных аутической шизофренией. К такому выводу пришёл доктор Корсон из психиатрической клиники университета штата Огайо (США). В качестве последнего средства в борьбе с суровым недугом он решил использовать собаку. Каждому из двадцати считавшихся безнадёжными пациентов доктор Корсон подарил по щенку. Восемнадцать из них приняли подарок. Для неконтактных прежде больных собака стала нитью, связывающей их с окружающим миром. Мало-помалу забота о щенке и новые обязанности разрушали стену между психикой больного и миром здоровых людей. Проявление заботы о щенке стало первым шагом к выздоровлению [См.: Собака – лекарство от шизофрении//Наука и жизнь, 1975, № 2, стр. 103.].

Однако не всегда среда благоприятно воздействует на психику. Несколько расширив сферу действия одного в общем-то психотерапевтического принципа, ставшего пословицей, можно сказать: среда лечит, среда ранит. Порой очень сильно. Я говорил о средовом воздействии, увеличивающем продолжительность жизни. Влияние среды, к сожалению, может быть ориентированным и в противоположную сторону. Сокращение продолжительности жизни на 12 лет и перманентный стресс – такова плата американских мужчин за обладание женой-красавицей. Психолог Эдгар Даблен из Йельского университета считает, что при такой жене муж живёт в вечных опасениях измены, и потому стресс подтачивает его здоровье. Да, опасения – черта явно не оптимистического толка [См.: Наука и жизнь, 1999, №12, стр. 102.].

Таким образом, среда, инициирующая оптимизм, способствует долголетию и здоровью, среда, провоцирующая пессимистические настроения, напротив, уменьшает продолжительность жизни.

Я только что привёл пример благотворного воздействия среды на больных шизофренией. А возможно ли воздействие среды, вызывающее шизофрению? Да, возможно. Шизофреноподобные состояния средового происхождения не являются такой уж редкостью. Сформировать шизофрению способна даже мать, если она доминирует в контактах с ребёнком, блокирует его самостоятельность и инициативу, контролирует каждый его шаг, принимает решения по всем, даже самым незначительным, вопросам. В психиатрии такую мать называют сверхопекающей или шизофреногенной.

Как видим, среда не просто и не только придаёт определённый колорит психике. Наряду с этой в общем-то заурядной, каждодневно наблюдаемой нами «работой», она, если имеются соответствующие условия, способна в известном смысле наперекор генетике оказать мощное, зачастую революционное воздействие на психическое самочувствие и поведение человека.

Ранее я декларировал наличие внутренней, генетической психической субстанции и гипотетически связал её с наследственностью. Но существует ли такая основа психики в действительности? И если да, правомерно ли называть её генетикой? Нам не остаётся ничего другого, как перейти к рассмотрению этих вопросов. Между прочим, мой уважаемый читатель, вы обратили внимание, что, декларировав генетику, я не стал для укрепления собственной позиции апеллировать к вашему житейскому опыту? Роль внутреннего, скрытого от глаз зарегистрировать намного сложнее, чем влияние факторов, действующих извне. Обратимся поэтому к данным научных исследований.

Многие годы наиболее эффективным способом изучения природных задатков психики было исследование близнецов. Близнецы, как известно, бывают разнояйцевые и однояйцевые. Последние, развиваясь из одной зиготы, обладают практически идентичным набором генов. Следовательно, и задатки, в частности психические, у них должны быть одинаковы. Логично предположить, что, если генетическая основа психики существует, однояйцевые близнецы должны демонстрировать больше психического сходства, чем разнояйцевые. Что же показали наблюдения? Кстати, такие наблюдения имеют весьма солидную историю и охватывают число близнецовых пар, вполне достаточное для однозначных выводов. Так вот, в ходе подобных наблюдений выяснилось, что однояйцевые близнецы по своим психическим характеристикам намного ближе друг другу, чем разнояйцевые.

Возьмём в качестве иллюстрации такой психический показатель, как умственные способности. Видимо, их можно приблизительно оценить, ориентируясь на школьную успеваемость. О чём же свидетельствует классный журнал? Оказывается, по большинству предметов однояйцевые близнецы, в отличие от разнояйцевых, показывают удивительное сходство результатов. Немецкие учёные, сравнив школьные успехи 60 пар однояйцевых и 41 пары разнояйцевых близнецов, обнаружили, что по успеваемости однояйцевые близнецы различаются вдвое меньше, чем разнояйцевые. Любители тестов, американцы, измеряя IQ школьников, также выявили бóльшее сходство между однояйцевыми близнецами и меньшее – между разнояйцевыми [См.: Полянская Е. Одинаково ли близнецы учатся в школе?//Наука и жизнь, 1997, № 12, стр. 115.].

Подарком для исследователей являются однояйцевые близнецы, волей судьбы разлучённые друг с другом и оказавшиеся в различных условиях. Мониторинг таких пар осуществляется во многих странах мира. Интеллектуальные способности разлучённых близнецов, ввиду своей схожести, также заставляют считать генетические задатки психики неопровержимым фактом [См. там же.].

Об этом же свидетельствуют и наблюдения за детьми, выросшими в семьях приёмных родителей. Оказывается, усыновлённые дети по показателям своего умственного развития гораздо больше похожи на своих кровных родителей, чем на приёмных. Учёные также сравнивали приёмных детей с их кровными матерями, оставившими малышей сразу после рождения. И в этом случае сходство умственных способностей было поразительно высоким [См. там же.].

Близнецовый метод изучения наследуемых психических признаков, будучи вполне доказательным, не мог объяснить механизма наследования и его материальной стороны. Такую возможность предоставила генетика. С конца прошлого столетия, всё нарастая, пошёл процесс идентификации конкретных психических признаков и их носителей, генов. Признаки были материализованы. Эта работа ещё очень далека от завершения. Мы только в начале пути. Но и те результаты, которые на сегодня имеются в распоряжении исследователей, впечатляют. Не имея возможности хотя бы только перечислить все достижения психогенетики, ограничусь несколькими примерами.

Вы не задумывались, уважаемый читатель, почему кто-то является «жаворонком», а кто-то «совой»? Неужели дело в привычке? Оказывается, не только в ней. Поздний отход ко сну и позднее пробуждение имеют генетическую природу: замена одного «кирпичика» ДНК, тимина на цитозин, делает человека «совой». Это открытие сделали американские учёные, проанализировав один из генов биологических часов человека [См.: Наука и жизнь, 1999, № 5, стр. 48.].

Другая группа американских учёных, возглавляемая Дэном Хамером из Института национального здоровья, недавно нашла ген, обусловливающий гомосексуализм. А это ведь и психическое явление. Данный ген локализован в половой X–хромосоме. Интересно, что этот ген впервые был обнаружен у дрозофилы. Как известно, гомосексуальные наклонности имеют место и среди животных [См.: Корочкин Л. В лабиринтах генетики//Новый мир, 1999, № 4, стр. 117-118.].

Надо сказать, что эксперименты на животных являются важнейшей составной частью психогенетических исследований. Генетическое кодирование признаков человека в принципе не отличается от такового у животных. Поэтому обнаружение связи какого-либо признака с определённым геном, например, у мышей или крыс, вполне может стать отправной точкой в деле локализации ответственного за аналогичный признак гена у человека. Исключительно перспективными в этом направлении мне представляются эксперименты, связанные с генетикой эмоций. Так, несколько лет назад группе американских генетиков удалось выяснить, что пугливость у мышей имеет генетическую природу. Исследователями был обозначен ответственный за этот признак участок первой мышиной хромосомы. На очереди – локализация мышиного «гена трусости» [См.: Ген трусости//Наука и жизнь, 1998, № 2, стр. 11.].

Ещё одной группе учёных, также экспериментирующей с мышами, удалось установить генетическую обусловленность агрессивности и беспокойства. Оказалось, что данные качества выходят за пределы нормы при выключении гена, названного Pet-1 и ответственного за выработку серотонина. Известно, что нарушения продуцирования и действия серотонина у людей также связаны с агрессивностью, беспокойством и подверженностью депрессиям.

Множество открытий сделано в последнее время в ходе наблюдений за людьми с ненормальной психикой. Учёные из Германии, США, Ирландии, Исландии и других стран добились немалых успехов в локализации генов, определяющих шизофрению. Испанские исследователи обнаружили генетическую мутацию, обусловливающую страх и внезапное сильное волнение при столкновении с чем-то новым и необычным. Успешные работы ведутся в области генетики асоциального поведения, маниакальности, таких конкретных психических черт, как, например, общительность, застенчивость, робость… [См., например: Обнаружен ген любви к телевидению//Наука и жизнь, 1991, № 8, стр. 11; Открыт ген общительности//Здоровье, 2003, № 11, стр. 11.] Словом, психогенетика находится сегодня на подъёме, и без излишнего пафоса мы смело можем утверждать, что ей принадлежит будущее.

Однако моя цель не состоит в пиаре психогенетики. Она скромнее и прозаичнее. Я стремился лишь показать, что психика имеет генетические основания. По-видимому, по минимуму мне удалось решить эту задачу. Теперь нам предстоит от практики перейти к теории. Мы констатировали участие генетики и среды в работе психики. На каких правах они участвуют в этой работе? Какова роль генетики и среды в реализации того, что мы называем психикой? Ответить на эти вопросы способна только теория.

Часто спрашивают: на сколько процентов психика задаётся генетикой, а на сколько – средой? Не ждите, читатель, не только определённого, но и вообще ответа. Вопрос абсолютно некорректен. Он был бы уместен, если бы генетика и среда были взаимозаменяемы и в этом смысле на равных участвовали в конституировании психики. В действительности между генетикой и средой существует совершенно иная связь. Какая именно? Давайте выясним её суть на примере.

Допустим, у вас имеется фруктовый сад. Сколько процентов от общего числа деревьев в нём составляют яблони, груши, сливы? Не сомневаюсь, что с ответом у вас не возникнет никаких проблем. Прежде всего, вы поймёте вопрос и, как следствие, легко удовлетворите любопытство спрашивающего. А теперь попробуйте ответить на такую абракадабру: сколько процентов в вашем саду составляют выкашивание травы, яблони, груши и осенняя обрезка? В ответ на подобный вопрос можно лишь развести руками. Нельзя в один ряд ставить несопоставимое. Но ведь как-то соединить выкашивание травы и обрезку с яблонями, грушами, с садом, наверное, можно. Существует же какая-то связь между действием и предметом действия. В чём она состоит? Посредством обрезки, выкашивания травы и других мероприятий вы придаёте саду определённый вид, некое своеобразие, специфическую форму. В результате ваших действий сад вообще становится конкретным явлением.

Сад вообще, форма, явление… Вот те слова, которые помогают понять суть искомой связи. С помощью перечисленных мер сад как абстрактная сущность является перед нами в конкретном обличьи. Содержание, обозначаемое словом «сад», приобретает определённую форму. Сад как таковой и результат вашего труда соотносятся как сущность и явление, как содержание и форма.

В такой же связи находятся, к примеру, лес и результат влияния на него внешних – природных и социальных – факторов. Точно так же связаны металлическая заготовка и итог действий кузнеца, изготовившего из неё подкову, поверхность Луны и её рельеф, феодализм и его, скажем французская разновидность. Подобных примеров можно привести столько, сколько в мире существует вещей и явлений. А их – колоссальное количество. Нетрудно понять, что содержание как нечто внутреннее, исконное, постоянное может быть оформлено внешним, переменным, привнесённым по-разному, может быть представлено во множестве вариантов. В противном случае мы не имели бы не только богатого и изменяющегося мира, но и мира как такового. Естественно, в действительности реализуется лишь один из вариантов.

Психика человека не является исключением из данного закона, справедливого для всего мироздания. Как у любой вещи, у любого явления, у неё есть содержательная сторона и формальная. Первая очерчена генетикой, вторая представляет собой продукт воздействия среды. Первая есть величина постоянная, вторая является переменной. Влияние среды может быть возбуждающим или растормаживающим, положительным или отрицательным, затрагивающим одну совокупность психических черт или другую… Так и должно быть. Как я только что указал, форма, приуроченная к какому-либо содержанию, может варьировать в определённых, часто весьма широких, пределах. Это известно не только из курса философии, но и из жизни. Таким образом, генетика представляет собой ту основу, на которой разворачиваются различные обусловленные средой модификации психики. Она является той «заготовкой», из которой среда, ввиду своего внутреннего многообразия и подвижности, может произвести весьма различные психические «изделия». Насколько различные, мы уже имели возможность убедиться.

Реальная психика создаётся на основе генетических задатков исключительно под таким – формообразующим – влиянием среды, но никак не представляет собой суммы врождённого и приобретённого, генетического и средового. Между генетикой и средой имеется не количественное соответствие, а определённое качество соответствия. Такое вот соотношение. Так что проценты тут не при чём. Здесь «работает» не арифметика, а диалектика.

Впрочем, генетику и среду всё же можно поставить на одну доску: оба находящихся в нерасторжимом диалектическом единстве фактора одинаково необходимы. К этому следует только добавить, что данная связка в то же время и достаточна для функционирования психики. Достаточна в том смысле, что, кроме порождаемых природой содержательного и оформляющего факторов, ничего потустороннего или сверхъестественного для работы психики не требуется.

Как видим, высчитывать «в составе психики» долю генетического и средового «слагаемых» совершенно бессмысленно. Но тем не менее высчитывают. На базе предпочтения одного или другого «слагаемого» возникают школы и направления. Сталкиваются «противоположные» взгляды, пишутся «теории». Конституционалисты, отводящие главную роль в формировании психики конституции человека, и инвайронменталисты, выводящие психику из окружающей среды, противостоят друг другу столько, сколько существует психология (в отечественной психологической литературе это противостояние обозначается терминологическими парами «биологическое или социальное» и «природа или воспитание». Но мы, читатель, не будем вмешиваться в их борьбу. Мы ведь договорились не злоупотреблять критикой. Укажу только на некоторые достаточно известные психологические фигуры. Так, к конституалистам я отнёс бы Фрейда, Маслоу, Рождерса… Инвайронменталистское направление, на мой взгляд, неплохо представляют Скиннер, Бандура, Келли… Примите это к сведению. Вдруг ваш преподаватель психологии окажется приверженцем какого-либо корифея из одного или другого стана. Будьте настороже. Правда, сейчас принято одновременно признавать и различные, в том числе и противоположные, точки зрения.

Отмечу, что среди известных авторов немало и таких, которые занимают «срединную» позицию, т.е. считают психику приблизительно поровну поделённой между генетикой и средой (в западной литературе данное направление именуется интеракционистским).

Но независимо от своей принадлежности к тому или иному направлению, к той или иной школе психологи далеки от понимания той связи, которая существует между генетикой и средой. А ведь для того, чтобы она была понята, требуются лишь элементарные навыки по части философского сопровождения естественнонаучных исследований. Без этого невозможно подняться выше «арифметического уровня», и, замечу кстати, не только по интересующему нас сейчас вопросу. Застрявшему на уровне «арифметики» не остаётся ничего другого, как только считать проценты. Исследователю, не чурающемуся философии, никогда не придёт в голову прикидывать, насколько форма больше или важнее содержания, насколько вклад среды в психику больше или меньше вклада генетики.

Другое дело, что мы можем сравнивать генетику одного человека с генетикой другого, одну среду с другой средой. Полагаю, этим стóит заняться. Тем более, что у нас есть, от чего оттолкнуться. Вы наверняка слышали, читатель, как иногда говорят о «сильной» или «слабой» генетике, о мощном или незначительном «давлении» среды. Правомерны ли подобные характеристики? Скрывается ли что-либо за этими словами? А если скрывается, почему одна генетика воспринимается более «сильной», чем другая, почему одна среда, по сравнению с другой, кажется оказывающей более мощное «давление» на психику человека? Скорее всего, дело не только в генетике и среде, взятых по отдельности. Раз генетика и среда дают психику в неразрывном единстве, то и выяснять, что такое «сила» и «слабость» той и другой необходимо, рассматривая генетику и среду не порознь, а только в их взаимодействии. Проделаем эту работу. Она обещает дать неплохие плоды.

Чтобы существовать в изменяющемся мире, любой биологический вид посредством спектрирования осуществляет поиск оптимума. Поиск осуществляется вслепую, путём случайных проб. Какая-то часть особей наделяется генетикой, согласующейся с магистральными условиями существования вида, какая-то, напротив, – вступающей с ними в противоречие. Иными словами, одна часть особей имеет, с точки зрения существования и развития вида, нормальную генетику, другая – ненормальную (аномальную). Условия существования также спектрированы. Среда, с точки зрения существования и развития вида, как и генетика, тоже объективно подразделяются на нормальную и ненормальную (аномальную). Такая раскладка, как задатков, так и среды, на норму и ненорму справедлива не только для животных и растений, но и для человека. Только, рассуждая о человеке, надо иметь в виду наличие у него психики и, следовательно, психических генетических задатков.

Как может комбинироваться норма и ненорма генетики с нормой и ненормой среды? Теоретически мыслимы четыре комбинации. Все они подтверждаются практикой.

Прежде всего, общественная генетическая норма может сочетаться с общественной средовой нормой. Большинство психик формируется именно таким образом. Это – нормально функционирующие психики. Поскольку в этом случае генетика и среда находятся в целом в гармонии, о каком бы то ни было «давлении» с той или другой стороны не приходится и говорить. Такие психики, если абстрагироваться от индивидуальной «вибрации», т.е. если рассматривать психику в среднем, не характеризуются заметным выпиранием каких-либо психических черт и не испытывают сколько-нибудь серьёзного средового дискомфорта.

Далее, носители аномальных психических задатков могут оказаться и чаще всего оказываются в нормальной природной и социально-психической среде. В данном случае генетика вступает в дисгармоничные отношения со средой. Именно в такой ситуации генетику называют «сильной». Её «сила» проявляется в том, что среда зачастую не может «справиться» с той или иной совокупностью гипертрофированных психических черт, таких, как, например, асоциальное поведение, депрессивный синдром, склонность к психозам…

Такие психики, повторю, являются более или менее ненормальными. Для их нормализации на помощь среде приходит медицина (тоже среда). Но и с таким подкреплением общественная среда далеко не в состоянии полностью, а зачастую и хотя бы частично, нейтрализовать «сильную» генетику. Таким образом, «сильной» генетика представляется постольку, поскольку среда выказывает определённую «слабость» в деле её обуздания (нормализации). «Сила» генетики имеет своей оборотной стороной «слабость» среды.

Отличными от нормы могут быть и задатки положительного свойства, например, интеллект, сила воли, целеустремлённость, альтруизм… Такая генетика также вступает в дисгармоничные отношения с нормальной, средне-обычной общественной средой. Сочетание генетической позитивной ненормы со средовой нормой даёт, с общественной, обывательской в неругательном смысле этого слова точки зрения, ненормальную или не совсем нормальную психику. А раз так, встаёт вопрос о её нормализации. Столкнувшись с «сильной» генетикой такого рода, «сообщество нормальных людей» не призывает на помощь медицину. В борьбе с белыми воронами в ход идут испытанные народные «психотерапевтические» приёмы: насмешка, издевательство, третирование, изоляция… Успешна ли эта борьба? Отнюдь. Исторический опыт свидетельствует, что и на этом фланге усмирения «сильной» генетики воздействие среды зачастую оказывается недостаточно эффективным. Будь по-другому, прогресс, наверное, был бы существенно заторможен. И здесь, как видим, «сила» генетики обусловлена «слабостью» среды, как, впрочем, и обратно.

Следующая, третья генетически-средовая комбинация противоположна предыдущей. На этот раз мы имеем носителей нормальных психических задатков в ненормальной среде. Теперь дисгармония, в отличие от предыдущего случая, характеризуется «силой» среды и «слабостью» генетики. Агрессивная среда «давит» на генетику, и та, не справляясь с навалившейся на неё «нагрузкой», оформляется в ненормальную психику. Среда, если её негативное «давление» значительно, способна навязать нормальному по своим задаткам человеку психоз, шизофрению, падение интеллекта… В дальнейшем мы ещё будем говорить об обусловленных средой психических аномалиях.

Наряду с негативным среда может оказывать и позитивное сверхнормативное «давление». Скажем, какой-то обычный, средний человек, попав в суперинтеллектуальное окружение, может, испытывая на себе его «давление», несколько продвинуться в направлении интеллектуализации. Правда, сверхнормативным интеллектуалом он вряд ли станет. Двигаться в эту сторону намного труднее, чем в противоположную.

Как бы то ни было, третий случай представляет собой перевёрнутый второй. Здесь генетика, в отличие от предыдущего случая, «отступает», здесь «сила» среды оборачивается «слабостью» генетики, а «слабость» генетики – «силой» среды.

Наконец, четвёртая комбинация. В данном случае генетическая аномалия блокируется со средовой. Если, уважаемый читатель, в качестве результата здесь вам видится психическая болезнь, вы, несомненно, правы. Однако это не означает, что обязательным спутником болезни при таком сочетании генетики и среды окажется их дисгармония. Например, личность, отягощённая пантофобией [Пантофобия – острая боязнь всего, что имеет место и может произойти: событий, действий больного и окружающих, любых изменений, в том числе и изменений собственного физического и психического состояния.], найдёт отклик и понимание в компании себе подобных, но наверняка будет ощущать острейший дискомфорт в эйфорической или, скажем, маниакальной среде, которая, пытаясь оформить на свой лад чуждую ей генетику, обязательно вступит с ней в дисгармоничные отношения.

Таковы все мыслимые случаи сочетания природных психических задатков и окружающей человека среды. Мы окинули взглядом всю сферу генетико-средового взаимодействия. Но пока я воздержусь от выводов. Их я сделаю в итоговой части главы. А сейчас нам предстоит проделать ещё одну небольшую работу. В данном контексте она мне представляется вполне уместной.

Мы выяснили, что среда, вступая в контакт с генетикой, даёт в результате реальную психику. На языке философии исследуемое нами явление называется превращением возможного в действительное. Как происходит это превращение? То ли средовое воздействие непосредственно провоцирует определённые психические реакции, то ли между восприятием раздражителей и реакциями на них имеется некий посредник? Правильным является второе предположение. В подтверждение его приведу хорошо известный вам факт. Какие, скажем так, химические последствия влечёт за собой неожиданное известие, радостное событие, потенциальная или действительная опасность? Да, совершенно верно, в крови повышается содержание адреналина. И только после этого и на этой основе развиваются соответствующие психические и, как следствие, соматические и действенные реакции. Точно такая же цепочка, с обязательным наличием химического звена, протягивается от негативного и позитивного раздражителя, от возникшего на мгновение и от мозолящего глаза, от оформленного в какую-то мысль и аморфного в этом плане. Словом, «психическая фабрика» не производит продукцию, а это в конечном счёте наша, человеческая, деятельность, если не работает её «химический цех».

А что, если на «психическую фабрику» завезти химреактивы и ввести их в действие независимо от поступающих извне заявок, т.е. независимо от воздействия среды, от восприятия человеком мира? Что за этим последует? Действительно, читатель, что последует за введением вам в кровь адреналина без стрессового на вас внешнего воздействия или после поступления в желудочно-кишечный тракт серотонина (он содержится, например, в шоколаде) без восприятия вами положительного раздражителя? Не сомневайтесь, в первом случае вы возбудитесь, во втором, если не переберёте с дозой, – у вас поднимется настроение. Теоретически, химическим путём может быть спровоцирована или скорректирована любая психическая реакция.

В этом отношении показательны опыты, которые в течение многих лет проводил американский исследователь доктор Унгар. В ходе экспериментов у подопытных животных, в основном крыс, вырабатывалось качество, противоположное заложенному в них природой, – боязнь темноты. После того, как были достигнуты прочные результаты, из мозга обученных животных приготовлялся экстракт, который вводился необученным крысам. В результате необученные крысы также стремились теперь избегать темноты. Активное вещество было исследовано (оно было названо «скотофобин» – в буквальном переводе «мракострах»), а затем – синтезировано. Синтетический скотофобин учёными другой группы вводился в организм золотых рыбок, и те, как и необученные крысы, также начинали опасаться темноты [См.: Химическая передача заученного//Наука и жизнь, 1969, № 6, стр. 74; Впервые идентифицирована «молекула памяти»?//Природа, 1972, № 5, стр. 108; Молекулы памяти?//Природа, 1973, № 12, стр. 103.].

Следовательно, вмешиваясь в химизм психических процессов, мы можем изменять психику. Причём, изменять радикально. Используя два рычага воздействия – средовой и химический, в принципе возможно даже полностью здорового человека загнать в любое крайнее, аномальное психическое состояние. Разумеется, я говорю лишь о теоретической возможности. Массированное химическое воздействие (речь не идёт о чашечке кофе) на психику здорового человека, за мизерным исключением, преступно.

Как поступить, если «химический цех» нашей «психической фабрики» работает ненормально по внутренним причинам, из-за ущербной генетики? Можно ли наладить его работу? Да, в определённой степени это возможно, и возможно также посредством химического воздействия. Только в данном случае его лучше назвать медикаментозным. Ранее я заметил: среда лечит, среда ранит. То же самое можно сказать и о химическом, тоже по сути дела средовом, воздействии: химия лечит, химия ранит. Лечит в том случае, когда с помощью медикаментов осуществляется выправление больной психики, ранит, если какие-либо вещества используются в корыстных, человеконенавистнических, попирающих мораль, этику и человеческое достоинство целях (думаю, сюда же мы отнесём и чрезмерное употребление алкоголя, никотина, а также употребление наркотических веществ).

Психиатрия широко использует медикаментозное воздействие. К сожалению, оно не всегда является высокоэффективным, ибо, как правило, подбор препаратов, их дозировка, определение продолжительности курса, другие мероприятия проводятся опытным путём, методом проб, а зачастую вдобавок к этому – и по сложившемуся стереотипу (я уж не говорю о недостатках диагностики, обусловленных отсутствием теории). Стереотипность мышления – явление субъективного порядка. Что же касается других негативных моментов, они объективны по своему происхождению. Дело в том, что на сегодняшний день, хотя такие исследования ведутся на протяжении многих десятилетий, всё ещё нет достаточно ясного и цельного представления о химизме психических отклонений, о том, какую именно химию обусловливает аномальная генетика. На этом пути, хотя определённые успехи достигнуты, предстоит ещё очень большая работа [См., например: Чем же вызывается шизофрения?//Наука и жизнь, 1969, № 2, стр. 106; Химия эмоций//В мире науки, 1984, № 12, стр. 65-66.].

Тем временем наша работа идёт своим чередом. Рассмотрев в главном роль внутреннего, генетического и внешнего, средового фактора в конституировании психики, мы подошли к подведению итогов главы.

1. В этой главе мы выяснили, что психика формируется посредством воздействия природной и социальной среды на внутренние, наследуемые, генетически определённые задатки. Генетика и среда в равной степени необходимы и в то же время достаточны для существования психики.

Генетические задатки и средовое воздействие были нами соотнесены как содержательный и формообразующий факторы психики.

Диалектически подойдя к проблеме формирования психики, мы отвергли по сути своей механистический подход, в рамках которого «вес» внутреннего и внешнего принято вычислять в процентах.

2. Вы узнали, уважаемый читатель, что ваша психика в целом и её отдельные проявления, например, увлечения, привычки, пристрастия, интеллект, стереотипы и т.д., как и психика любого другого человека, является в известном смысле случайностью. Под иным влиянием среды на базе тех же задатков ваша психика сформировалась бы иначе. Психика, таким образом, представляет собой реализацию одной возможности из множества существующих. Форма, приуроченная к определённому содержанию, способна варьировать в достаточно широких пределах.

Генетическая основа, которую мы связываем с содержанием, в отличие от средового воздействия, практически постоянна и неизменна. Но только пока. Придёт время, и то, что является незыблемым сегодня, будет подвергнуто целенаправленным изменениям. Это – одна из основных характеристик логического – постсоциального и постпсихического – будущего.

3. В развитии единичного психического акта, который начинается с восприятия раздражителя и завершается реакцией на него, нами обнаружено химическое звено. Мы показали, что непосредственным, непсихическим (т.е. не осуществляющимся через каналы восприятия) воздействием на это звено могут быть вызваны самые различные, в том числе и весьма значительные психические изменения, как позитивного, так и негативного толка.

В дальнейшем, не злоупотребляя акцентированием вашего внимания на этом звене, мы всегда будем помнить о его наличии и роли.

4. Нам удалось выяснить, на основе каких генетико-средовых комбинаций возникают психические болезни. Мы увидели, что болезни психики могут быть обусловлены аномальной генетикой, ненормальной средой (включая химическое воздействие) и двумя этими факторами вместе взятыми.

Однако потенциал данного вывода намного более значителен, чем может показаться на первый взгляд. Зная, что градации внутри общественной психической нормы соотносятся между собой по существу так же, как соотносятся между собой норма и болезнь, мы получаем возможность распространить выявленные нами принципы взаимодействия генетики и среды на нормальную психику. Здесь, в составе общественной психической нормы, только в более мягком виде, мы обнаружим те же результаты генетико-средового взаимодействия, те же гармонию и «мягкую» (находящуюся в пределах нормы) дисгармонию генетики и среды.

5. Занимаясь проблемой взаимодействия генетики и среды, мы, насколько это возможно, попутно расшифровали в общем-то бытовые выражения «сильная генетика», «давление среды» и т.д. Выяснив, что за ними скрывается, а это в конечном счёте конфликт генетики и среды, я оставляю за собой право, когда это уместно, использовать данные выражения.

6. Наконец, мы можем констатировать, что в трёх прочитанных вами главах были охвачены те проблемы, решение которых, без всякой натяжки, является залогом успеха всего нашего начинания. Как вы вскоре увидите, сделанное нами будет использовано, где прямо, где косвенно, на каждом новом исследовательском рубеже. Таким образом, завершив рассмотрение общих, в значительной степени мировоззренческих вопросов психологии, мы переходим к решению нашей основной задачи. В следующей главе мы с вами, читатель, будем систематизировать психику.

НА СЛЕДУЮЩУЮ СТРАНИЦУ